Магдалена Ланц шла по городу, не замечая мокрого ветра. Радость переполняла студентку философско-исторического факультета. Пергамент отца Иеронимуса и письмо Конрада Витца идеально дополняли друг друга, словно фрагменты разбитой чашки. Но работа только начата. Нужно искать остальные части пазла. Ещё никто не осмеливался утверждать, что «Пляски Смерти» заканчивались иначе. Смерть и Любовь… Не гибель, не адские муки, а Великая Любовь, побеждающая саму Смерть.

Размышляя столь возвышенным образом, фрау Ланц не вкладывала в рассуждения ни щепотки романтики. Она не чуралась высоких чувств, но профессионально отделяла бабочек от цветов. Магдалена отлично понимала: художник, создавая произведение, вовсе не обязан испытывать те же чувства, для него гораздо важнее закончить картину. Впрочем, люди той эпохи отличались истовой религиозностью. Не мог средневековый мастер писать Христа, не веруя. Другое дело – протест против церковных постулатов, на что намекнул в письме Конрад Витц. Жаль, что ван Эйк этого письма не успел прочитать: фламандский живописец умер за две недели до того, как послание доставили. Потому-то и отправилось оно в архив города Брюгге, где лежало без малого шесть столетий, погребённое под пластами древней макулатуры.

Отношение к личной жизни у Магды складывалось точно так же: вот бабочки, а вот цветочки. Чувства не должны влиять на учёбу, работу, творчество и тому подобное. Выражаясь проще, Магдалена жила одиноко и от этого вовсе не страдала. Многие парни пытались за ней ухлёстывать, однако стоило девушке насмешливо приподнять верхнюю губу, украшенную белым шрамом, у незадачливого кавалера опускалось всё, включая руки. Окружающие недоумевали, почему такая барышня – умная, образованная, интеллигентная, а главное, аппетитная, словно свежевыпеченный брецель – не может найти себе пару. Разумеется, Магдалена могла оценить красоту человеческого тела, но лишь эстетически. Чистая физиология её не только не притягивала, но и откровенно раздражала. Необходимость ухаживать за своим телом, кормить его, поить, и, соответственно, наоборот, приводила Магду к размышлениям о высшем разуме, свободном от тягот бытия. Религией тут даже не пахло, просто Магдалена стремилась к идеалу, в свойства которого не вписывались физиологические потребности.

Покинув библиотеку через служебный выход, девушка заметила Луку Рюттингера. Он сидел рядом с известным всему городу Безумным Фотографом. Ну и проныра, мелькнуло в голове у Магды, подкарауливал! И она свернула в ближайший переулок, надеясь ускользнуть от липучего поклонника.

Лука Рюттингер и Йонас Лаутенбах (один учился на медицинском, другой на юридическом) жили в том же общежитии, только въехали на месяц позже. Они дружили со школьной скамьи, свободное время проводили вместе и даже ухаживали за девушкой вдвоём, нисколько друг друга не ревнуя. Такая дружба заслуживала уважения, но отделаться от этой парочки было нелегко. А тут ещё нагрянул из Неаполя то ли знакомый, то ли дальний родственник Йонаса – Бенито… Как бишь его… Маринелли, вот! Приехал учиться на экономиста, но на будущего менеджера не похож. Так и вьётся, так и норовит подлезть. Синьорина, вас проводить? Что синьорина делает вечером? Синьорина сегодня прекрасна… Как подобных мачо в университет принимают? И манеры у этого молодчика уголовные… Решено: завтра же ухожу на новую квартиру. Пусть там из мебели только матрац и два стула, зато никто не будет приставать, как волос к свеженаписанной картине.

Задумавшись, девушка не заметила, что дошла до Барфюсерплатц и стоит перед историческим музеем. Подсознание не дремлет, отметила она про себя. Что ж, есть прекрасный повод посмотреть на предмет исследования. Авось прилетит сама Клио и шепнёт, где искать доказательства. Вдруг осколки фрески хранятся у какого-нибудь дилетанта на чердаке? Надо раскопать документы, относящиеся к сносу кладбищенской стены в тысяча восемьсот пятом году. Невежественные рабочие сломали великое произведение искусства, лишь двадцать три фрагмента удалось спасти знатокам живописи. Можно ли узнать имена тех, кто ночью уносил, пряча под плащом, обломки бесценных рисунков?

Магдалена толкнула тяжёлую старинную дверь, и беспокойный город остался снаружи. Надвинулась мудрая тишина, и девушка сразу забыла о шумном двадцать первом веке…

– Давай рассуждать логически. Что у нас в активе?

– Кроме нескольких бредовых виршей – ничего. Зато в пассиве все люди города, включая туристов и нас самих.

– С чего ты взял, что Король пытается освободиться?

– Говорю тебе: интуиция плюс факты. Мы с тобой едва проснулись. Но мы оба, независимо друг от друга, знаем о своём предназначении. Далее: и ты, и я, хоть смутно, но всё же помним Магдалену Ланц. Я так вообще знал о ней с детства, а ты вспомнил сразу, как только увидел.

– Неужели она действительно из наших?

– Ох, лишь бы не хуже… Итак. Дополним вышесказанное рифмоплётством Безумного Фотографа, помножим на диссертацию нашей юной правдоискательницы – и вуаля! Запасайтесь зеркалами, граждане города мастеров! Это знаки, понятные лишь нам. Один комочек снега, второй, третий, и вот уже катится вниз лавина…

– Понимаю… Словно лампочки вспыхивают. Одна, вторая, третья…

– Именно. И он среди них. Мы должны успеть первыми.

– Это невозможно! Нельзя гоняться за тенью, шарахаться от каждого прохожего!

– Рано или поздно его потянет к нам, как Магду тянет к «Пляскам Смерти», будь они неладны… Оставь прохожих, пусть идут. Смотри на приближающихся. Среди них встретятся и наши, только не пытайся никого будить!

– Слушай… А текст Договора ты не помнишь?

– Увы… Пятьсот лет прошло… Если бы не пропал свиток магрибинца…

– Лишь бы его не нашла Магдалена.

– Тут бояться нечего. Всё сгорело. Жаль, до фресок не добраться…

– Поздно. Все про них знают. А ведь это ты отдал приказ о сносе кладбищенской стены в тысяча восемьсот пятом, верно?

– Конечно. Хоть фрагменты и сохранились, но нам удалось его остановить…

– Кто же такая Магдалена Ланц?

– Могу только предполагать.

– Ясно. Чем глубже она закапывается, тем больше шансов на пробуждение. Эх, угораздило девку…

– Её угораздило намного раньше. Хватит болтать. Магду он заберёт в последнюю очередь.

– А мы, стало быть, первые. Вот дерьмо!

– Выше голову, дружище! Дважды мы затыкали клюв этому поганому созданию, справимся и сейчас.

– Оптимист, однако…

Вот они, «Пляски Смерти»! Вернее, то, что осталось от монументального произведения, растянувшегося некогда на всю стену церковного кладбища. Какой дурак приказал её снести? Несколько лиц, рук, фрагментов одежды – больше ничего не сохранилось. Спасибо Эммануэлю Бюхелю, срисовавшему фрески и переписавшему стихи. Благодаря ему мы знаем, с кем плясала Смерть. Что же ты не скопировал последнюю, самую важную?

Магдалена листала альбом с гравюрами, лежавший на пюпитре. Гадкие скелеты танцевали, корчились и радостно тащили в мир иной людей всех сословий и возрастов. Равенство людей перед Смертью – вот что хотел передать живописец. Пусть лишь малая часть этих зловещих изображений принадлежит мастеру Конраду. Его дух и стиль видны в каждом сюжете.

Но вот уже не гравюры, а раскрашенные терракотовые статуэтки выстроились танцующими парами. Издалека они похожи на оловянных солдатиков, разыгрывающих сражение понарошку в витрине магазина. Так и ждёшь, что явится какой-нибудь толстощёкий бутуз, прильнёт к стеклу и заверещит: «Папа, купи-и-и!» Но не заходят сюда нахальные мальчишки со школьными ранцами, а если вдруг появится ребёнок, то не будет он капризничать и требовать. В этой белой комнате властвует Смерть. Притихнет маленький упрямец, когда увидит улыбающиеся скелеты, прижмётся к папиной руке и заноет, просясь домой. А может, и не заноет, наоборот: будет смотреть, зачарованный адским весельем. И однажды ночью, разбуженный мрачными тенями, лезущими в детские сны, малыш заплачет от безотчётного страха. Да, мальчик, отныне ты знаешь, что тоже смертен. Смирись же и помни, чем закончится твой путь. Ведь бывает, что Смерть приходит за маленькими детьми…