* * *

  Время тянулось бесконечно. В отсутствии телевизора я включила негромко музыку на ноутбуке. Успела принять душ и пройтись расческой по своим коротким волосам. Маникюра у меня уже давно не было, а вот эпиляцию мне удалось накануне провести в домашних условиях достаточно успешно. Я поглядывала в окно, в осенние сгущающиеся сумерки, оставив единственным источником света в квартире маленький ночник у дивана, где мы с дочкой спали.

  Я ждала его. Очень. До сих пор в голове не укладывалось, как могла не узнать... Наверное, так грубо гнала все мысли о прошлом, что где-то файлы 'подстерлись'. Но, оказывается, он никуда не исчез из моего сердца, которое предательски трепыхалось внутри. И тело помнило этого единственного мужчину. Не надо другого. Я ведь ни разу с момента своих скитаний не задумалась о том, что существуют другие мужчины, не допускала даже мысли, что мое тело могут обнимать другие руки. Утопичное мышление и тотальная привязанность... Плохо, но так, как есть.

  Вздыхаю и ставлю чайник на плиту вновь. Я грела его уже несколько раз за сегодняшний вечер. Тихий стук в дверь заставил буквально подпрыгнуть. Тихими шагами подхожу к двери и смотрю в глазок. Он! Открываю замок и пропускаю мужчину в квартиру.

  В темноте коридора мы встречаемся глазами, и я чувствую сладковатый запах земли, исходящий от него. В руках Дора букет цветов. По памяти знаю, что это 'Золотой шар', последние осенние цветы. Крепче них только 'Синее море', напоминающие колючки. Прикасаюсь к его рукам, плавным движением 'поднимая' из них цветы. Он так близко ко мне, что чувствую его дыхание и тяжелый взгляд, не отрывающийся от меня.

  Тихо включаю свет в ванной и киваю ему, указывая туда.

  - Господи, что с твоим лицом? Бородой... - я в ужасе осматриваю ссаженный подбородок и открытый шрам. - Брился топором?

  Он улыбается и кивает. Всегда так улыбался краями губ и глазами. Прикасаюсь пальцами к его щеке и ощущаю почти свою боль, дойдя до рваной раны.

  - Зажило не плохо. - убираю руки, чтобы дать мужчине возможность привести себя в порядок. Принимаю стянутую им старую куртку. - Полотенце чистое.

  - Подстриги меня, как можешь. Нам нужны фото для паспортов. - говорит Дор. - В кармане ножницы.

  - Сейчас, только чайник выключу. - попутно вешаю куртку в прихожей и бегу выключить чайник.

  Возвращаюсь, видя мужчину уже в одном белье, сидящим на краю ванной. Бодрящие мурашки толпой разбегаются по спине при виде его обнаженного тела, сбитой налитой своры мышц, подтянутого живота, красивых жилистых рук. Как я могла его не узнать в незнакомце? Вот как?

  - Потерпи, ножницы от души тупые и старые. - говорю и слегка волнуясь, прикасаясь к нему.

  Пытаюсь выравнивать свои косые штрихи, но получается так себе. Вскоре пол в ванной покрывается темными волосами, а на голове Дора образуется не самая ровная, но все же мужская прическа.

  - Забирайся в ванну, я тут приберу. - командую Дору и сметаю волосы на полу.

  Он послушно становится под душ, а я отправляюсь в кухню.

  Спустя полчаса он опустошает тарелку с тушеной картошкой. Я выставляю на стол чашки и печенье, чувствуя спиной его взгляд.

  - Ты решила? - спрашивает Дор шепотом.

  Оборачиваюсь к нему и киваю. Мгновенно он оказывается около меня и перехватывает мою руку от заварочного чайника. Как и в машине прижимает ее открытой ладонью к своим губам и шумно выдыхает, удерживая уже двумя своими руками. Я стою, потрясенная от собственных ощущений. Его борода больше не покалывает, но такие горячие губы и ладони запускают по моей руке просто шквал эмоций, захлестывающих уже все тело.

  Прижимаюсь к нему и упираюсь лицом в грудь.

  - Я почти умерла без тебя. Жила только дочкой... - признаюсь, трепеща в надежде, что ему нужны мои слова, что они для него не пустой звук.

  - Знаю. - он шепчет мне на ухо, уже отпуская ладонь и обхватывая мое лицо своими огромными горячими руками. - Я жил, зная, что ты жива.

  Наши губы вновь узнают другу друга, как когда-то давно... Дорон едва касается меня, бережно поглаживая пальцами лицо, спускается на шею. Ему приходится сутулится из-за моего небольшого роста, поэтому он подхватывает меня и сажает на хлипкую столешницу, осторожно задирая футболку и поглаживая большими пальцами соски. Они мгновенно напрягаются, а тело начинает выгибать навстречу. Дор припадает к груди, потягивая и терзая соски языком. Мне кажется все нереальным, недостаточным, слишком осторожным и плавным. Он сосет меня, как ребенок. Я смущаюсь, но и разрываюсь от сумасшедшего желания. Между ног тянет и жжет, ведь я так долго не знала ласки и возбуждения!

  С трудом сдерживаю стон, позволяя Дорону насладиться моим телом. Не отрываясь от груди, он опускает руку мне в промежность и начинает несмелые движения. Облокотившись на его плечи, я не выдерживаю, и закрывая рот своей рукой, взрываюсь сладкой судорогой, оседая в его руках. Ягодицы скользят со столешницы, а внутри продолжаются бешеные кольвульсии, требуя продолжения. Поднимаю на него осоловевший взгляд, и я так счастлива сейчас, что чувствую его руки! Как долго я мечтала о них!

  Уже плохо держащуюся на ногах, он несет меня в комнату. Спохватываюсь, что квартира не предназначена для троих, но указываю ему рукой на одеяло. Оно мгновенно оказывается на полу. Крепкие руки увлекают меня на грудь мужчины, располагая ноги по бокам туловища. Его разгоряченный член медленно входит в меня, заставляя задыхаться от удовольствия и неги, разбегающейся по телу от первого оргазма. Дор двигается осторожно, поддерживая меня за руки, но видимо, тоже не выдерживает и прижимает к своей груди, впиваясь мне в губы. Его губы немного сладкие. Догадываюсь, что на них мое молоко. Темп становится быстрее, и он изливается горячим семенем на мой живот и попутно на себя, успевая приподнять мои бедра. И вновь прижимает меня к себе, располагая на своей широкой груди.

  Мы не успели вспотеть, настолько быстро все произошло. И теперь, лежа вдвоем на единственном одеяле, обнимались и целовали друг друга, пытаясь насладиться близостью наших обнаженных тел. Дор гладил мою спину, ворошил короткие волосы, обводил ягодицы. Казалось, будто вспоминал каждый кусочек тела. И я трогала его лицо, шею, боясь, что это лишь сон. В свете ночника цвет его кожи отливал бронзой, поэтому образ Дорона казался нереальным.