Платье длиной чуть ли не до пола. Цвет хоть не настолько убийственный: тёмное с маленькими белыми ромашками. Ох, мне иногда кажется, что Альберт точно был священником в прошлой жизни, по-другому не могу объяснить его любовь к таким вещам. Его бы воля, и я уже давно сидела бы в церкви и читала молитвы круглыми сутками.

Нет, я верю в Бога, но не настолько преклоняюсь ему, чтобы уйти в монастырь. Но сейчас просто бесполезно спорить о том, насколько я не хочу это надевать, и, как только дверь закрывается за Альбертом, приступаю к миссии: спасти свой имидж.

Достаю давно припрятанные ножницы, и смело, даже не боясь, что могу испортить платье, отрезаю настолько, чтобы колени виднелись. И мои каблуки, что сегодня на мне, как раз подходят к тому, что вышло. Чтобы придать этой вещице дельный вид, пришлось избавить её ещё и от рукавов, но это не беда! Теперь это платье хоть сейчас надевай на вечеринку! Я просто волшебница!

И пока Альберт прожигает меня осуждающим взглядом, я смело шагаю по призыву своего носа. Запах чудесных вишнёвых пирогов сразу западает в душу, и, в предвкушении, что меня этой вкуснятиной накормят, голод только усиливается, пока я вхожу на кухню.

Валентина Николаевна, как обычно, выглядит по-домашнему. Самый обычный халатик, тёмные волосы собраны в огромный пучок, на ногах подаренные мною тапочки со смешными бубенчиками. Она меня уже встречает с раскрытыми руками, и, как только оказываюсь рядом, заключает в свои объятия.

–Катенька, как же я по тебе соскучилась! -говорит, целуя мой лоб. -Надеюсь, ты голодна и готова съесть этот пирог со мной? -показывает на творение кулинарного Бога!

–У вас есть сомнения?! Я не ела два дня! -отвечаю и тут же усаживаюсь за стол.

Минута, и на столе появляется мой любимый ромашковый чай и кусок пирога на тарелке. Валентина Николаевна терпеливо ждёт, пока я попробую первый кусок.

–Боже, вы просто волшебница! Я обожаю ваши пироги! -говорю с набитым ртом.

–Кушай, кушай, -отвечает она с улыбкой.

После съеденного куска у нас начинаются разговоры по душам. Я рассказываю, насколько мне хорошо, а она просит говорит правду. Волновать этого светлого человека своими проблемами я не хочу и поэтому некоторые моменты из своей жизни пропускаю. Говорю только то, что безопасно для её нервов.

–Замужество. Я не понимаю, как ты на это согласилась? -всё ещё не оставляет попытки узнать правду Валентина Николаевна.

–Он успешный, богатый, влиятельный, как я могла отказать? -отшучиваюсь я, но разве её можно этим провести? Нет!

–Я согласна с тобой, он довольно успешный и, несмотря на свой возраст, хорошо сохранился физически, -говорит она, а я чуть не давлюсь глотком чая, что успела сделать.

–Ничего себе! -не скрываю своё удивление.

Я думала, она никогда не смотрит на мужчин в таком плане. Ведь она не раз говорила, насколько сильно любит моего блядского отца, что ходит налево, даже не думая, как сильно этим ранит свою жену.

–Я такая же женщина, как и ты, Катя! Я тоже вижу в мужчинах те же качества, что и ты, -улыбается она.

Я на миг возвращаюсь в тот день, когда лишилась девственности. Мне тогда было не страшно, пока не оказалась в спальне Виктора и не осталась совершенно голой. Мой пыл и ярость получить помощь и отплатить ему сразу показались бредовой идеей. Отступать было поздно, и, несмотря на стыд и жжение между ног, я смогла выдержать всё.

Виктор не был грубым, он был даже более чем нежным. И Валентина Николаевна права, для своих лет, он неплохо сохранился. У человека в его возрасте редко встретишь накаченные мышцы. Это было не единственное, что я в тот день смогла разглядеть и почувствовать, но не могу сказать, что чувства были самыми приятными в моей жизни.

–Ты с ним когда виделась? -вопрос Валентины Николаевны вырывает меня из потока воспоминаний.

–Не знаю, не помню, -отвечаю, пожимая плечами.

После того раза мы только один раз виделись, и то я была не в самом трезвом виде. Ему пришлось меня отмазывать от ГИБДД, чтобы те права не отобрали. Хотя после меня ни разу не останавливали, несмотря на моё состояние.

–Я с ним должна на днях встретиться, вроде бы, -добавила, словно не придаю особого значения этому дню.

На самом деле мне страшно. Я не знаю, с чего он решил со мной встретиться, такого раньше не было, и отказать я была не в силах. Всё же он мой будущий муж.

Виктор

Она прошла вперёд, стояла спиной ко мне – неловкая, пьяная, на своих высоких каблуках и в тонкой блузке. Как только я подошёл, она уже сама упала в руки мне, не оборачиваясь. Кожа бархатная, горячая, и вся девка на вкус игривая, как молодое вино. А думал – давно перешёл на что покрепче.

Шатает её, соображает плохо, или больше притворяется. Стала податливая, мягкая, ластится как кошка. Тело упругое, под руками словно демон какой беснуется. Но воли себе не даёт. А взгляд как у ангела. Обещает райское что-то, но врет. Так и играет со мной.

Раздеваться начали в коридоре. Одежда на пол летела, она перешагнула через неё, потянула меня за собой – как-будто знает, куда? Целовала походя, кусая губы. Себе, мне – уже не разбирая.

Как только вошли в спальню, она замерла. И сразу стала покорной. Как будто при виде кровати дошло до девки, что теперь она отсюда никуда не денется.

А что я сам делаю, зачем мне она? Сам ведь себя обманываю. Сразу же понял, что попался в эти сети. Что эта лань робкая запала в сердце. А если поймёт она, какую власть имеет надо мной? Что она с этой властью сделает?

А власть великая – молодость её, необузданность, красота. И эта её внезапная податливость. И расчетливость её лисья. Решила так вопрос решить – как поняла, что для меня она будет как редкий алмаз, сокровище.

А теперь дрожит, на меня смотрит, на постель. Губы покусанные, волосы разметались по груди, рубашку с неё ещё в коридоре снял. И вот стоит Катерина, обнимая руками плечи, глаза блестящие, бездонные. Отрава горькая в них мне уготована, уже сейчас знаю, что всё зря. И что не откажусь и заберу. И что погубит эта её отрава или меня одного, сорвавшегося, или нас обоих.

Что-то в ней есть надломленное, через что она перешагнула. Но я не тот человек, что будет душу её бередить. Плакать легче в собственном особняке, чем у разбитого корыта иль в парке на скамейке.

А лучше бы выгнать её. Выгнать и делов. С клубом помогу, с ментами, но этого не надо. Погубит себя. И меня погубит. Но уже поздно. Потому что она боится меня, но делает шаг навстречу. И губы жарко шепчут моё имя – как будто купленные куклы шепчут менее жарко? И эта разве не купленная? Но она считает цену честной. Всё, к чему прикасаюсь я, превращается или в мертвое, или в деньги. Может статься, что это одно и тоже.

Шаг навстречу – и опять жар переливается от неё ко мне…

Ее юное тело поддаётся под напором моих настойчивых поцелуев, жадных прикосновений и жажды действий. Катя не может больше стоять и падает на кровать, я нависаю над ней.

Рассматриваю белоснежную кожу шеи, не желаю подавлять в себе желание попробовать пульсирующую венку губами. Провожу языком по бархатной коже и сразу хмелею от запаха, что исходит от неё.

Руки тянутся к её ногам. Глажу, даю себе возможность понять, что с ней происходит. К чему весь этот спектакль, раз она сейчас еле сдерживает слёзы? Мне бы остановится, но поступки не поддаются разуму. Юное тело возбуждает настолько сильно, что остатки одежды становятся ненужными.

Раздеваюсь, и, стоя между её прикрытых ног, замечаю восхищенный взгляд. Надеюсь, не разочаровал её в её ожиданиях.

Катерина нервничает, когда я снова дотрагиваюсь до её ног. Хочу раздвинуть, хочу увидеть всё. Спустя секунду она перестаёт быть недотрогой и позволяет мне развести её ноги, даёт возможность рассмотреть совершенно гладкую поверхность лобка. Словно там и не было никогда волос.

Не по мне эти нежности в постели, но девочка не даёт поступать по-другому. Сам не понимаю, что творю – целую её ноги, оставляю дорожки влажных поцелуев до самого живота. Чувствую, как вся дрожит, стоит мне поцеловать чуть ниже пупка. Значит не нужно переходить грань, ей самой поставленную.