– Андреас, друг мой, – сказал фон Веннинген, отечески улыбаясь.

– Ваше преосвященство! – гость приник к протянутой руке с драгоценным перстнем на указательном пальце.

– Ну, хватит, – епископ высвободил руку и жестом велел гостю встать.

Тот вскочил, сорвал головной убор и зашвырнул в угол. Епископ нисколько не разгневался на такую вольность, а добродушно указал на стул. Путешественник с удовольствием рухнул на сиденье. Фон Веннинген пристально рассматривал отдувавшегося купца.

– Вернулся, – произнёс наконец епископ базельский. – Живой.

– Да, я жив! – кивнул Андреас Окс. – Хотя мог бы погибнуть раз пять, не меньше.

– Рассказывайте! – стукнул посохом старец. – Где вы странствовали целых полтора года?

– Два года, ваше преосвященство, – поправил купец. – Два года без трёх недель и двух дней. За это время приучился есть всё, что попадалось, и пить, что наливали…

Епископ рассмеялся.

– Всё тот же Андреас Окс! – сказал он и трижды стукнул посохом в дверь. – Ходит вокруг да около, но чтобы попросить – ни-ни!

– Я опасался гнева вашего преосвященства, – лукаво сказал визитёр. – Говорить о вине и прочих утехах в доме служителя святой церкви…

– Верно, мне вино не положено по сану, но для гостей в погребах всегда что-нибудь найдётся…

В кабинет заглянул знакомый нос.

– Кувшин бургундского моему гостю! – приказал фон Веннинген. – Да принеси мяса и хлеба! Ведь вы голодны, мой друг?

– Быка целиком проглочу! – откровенно объявил Окс. – Со вчерашнего утра ни крошки во рту!

Слуга опасливо кивнул и пропал с глаз.

– Как дорога? – спросил епископ. – Вы сказали, что чуть не погибли…

– Все опасности, подстерегающие торговцев на тропах чужих стран, ничто по сравнению с упрямством городской стражи Базеля! Я им, видите ли, не понравился, и они долго тыкали в меня и лошадь алебардами. Тогда я разозлился и заявил, мол, меня ждёт сам епископ и я зарубил прошлой ночью пятерых разбойников не для того, чтобы у самой цели пререкаться с глупыми стражниками. Они сразу притихли.

– А вы действительно убили пятерых злодеев? – полюбопытствовал его преосвященство.

– Вообще-то, злодеев было только двое, и случилось это не ночью, а днём, две недели назад в Милане. Я хотел пройти, а эти хамы загородили ворота! Да и не убивал я их, лишь чуток помял. Они, видите ли, не хотели выпускать меня из города.

– Так это были не разбойники? – удивился епископ.

– Нет, такие же болваны с алебардами. Я там давеча в трактире нашумел. Подлецу трактирщику не понравилось, что я ухаживаю за его дочерью. Ну я и съездил ему по зубам. Потом даже хотел заплатить, но этот дурак помчался в казармы и позвал стражу. Отвели нас к судье. Начал он допрос, а трактирщик только шипит и кровью плюёт, еле говорит. Судья велел мне остаться в городе, пока пострадавший не вылечится и не даст показания. Сидеть в Милане и ждать – нет, это не по мне. Я отправил слуг вперёд, а сам решил выйти через другие ворота, но стражники задержали! Пришлось поколотить обоих…

Епископ снова улыбнулся:

– Да, вы с детства отличались вспыльчивым характером. Недаром получили прозвище Чёрный Петух…

– Точно, – подтвердил Андреас. – То и дело с мальчишками дрался. Папаша покойный, бывало, узнает, как схватит вожжи и давай меня охаживать. Только постарел он уже, рука не та. Лупит, а я смеюсь. Ну, хлестнёт с десяток раз, да и отпустит…

Дверь вновь открылась. Носатый слуга внёс огромный кувшин и глиняную кружку. Следом вошёл мальчик с цельным копчёным окороком и буханкой ржаного хлеба. При виде такого великолепия купец жадно заурчал, придвинулся к столу и бесцеремонно сгрёб в сторону свитки. Фон Веннинген опустился в ненавистное кресло и замахал рукой на прислугу. Те поставили принесённое и, пятясь, удалились. Окс, не церемонясь, налил полную кружку, осушил её залпом, налил вторую, сделал ещё несколько глотков и лишь потом вытащил нож. Глядя, как путешественник расправляется с едой, епископ поощрительно улыбался, но пальцы его преосвященства нервно поглаживали верхушку посоха.

Покончив с трапезой, Андреас вытер руки о запылённый кафтан и довольно откинулся на спинку стула.

– Стало быть, с настоящими опасностями вам не довелось встретиться? – саркастически спросил фон Веннинген. – Вы сражались лишь с владельцами придорожных трактиров?

В ответ Окс повернулся к собеседнику левым боком, отвёл длинные волосы, и епископ нахмурился, увидев, что у купца не хватает части уха, а от брови через череп тянется ровный белёсый шрам.

– Это случилось в Литве, неподалёку от Вильно. Леса там дремучие, не в пример здешним. Насели на нас с двух сторон. Мне саблей и досталось. Хорошо, что удар вскользь пришёлся. Ухо, конечно, жалко, зато мой обидчик живым не ушёл: я ему бок распорол и печень наружу выворотил. Отбились мы тогда со товарищи, но трое из семи моих спутников никогда не вернутся домой…

Андреас замолк и налил ещё вина. Епископ побарабанил пальцами по столешнице:

– Ну хорошо. Перейдём к делу. Что с нашим поручением?

Купец неторопливо потягивал вино и посматривал на его преосвященство поверх глиняной кружки.

– Божественный напиток, – объявил он. – Ни в Литве, ни в Московии хорошего вина не достать, не говоря уж о Турции. Последователям Мухаммеда вера запрещает пить хмельное, поэтому они курят зелья, уносящие в царство грёз и видений. Московиты гонят ужасную брагу. От неё горят внутренности и глаза лезут из орбит. Разве что в Тавриде… Тамошние склоны просто созданы для виноградной лозы. К счастью, торговля и виноделие процветают, ибо генуэзцы пока ещё владеют южным берегом. Но долго ли они продержатся, никто не знает. Пройдёт совсем немного времени, и там воцарятся турки…

Андреас снова приложился к кружке. Епископ ждал, положив подбородок на сплетённые пальцы.

– В начале этого года я отправился в генуэзскую крепость Сугдею, – продолжал Окс. – Все купцы окрест и пришельцы из дальних стран стремятся туда и товары предлагают самые удивительные. Но главное, чем славится Сугдея, – это чудесные диковины и старинные манускрипты. Я стремился в Тавриду не только для того, чтобы дёшево приобрести шелка и пряности. Лишь там можно встретить древние свитки, в которых скрыта мудрость прошлых веков. И лишь там я нашёл, что искал.

Мы приплыли в Сугдею одиннадцатого марта тысяча четыреста пятьдесят девятого года. Путешествие далось нелегко, сильно штормило, дул холодный, пронизывающий ветер. Корабль изрядно потрепало, поэтому мы с огромной радостью высадились на гостеприимную землю. К счастью, мои товары не пострадали, и я смог совершить несколько выгодных сделок. Покончив с торговлей, я двинулся на поиски. Надо сказать, когда я описывал хозяевам лавок цель своего путешествия, они лишь пожимали плечами. Во всём свете, твердили они, ни один воин не сможет захватить это чудовище живым или мёртвым. В конце концов, один из греческих торговцев, более обходительный, чем остальные, указал на лавку некоего Абделятифа Эль-Фузи, выходца из стран Магриба. Только смотри, предупредил меня добрый купец, старик почти выжил из ума. Я поблагодарил товарища по странствиям и пошёл навестить магрибинца.

Лавка араба находилась в самом дальнем углу крепости. Оказывается, я уже дважды проходил мимо неё, приняв ветхую развалюху за обыкновенный сарай. Я толкнул трухлявую дверь и вошёл.

Пока глаза не привыкли к темноте, я ничего не мог разглядеть, но чувствовал присутствие живого существа, копошащегося совсем рядом.

– Есть тут кто? – спросил я, но ответа не получил.

Постепенно стали видны предметы убогой обстановки: стол, лавка, груда неопрятной утвари в углу… Под столом шевелилась какая-то тень. По моей спине пополз холодный озноб. То, что жило в этом сарае, не могло быть человеком. И пахло тут не по-человечески, а скорее как в лисьем логове. Я совсем решил удалиться, когда животное выбралось из-под стола. Тут волосы мои встали дыбом, а зубы застучали. Передо мной оказался полосатый зверь, похожий одновременно на волка и гигантскую крысу. Посмотрев на меня, он зевнул, открыв пасть так широко, как не может ни одна божья тварь, и я увидел огромные крокодильи зубы. Тут остатки мужества меня покинули, я бросился к двери и едва не сбил с ног маленького старичка. Это и был магрибинец Абделятиф Эль-Фузи, торговец заморскими чудесами. Увидев мой испуг, он засмеялся и сказал по-гречески, что крысоволк без приказа никого не трогает и слушается хозяина, как собака.