Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Трагедия Холокоста воспринималась евреями иначе, нежели представителями других этнических групп. Еврей в Красной Армии вынужден был постоянно доказывать свою «полноценность» как патриота и бесстрашного бойца, а также становился жертвой стереотипов: если некий еврей проявил недобросовестность, допускал служебное нарушение, был уличен в воровстве, неисполнительности, трусости или неопрятности в быту, то окружающие немедленно переносили это на всех евреев. Многие евреи, лишенные традиции, оторванные от религии, не знавшие языка идиш (или отказавшиеся от него), искренне считали себя советскими людьми. В то же время государство и их соседи, друзья, знакомые, сослуживцы, однополчане продолжали считать их евреями. В годы войны набиравший силу в Советском Союзе государственный антисемитизм, подкрепленный бытовым антисемитизмом как в тылу, так и на фронте, делал еврейское население в значительной степени уязвимым.

Старший сержант Георгий Яковлевич (Зорик) Эпштейн в переписке с родителями неоднократно касался этой темы. Юноша требовал отправки на фронт, в чем ему неоднократно отказывали. Весной 1942 г. он сообщал, что был включен в маршевую роту для отправки на фронт, но вместо этого направлен в Бухару, где формировалась новая воинская часть: «Вот обида! Я в своем полку считался лучшим пулеметчиком, на маневрах мне доверяли быть командиром пулеметного взвода. На фронте, увидите, я стану командиром роты! Сюда приехал из-за нехватки командиров. Ненавижу свою национальность <…> сколько бы пользы принес»[302]. Летом 1942 г. Зорик получил очередной отказ и был очень огорчен, «узнал несчастье своей национальности»[303]. Наконец мечта юноши сбылась, летом 1943 г. Эпштейн писал: «У нас здесь наступление. “Фриц” уходит, но бои жаркие. Я жив, здоров, шныряю на своем броневике в разведку. Мы ходим впереди всей группировки, заскакиваем немцам в тыл, наносим панику и целехонькие приезжаем назад»[304]. И снова Зорик возвращался к наболевшей теме, которая не давала ему покоя: «Самым тяжелым разочарованием было понимание, что некоторая национальность – паразит. Я ненавижу свою национальность. Мне стыдно за нее»[305]. Осенью 1943 г., после очередного ранения, Зорик Эпштейн сообщал своим родным, что раны его заживают и скоро опять предстоит ехать на фронт: «У меня три золотые и четыре красные полоски[306], наверное, будут еще – вот оправдание моей жизни и национальности»[307].

Если об избиении евреев нацистами солдаты Красной Армии писали открыто, то об антисемитизме, исходившем от советских властей и советских солдат и офицеров, рядовых граждан, – с большой оглядкой. В этом отношении показательны записи, которые вносил в дневник военный корреспондент газеты «Правда» Михаил Адольфович Печерский[308]. Этот документ подкупает своей искренностью. Многие его страницы проникнуты трагическим лиризмом. В литературном отношении дневник Михаила Адольфовича напоминает «Разные дни войны» Константина Симонова[309]. Обращает на себя внимание смелость и откровенность изложения событий. Автор не боялся критиковать и давал нелестные характеристики собственным начальникам и коллегам, называл недостатки, искал причины неудач и при этом сам оставался достаточно самокритичным. Вместе с тем официальные публикации фронтовой печати Печерского не шли ни в какое сравнение с его личными записями. Внутренний цензор автора требовал отвечать заданным стандартам советской публицистики. Разница между дневниковыми записями и публикациями в газетах у Печерского настолько велика, что трудно представить, что это писал один и тот же человек. В дневнике все, что касалось советского антисемитизма, Михаил Адольфович зашифровывал, оставляя для памяти только замечания общего характера: «Разговор об антисемитизме. Факты, факты… Тяжело». «Город Щучин. Заняли его 12 июля 1944 г. Рассказ Суздаля о семилетней девочке-еврейке, просидевшей три года в подвале у польского крестьянина. У девочки спрашивают, где бы она хотела теперь жить? Там, где люди добрые». «Рассказ Суздаля о гетто – Виленском, Варшавском и т. д.», «Чаусы – моя родина. Точнее – крохотный еврейский хуторок Вилейка в 3–4 км от Чаус»[310]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

вернуться

302

Архив военных писем Центра диаспоры Тель-Авивского университета (далее – Архив военных писем). Коллекция Л. Смиловицкого. Письмо Г. Я. (Зорика) Эпштейна своему отцу Якову Абрамовичу Эпштейну, 13 марта 1942 г.

вернуться

303

Там же. Письмо Г. Я. (Зорика) Эпштейна своей матери Нине Яковлевне Эпштейн (Должанской), находившейся в эвакуации в Киргизии, 21 августа 1942 г.

вернуться

304

Там же. Письмо Г. Я. (Зорика) Эпштейна Нине Яковлевне Эпштейн (Должанской), 19 августа 1943 г.

вернуться

305

Там же. Коллекция Л. Смиловицкого. Письмо Г. Я. (Зорика) Эпштейна своему отцу Якову Абрамовичу Эпштейну, 13 марта 1942 г.

вернуться

306

Число нашивок указывало на количество ранений и их степень. К лёгким ранениям (красного цвета) относились ранения мягких тканей без повреждения внутренних органов, костей, суставов, нервных стволов и крупных кровеносных сосудов, ожоги I и II степени; к тяжелым (желтые) – повреждение костей, суставов, внутренних органов и крупных кровеносных сосудов, ожоги и обморожения III и IV степени.

вернуться

307

Там же. Письмо Г. Я. (Зорика) Эпштейна Нине Яковлевне Эпштейн (Должанской), 17 октября 1943 г.

вернуться

308

Архив военных писем. Дневник М. А. Печерского. Дневник был предоставлен архиву Центра диаспоры Диамаром Печерским, сыном М. А. Печерского, в августе 2013 г.

вернуться

309

Симонов К. М. Разные дни войны. Дневник писателя. М., 1982.

вернуться

310

Архив военных писем. Дневник М. А. Печерского. С. 93, 94, 100.

24
{"b":"737933","o":1}