Вкрадчиво запели скрипки. Звон приборов и бокалов затих, разговоры смолкли. Пронзительно вскрикнул кларнет. Зарыдала гавайская гитара. На крошечной сцене, как из ниоткуда, возникла девушка в чёрной шали, и заговорила-запела в тон музыке:

  - Сегодня мы слушаем фаду1). Плач людей, затерявшихся в прошлых веках, оставивших там свою душу. Фаду - это песни боли. Слушайте, и вы поймёте, что такое saudade - настоящая ностальгия, тоска по прошлому, любовное томление...

  На словах о любовном томлении Эрик поморщился, поставил бокал на столик, окинул взглядом маленький зал - все на месте. Ещё раз пересчитал - по два человека за каждым столиком на четверых. Десять столов. Всё правильно, ровно двадцать, на четверых меньше, чем он приглашал. Ну, и ладно. Свободные места ощущения пустоты не создавали, наоборот, придавали атмосфере камерность и внушали гостям ощущение избранности.

  Вздохнув, Эрик откинулся на спинку кресла и приготовился терпеливо слушать, не забывая время от времени проверять реакцию зрителей. Две первые фадишты были неплохи, но не более того. Правда, публика прониклась. Дамы, хотя португальского не понимали - как, впрочем, и любого другого иностранного - мечтательно улыбались. Их спутники рассматривали певиц и улыбались не менее мечтательно, хотя не так заметно.

  На юном португальском красавце, поющем томно и проникновенно, дамы впали в экстаз, а мужики слегка помрачнели. Все, кроме одного. Эрик сделал мысленную отметку и повернулся к сцене: так, теперь ещё одна лиссабонская фадишта, рангом повыше, а потом...

  Тихо, едва слышно зазвучал рояль, его поддержал аккордеон, и на сцену вышла она, королева, Сезария Эвора. Толстая немолодая негритянка двигалась и плавно, и стремительно. При этом казалось, что она излучает неземной свет - Эрик подумал, что не зря столько заплатил осветителю. И никто, даже на секунду, не воспринял её ни как толстую, ни как негритянку, ни как старую. Только как королеву. А когда она запела...

  И не знаешь, где свет,

  И куда надо идти.

  Одиночество - это судьба...2)

  У мужчин смягчились лица, дамы прослезились, хотя опять не поняли ни слова. Эрик слова прекрасно понял, но не смягчился и не прослезился. Ещё раз оглядев зал, он привычно подсчитал присутствующих. Двадцать. Помрачнев, он уже без всякого удовольствия досидел до конца выступления, спокойно, в отличие от гостей, пережил отказ дивы петь на бис, затем на автомате проделал все необходимые телодвижения и ритуалы: благодарность, восхищение, ещё раз благодарность, обещание, восторг и всё прочее, приличествующее в подобном обществе.

  Божественная Сезария отбыла в аэропорт в сопровождении своей труппы и десятка новообретённых почитателей на мерседесах. А Эрик отправился домой и там напился.

  В офис он приехал ближе к обеду, с больной головой и тоской в глазах. Усевшись за пустой стол, он обхватил голову руками, немного покачался из стороны в сторону и решил:

  - Вот и всё, на этом мы закончим.

  Попытавшись вспомнить, какая по счёту это была вечеринка, он запутался на третьем десятке. Вроде бы двадцать пятая была в стиле блюз, потом - линди хоп, за ней - идиотская пиратская. А потом какая? А-ля пионерлагерь? Хотя нет, она была где-то в первом десятке. Хотя какая разница? Результатов-то - ноль!

  В дверь просунулась секретарша:

  - Эрик Янович, там курьер пришёл, вы на сегодня вызывали.

  Эрик хотел послать и её, и курьера лесом, но передумал: даже если эта вечеринка - последняя, схему нужно отработать до конца. Он достал из ящика стола четыре приглашения на вчерашнюю вечеринку, роскошных, с золотом и виньетками, от руки дописал на каждом, что счастлив будет видеть дорогого или уважаемого со спутницей и лично обещает выступление божественной и несравненной Сезарии Эворы. Распихал картонки по заготовленным конвертам. На всякий случай проверил адреса, выматерился, поменял два приглашения местами, вышел из кабинета и вручил один из конвертов курьеру. Остальные он бросил на стол секретарши:

  - Отправлять курьером, по одному в день, утром. Перепутаешь или забудешь - уволю. Всё, меня до конца недели не будет.

  Хлопнув дверью, он спустился в подземный гараж, завёл машину и, нарушив по дороге почти всё, что было возможно, за полчаса добрался до своего достаточно скромного, но невероятно стильного коттеджа на Рублёвке.

  По дороге Эрик старался ни о чём не думать, а дома налил полный стакан виски, набросал в него льда и, прихватив с собой бутылку, уселся на террасе, тупо разглядывая чудеса садового дизайна. Настроение у него было похоронное: два года усилий - и полный провал.

  Стакан как-то незаметно опустел. Эрик задумчиво покатал во рту подтаявший кусочек льда, выплюнул его и щедро плеснул ещё виски. Ополовинив стакан одним глотком, он встал у перил, поднял правую руку и вопросил заинтересованно застывшую на ближайшей ветке ворону:

  - Что, идиот, решил, что умнее Стивена Хокинга? Тому хватило одной попытки, а тебе и тридцати мало?

  Ворона сочувственно каркнула, но улетать не стала, только переступила лапами, отодвигаясь подальше.