В мире литературы псевдонимы используются довольно широко, так было всегда. Женщины особенно часто скрываются за ними. Брат верил (конечно же он не ставил свой скромный талант в один ряд с их гениями), что сестры Бронте, они же Каррер, Эллис и Эктон Беллы, Джордж Элиот и даже Джоан Роулинг (предпочитающая менее гендерно окрашенное Д.К. или Дж. Роулинг) прекрасно поняли бы его.
История общины темнокожих выходцев из Южной Азии в США полна противоречий. Еще в начале XX века (не вымышленному) легендарному общему предку Кишота и доктора Р. К. Смайла, который первым из их семьи перебрался в Америку, где жил и работал до самой смерти, отказали в гражданстве США на основании закона о натурализации аж 1790 года, гласившего, что на гражданство могут претендовать исключительно “свободные белые люди”. А когда в 1917 году в силу вступил новый закон о натурализации, появился отдельный запрет на иммиграцию в США для хинду, как обозначали всех выходцев из Южной Азии. В 1923 году во время процесса “Бхагат Сингх Тхинд против Соединенных Штатов Америки” представители Верховного суда заявили, что расовые отличия между белой расой и индийцами настолько велики, что “большая часть американцев” не приемлет саму возможность ассимиляции с ними. Двадцать три года спустя был принят Закон Люса – Селлера, позволивший индийцам в количестве не более ста человек в год приезжать в Америку и получать гражданство США (премного благодарны). И только в 1965 году Закон Харта – Селлера по-настоящему открыл дверь в США для индийцев. И тут произошла неожиданность. Выяснилось, что хинду больше не были главной мишенью американских расистов. Теперь этой чести оказались удостоены представители афроамериканской общины США, а выходцы из Индии, многие из которых имели богатый опыт расовых преследований со стороны белых людей – британского национализма в Южной и Восточной Африке, Индии и, конечно же, в самой Великобритании, – внезапно оказались прощены; они буквально растерялись, когда поняли, что во многих частях США больше не подвергаются ни преследованиям, ни нападениям, что их реабилитировали, признали достойными кандидатами в образцовых американских граждан.
Прощены, да не совсем. Уже в 1987 году банда дотбастеров, “точканенавистников”, чьими жертвами в первую очередь становились индийские женщины, традиционно наносившие себе на лоб точку-бинди, превратила в ад жизнь индо-американцев в Джерси-Сити. Местная газета “Джерси джорнал” опубликовала письмо с угрозами дотбастеров: “Мы пойдем на самые крайние меры, чтобы индийцы убрались из Джерси-Сити. Если я встречу хинду на улице и обстановка позволит – я изобью его, мужчина он или женщина! Мы готовим ряд жестоких нападений, будем бить окна в их домах и машинах, врываться на их семейные сборища и крушить все вокруг”. Угрозы были претворены в жизнь. Один из подвергшихся нападению индийцев умер через четыре дня после случившегося. Еще один впал в кому. Произошла целая серия ночных атак и ограблений.
А потом случилось 11 сентября 2001 года; после теракта молодые индийцы надевали футболки с надписью “Я хинду, я ни при чем!”, сикхи, которых часто принимали за мусульман из-за тюрбанов на голове, становились жертвами нападений, а водители такси родом из Южной Азии украшали свои автомобили наклейками с американским флагом и девизом “Боже, храни Америку!”, и тогда Брат внезапно осознал, что ему ни в коем случае не стоит сбрасывать маску и отказываться от псевдонима. Слишком уж много пристальных враждебных взглядов было устремлено на таких, как он. Лучше уж мутный хулиган Сэм де Шам. В лучших шпионских традициях.
Разведывательный альянс “Пять глаз” (FVEY) был создан разведслужбами Австралии, Канады, Новой Зеландии, Великобритании и США сразу после Второй мировой войны для обмена данными, полученными глобальной системой наблюдения и разведки ЭШЕЛОН и ее аналогами, а позже и результатами мониторинга информации в сети Интернет. Главной темой, вокруг которой Сэм Дюшан выстраивал свои романы, был разлад среди пяти союзников, их тотальное недоверие друг к другу. Никто не верит американцам, потому что они не умеют хранить секретную информацию и тем самым подставляют под удар главное достояние альянса, тайных агентов на местах. Никто не верит британцам, потому что несмотря на то, что они лучшие спецы по “кротам” и перебежчикам, и Секретная разведывательная служба не раз доказывала это в своих операциях в России, Иране и арабском мире, она сама кишит внедренными в нее перебежчиками и “кротами”. Никто не верит канадцам, потому что свою песню “Благочестиво-лицемерный” “Металлика” явно посвятила их стилю работы. Никто не верит австралийцам просто потому, что они австралийцы. Никто не верит новозеландцам, потому что за все время они не предложили ни одной толковой идеи в части наблюдения и разведки. (Все последовавшие за ЭШЕЛОНом программы компьютерного слежения – PRISM, XKeyscore, Tempora, MUSCULAR или STATEROOM – координировались либо Центром правительственной связи Великобритании (GCHQ), либо Агентством национальной безопасности США (NSA) при определенной поддержке со стороны Канады и Австралии.) Совсем недавно этот альянс не доверяющих друг другу союзников показал себя в невольной поддержке сепаратистского движения “Малая Англия” в Британии и травле популистов в США, что бесспорно сыграло на руку всем врагам, особенно России. Брат всегда гордился тем, как достоверно выглядит на страницах его романов придуманный им шпионский мир, но теперь он стал бояться этого правдоподобия. Возможно, он был слишком близок к нелицеприятной правде. Возможно, главными читателями книг о работе “Пяти глаз” были сотрудники “Пяти глаз”. Возможно, они решат навеки закрыть слишком пристально наблюдающий за ними шестой глаз.
Привлечь недружественное внимание Фантомов ровно тогда, когда спешишь покинуть Страну Фантомов, какая неуместная ирония. Теперь, когда окружающая его реальность стала гораздо таинственнее, чем в его книгах, он был слишком стар и слаб, чтобы предугадывать развитие событий. Вот почему появился Кишот, герой авантюрного романа, безумный и опасный, рыцарь, стремящийся вырваться из патового положения на шахматной доске. Вот почему перед его недавно открывшимся внутренним взором все чаще вставали картины прошлого, и он тосковал о доме, оставленном на Востоке. Свое прошлое он оставил в прошлом так давно, что и оно впоследствии оставило его. Он очень долго притворялся, даже наедине с собой, что принял такую судьбу. Он был человеком с Запада, Сэмом Дюшаном, и не жалел об этом. Когда его спрашивали о его корнях, он отвечал, что он – не вырванное с корнем, не оборванное, но пересаженное растение. Лучше даже сказать – растение с мультикорне-вой системой, вроде старого баньяна, чьи придаточные воздушные корни со временем крепнут и сами превращаются в стволы новых самостоятельных деревьев. У него слишком много корней! Тогда истории, которые он сочиняет, – его крона, богатая и густая, под которой можно укрыться от палящих, несущих смерть лучей солнца. Это значит, что он может прижиться в какой угодно климатической зоне, на почве любого типа. Он говорил всем, что это дар, но в глубине души знал, что его оптимизм не более чем обман. Он уже оставил позади библейское “дней наших – семьдесят лет”, и благодаря “большей крепости” приближался к “восемьдесят лет”[2], и все чаще чувствовал себя китсовской Руфью в тяжкий час, когда в чужих полях брела она, тоскуя об оставленном доме, стране забвенной[3].
Он подходил к последней черте и ощущал, что костлявая с косой уже близко. Она уже в городе, в районе, даже в его квартале. Он больше не чувствовал, что обеими ногами стоит на твердой земле, скорее одной ногой в могиле. Печально знать, что впереди тебя по большому счету ничего не ждет, что почти вся твоя жизнь уже прожита. Пока в его жизнь на своем стареньком “шевроле крузе” не въехал Кишот в компании своего придуманного сына, Брат думал, что его ремесло навсегда оставило его, что он никогда не сможет писать, пусть даже жизнь его еще продолжается. Дело, увы, весьма незначительное, которому он посвятил всю жизнь, отдал лучшее, что было в нем самом, в которое вложил весь свой оптимизм, было где-то рядом, но говорят ведь, что под конец золото иссякает даже в богатой жиле. Когда ты сам себе и жила, и добытчик, когда порода, которую ты разрабатываешь, залегает где-то очень глубоко, в самых недрах твоего естества, приходит время, когда внутри остается одна лишь пустота.
