– Ладно тебе, Лука! – отозвался пижон в пальто. – Имей терпение. Подождём, посидим в зале. Никуда она не денется.
– А письмо? – вскинулся коренастый. – Надо же передать!
– Так я могу передать, – вмешался охранник. – В чём проблема-то?
Оба посетителя уставились на него, словно увидели впервые.
– Эм-м-м… – протянул долговязый. – Вообще-то, она просила лично…
Пожилой здоровяк оскорбился.
– Не доверяете? – запыхтел он, краснея от обиды. – Я двадцать семь лет честно здесь служу! Меня все знают! Я…
– Ну хорошо, хорошо! – пижон вытащил измятый конверт. – Вот. А мы всё-таки подождём.
– Это пожалуйста, это сколько угодно, – сменил охранник гнев на милость.
Он взял письмо, запер за собой дверь и двинулся в глубь хранилища, насмешливо ворча про себя:
– Сидите хоть до утра, голубчики. Из хранилища можно и служебным выходом уйти, хе-хе…
Когда хранитель манускриптов удалился, визитёры переглянулись.
– Ну что, Йонас? – спросил тот, кого пижонистый спутник назвал Лукой. – Подождём здесь или у служебного выхода?
– Давай я здесь, а ты там, – предложил Йонас, поигрывая тросточкой, как Чарли Чаплин.
Лука рассмеялся и уставился Йонасу в переносицу:
– Ты будешь книжечки листать, а я в кустах топтаться? Дудки! Бросим жребий.
– Монетку?
– Идёт. На, вот один евро.
– Убери это к чертям. Что, наших денег нет?
– Есть пять франков.
– О’кей, бросай. Орёл – я остаюсь, решка – ты.
– Годится. Оп!
Монета взлетела под потолок. Длинный Йонас поймал её и хлопнул ладонью о тыльную сторону кисти. Лука вытянул шею.
– Ты сжульничал! – вскричал он, увидев орла. – Я бросал, мне и ловить!
Йонас ядовито улыбнулся:
– Проигрывать надо с достоинством. Мы не уговаривались, кто будет ловить. Ступай к служебному выходу и смотри не засни там.
– Трюкач! – буркнул Лука и вперевалочку направился к двери.
Но на полпути обернулся:
– Пять франков верни, ворюга!
– Жмот!
Пятифранковая монета полетела Луке в лицо. Крепыш еле успел её схватить. Затем, подражая Йонасу, хлопнул ладонью о тыльную сторону кисти.
– Тьфу, зараза! – каркнул он разочарованно. – Всё равно орёл!
Махнул рукой и вышел.
* * *
– Фрау Ланц!
Девушка оторвалась от лежащего перед ней пергамента и уставилась на охранника. Мысленно она ещё находилась в позднем Средневековье.
– Вам просили передать, – добавил сторож, подавая письмо.
Девушка окончательно пришла в себя.
– Кто? – поинтересовалась она и несколько раз крепко зажмурилась, чтобы стряхнуть наведённое манускриптом наваждение.
– Те самые, – подмигнул охранник. – Точь-в-точь как вы описывали.
Магдалена потянулась, выпятив грудь, отчего честный вахтёр смущённо прокашлялся и пригладил усы.
– Вы их турнули, надеюсь, – рассеянно спросила она, вскрывая конверт.
Здоровяк вздохнул:
– Турнёшь их, как же. Будут ждать в холле.
– А меня через служебный выход не выпустят?
Охранник снова вздохнул:
– Съезжать вам надо из общежития, фрау Ланц, – произнёс он сочувственно. – Эти двое совсем обнаглели. Впору заявлять в полицию.
Магда с горящими глазами поглощала содержимое письма:
– Леон, милый! Знаете, что это такое?
– Нет, – толстяк с интересом придвинулся.
– Ответ из архива Брюгге! Насчёт письма Конрада Витца Яну ван Эйку! Представляете, они даже прислали снимок оригинала и расшифрованный текст!
Охранник присвистнул:
– Неужели вы правы, фрау Ланц? – спросил он с уважением.
– А вот сейчас узнаем, – ответила Магдалена и углубилась в чтение.
Впоследствии, глядя на фотографии Магдалены Ланц, комиссар полиции Штефан Райнерт пытался убедить себя, что приложил все усилия и ни в чём не виноват. Но дело о василиске так и осталось занозой, намертво засевшей в глубине души…
Среднего роста блондинка с прямыми волосами до лопаток. Возраст – двадцать три года. Лоб высокий, глаза голубые с прозеленью. Судя по носу картошкой, молодая особа явно не благородных кровей. Небольшой белый шрам, вздёрнувший верхнюю губу, нисколько не портит милую улыбку. И фигура у фрау Ланц выше всяких похвал – крепкая, спортивная, с высокой грудью и широкими бёдрами. Одета барышня просто: светло-синие джинсы и нарочито небрежно застёгнутая блуза. Видно, что она знает себе цену и не стоит ухажёрам переходить известные границы. Тогда украшенная шрамом губа презрительно приподнимается, ясный взор темнеет и очаровательная мадемуазель превращается в разъярённую кошку. Походка Магдалены решительная, целеустремлённая, движения плавные, женственные.
– Ну, что там? – сгорал от любопытства охранник Леон.
– Судите сами.
Магда склонилась над письмом:
Любезный собрат мой по кисти, достославный мастер Ян! Едва прибыв на родину и почти не отдохнув после долгой поездки, я вновь приступаю к работе. Как я уже писал, мои помыслы устремлены на создание произведения, должного затмить все творения, вышедшие из моей мастерской. Ты знаешь, что начало положено, первая фреска закончена и мои ученики готовят стену церковного кладбища для дальнейшей росписи. В своих странствиях я неоднократно задумывался, каким сюжетом следует завершить «Пляски Смерти», дабы придать им особое значение, упущенное в работах других мастеров. Полагаю, наилучшим окончанием может стать преображение Смерти под влиянием Великой Любви. Мы с тобой немало спорили о связи этих двух противоположностей, так и не придя к окончательным выводам, но я по-прежнему смею утверждать, что Любовь если и не побеждает Смерть, то способна в корне изменить её сущность. Поэтому я решил воспользоваться образом чудовища в качестве символа, чтобы изменить распространённое представление о безысходности человеческого бытия. Пусть же ядовитый гад послужит укреплению веры в душах людей и поможет отринуть страх перед неизбежной гибелью. Мне известно, что ты отрицаешь подобное толкование по причине расхождения оного с постулатом, говорящим о необходимости бояться Страшного суда. Позволю напомнить, что обречены лишь закоренелые грешники, а люди честные живут любовью сына Господня и знают, что Великая Любовь не оставит их и в тот ужасный миг, когда сверкнёт лезвие косы в руках Тёмного Посланца. И да потеряет отвратительный образ своё первоначальное значение, и да станет он символом непреходящей чистоты Любви!
На этом я прощаюсь, о друг Ян, и, в ожидании известий от тебя, пользуюсь случаем, чтобы засвидетельствовать моё нижайшее почтение и безграничное уважение.
Твой брат-живописец Конрад Витц.
Базель, восьмое июня тысяча четыреста сорок первого года от Рождества Христова.
Выслушав послание, Леон напустил на себя важный вид и заявил:
– А ведь нигде не сказано, что мастер Конрад написал фреску про любовь. Может, её и вовсе нету!
В глазах Магды сверкнуло торжество:
– Я не зря два месяца рылась в архивах. В своей рукописи доминиканец отец Иеронимус пересказывает набившую оскомину легенду о василиске. Сам текст малоинтересен, разве что любителям сказок и мифов. Но вот эти строчки решают всё! «…и сбылось пророчество живописца, силою кисти сказавшего, что покорившийся прекрасной деве призрак Смерти станет непреходящим символом чистоты…» Речь идёт о последней фреске Конрада Витца! Она существовала, клянусь!
Леон хмыкнул в усы:
– Так, значит, диссертации быть?
– Быть и не миновать! – торжественно, хотя и нескладно заявила Магда, встала и ещё раз потянулась, аж суставы хрустнули. – Леон, пожалуйста, проводите меня до служебного выхода. Неохота попадаться моим кавалерам. Вы правы: надо съезжать из общежития. Я, кстати, уже подыскала маленькую квартирку…
* * *
– Батюшки, кого я вижу!
Застигнутый врасплох Лука уронил сигарету. Перед ним стоял невесть откуда взявшийся неопрятный, тощий бородач с лоскутным беретом на голове. На ногах красовались нечищеные ботинки с разноцветными шнурками, на плече болталась треугольная сумка.
