Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Учитывая националистический подъем первых недель, описанные выше особенности взаимного восприятия, а также убежденность немцев в том, что именно Россия начала войну, мы можем утверждать, что все эти действия вписываются в логику «тотальной» войны: каждый член сражающейся нации стремился внести собственный вклад в победу над врагом. В действительности в ряде случаев ответственными за атаки были немецкие разъезды, в то время как русские возлагали вину на местное население. Соответственно, мы можем говорить о том, что страх шпионажа и партизанской войны заставлял с подозрением смотреть на немецких граждан в целом, в то время как на практике не удалось найти способ проводить границу между действиями военных и враждебным поведением прочих жителей провинции. В конечном счете формы последнего варьировались. Не стремясь оправдывать тотальную шпиономанию, мы приведем в качестве примера случай в Инстербурге: при отступлении немецких войск два немецких солдата отстали и под видом работников проживали в отеле «Дессауэр Хоф». Во время пребывания здесь штаба 1-й армии один из них своровал папку с документами, однако в ней находились незначительные по важности телеграммы и газетные вырезки[96].

В послевоенных мемуарах русские офицеры не жалели сил на изобличение вероломства местных жителей, обвиняя их в нарушениях правил войны. Например, начальник 1-й кавалерийской дивизии (1-я армия) генерал В. И. Гурко писал: «С первых дней кампании нам стало ясно, что противник использует для сбора разведывательной информации все мыслимые способы <…> Вступив на германскую территорию, мы очень скоро обнаружили, что враг использует для сбора информации местных жителей, в первую очередь – мальчишек школьного возраста, которые во время движения наших частей появлялись на велосипедах у них перед фронтом и на флангах. Первое время мы не обращали на них внимания – до тех пор, пока обстоятельства совершенно ясно не показали нам, ради чего раскатывают вокруг нас эти велосипедисты. Тогда мы были вынуждены отдать приказ открывать по юным самокатчикам огонь. Метод передачи информации о наших перемещениях при помощи поджогов я уже упоминал. Несколько раз мы ловили германских солдат, переодетых крестьянами или даже женщинами»[97].

Нередко немецкие разведчики действовали под видом мирных граждан. Так, полковник В. Е. Желондковский (офицер 1-й батареи 6-й артиллерийской бригады XV корпуса 2-й армии) писал о том, как сразу же после перехода границы командир батареи пришел в ярость: «“Что за безобразие, какие-то немцы шляются вдоль колонны. Наверное, считают пушки и солдат. Разведчики, гоните их от колонны. Пошли вон отсюда”. Оба немца побежали в сторону прямо по целине, закрывая руками головы от сыпавшихся на них ударов нагаек. Через несколько шагов отошедший в картофельное поле солдат нашел 2 велосипеда, а около них 2 винтовки и патроны в сумках. “Вот видите, что это за немцы и почему мы их не арестовали”, – сокрушался мой командир»[98]. Это еще больше размывало границу между комбатантами и некомбатантами, подталкивая русских к поиску действенных ответных мер.

О согласованности действий местного населения и немецких войск свидетельствовал начальник 29-й пехотной дивизии (1-я армия) А. Н. Розеншильд-Паулин. В д. Поппендорф (близ р. Деймы) 27 (14) августа разместился штаб его дивизии: «Часть жителей дер. Поппендорфа и окрестных деревень остались на местах и, как все говорили, занимались шпионажем, сигнализацией и вообще были очень подозрительны. В одной из деревень близ самой позиции поймали собаку, у которой под шерстью была намотана телефонная проволока. В ночь с 17 на 18 августа, когда немцы бомбардировали нашу позицию, за самым расположением штаба дивизии внезапно загорелся огромный стог сена и в направлении к нему пошли усиленные разрывы тяжелых снарядов»[99]. О схожем вспоминал генерал В. А. Слюсаренко, начальник 43-й пехотной дивизии (левый фланг 1-й армии): «Посреди этого густого, высокого соснового леса мы неожиданно натыкаемся на штабеля дров, кем-то только что подожженные. Никого из людей вблизи не видно.

Я быстро соображаю, что дрова подожжены немцем-лесником и что это “дымовой маяк”, указывающий на появление здесь русских войск»[100].

В итоге, как подметил живший в Инстербурге О. Хаген, «повсюду русским чудились предательство, саботаж и шпионаж»[101], правда, как видно из описанного выше, ситуация была достаточно сложной: в условиях маневренной войны русские военные сталкивались с многочисленными фактами враждебности, не имея возможности в полной мере разобраться с тем, кто и в какой степени несет ответственность за них. К этому обстоятельству русская армия была не готова, размывание границ между комбатантами и некомбатантами вызывало не просто раздражение, но и заставляло сделать вывод о том, что мирные граждане нарушают принципы и обычаи ведения войны. А предложенный Конвенцией 1907 г. квалифицирующий признак «открытое ношение оружия» в реальной обстановке мало чем мог помочь. Потому на фоне активных боевых действий требовалось самостоятельно искать действенные меры. Генерал П. К. фон Ренненкампф предписывал сжигать селения, откуда стреляют по войскам. Так, 25 (12) августа он сообщал в штаб фронта, что «<…> поступают редкие донесения об одиночных выстрелах из селений по войскам. Все селения, откуда стреляют, сжигаются, о чем население оповещено»[102]. Однако это не предполагало уничтожение деревень вместе с их обитателями. А когда 7 сентября (25 августа) в самом Инстербурге прозвучал некий выстрел, он отдал грозный приказ: «Прогремит выстрел из какого-либо дома – будет сожжен дом; прогремит еще один выстрел – будут сожжены все дома на улице; прогремит третий выстрел – будет сожжен весь город»[103].

Более системно предполагал действовать командующий 2-й армией А. В. Самсонов, который 25 (12) августа распорядился: «Ввиду того, что население Восточной Пруссии вооружено и встречает войска огнем, наложите контрибуцию по вашему усмотрению на все города, занятые нами. Возьмите заложников, отправьте в ближайшую нашу крепость. Мародеров предавайте суду и при попытке бежать расстреливайте. Объявите жителям, что захваченные с оружием или при порче телеграфов будут повешены»[104].

Взятие заложников было не очень эффективным средством, поскольку в случае нападения их надлежало расстрелять, а это означало переход к политике террора, к чему многие русские офицеры не были морально готовы. В конечном счете ни один взятый на территории Восточной Пруссии заложник так и не был расстрелян[105]. Эта же проблема сопровождала и требование П. К. фон Ренненкампфа сжигать селения: краткость приказа заставляет предположить, что командующий просто перекладывал ответственность на подчиненных, ставя их перед необходимостью брать ее на себя. Потому, собственно, меры обеспечения порядка варьировались и, видимо, оставались на усмотрение местных начальников. В случаях нападений на русские войска и порчи военного имущества нарушителей, если ловили, расстреливали. Порою офицеры выискивали более мягкие способы воздействия – от массовой реквизиции велосипедов (как в Тильзите) до наказания кнутом заподозренных в сопричастности в нападениях (как, например, в Хайнрихсвальде)[106]. В качестве превентивной меры активно применялась депортация мужского населения: в условиях массовой мобилизации оно справедливо рассматривалось как резерв вражеских войск. Так, по немецким данным, в августе – сентябре 1914 г. из Кёнигсбергского округа были депортированы 724 человека (почти все – мужчины), из округа Алленштайна – 608 человек (их которых 593 мужчины) [107].

вернуться

96

Торнер Г. Указ. соч. С. 34.

вернуться

97

Гурко В. И. Война и революция в России. М., 2007. С. 48.

вернуться

98

Желондковский В. Е. Воспоминания полк. Желондковского об участии в действиях XV корпуса во время операции армии ген. Самсонова // Военный сборник. Белград, 1925. № 7. С. 272.

вернуться

99

Розеншильд-Паулин А. Н. Из дневника и записок. ген. – лейт. Розеншильд-Паулин (1914–1916 гг.) // Военно-исторический вестник. 1956. № 8. С. 13.

вернуться

100

Слюсаренко В. А. На Мировой войне, в Добровольческой армии и эмиграции: Воспоминания. 1914–1921. М., 2016. С. 60.

вернуться

101

Хаген О. Указ. соч. С. 12.

вернуться

102

Восточно-прусская операция: сборник документов. С. 219.

вернуться

103

Кретинин Г. В. Указ. соч. С. 358.

вернуться

104

Восточно-Прусская операция: сборник документов. С. 516

вернуться

105

Watson A. Op. cit. P. 809.

вернуться

106

Кенть В. Русские войска в Хайнрихсвальде в 1914 году // Славские новости. 1995. 17 окт. С. 3.

вернуться

107

Watson A. Op. cit. P. 799.

11
{"b":"737933","o":1}