Летний зной в округе Колумбия липкий и душный. В самый разгар одного из таких жарких дней мы с моей подругой Кэтрин сидели у нее в квартире под кондиционером, пили холодную минералку и болтали. «Знаешь, в кустах возле моего дома живут несколько кошек, и я уверена, что они не стерилизованы. Вообще мне кажется, что один из них еще котенок», – сказала она мне. Я не заметила их, когда подходила к дому, но мне стало любопытно, поэтому мы надели ботинки и направились вниз, чтобы взглянуть. Когда мы вышли из дома, в лицо ударила волна влаги.

Я посмотрела налево и ахнула. Она была права: за кустами действительно сидели мама и большой котенок, который при этом пил материнское молоко! Мама напряглась и уставилась на меня, а котенок повернулся в сторону так, чтобы скептически смотреть на меня одним глазом, не отрываясь при этом от груди. Так мы и стояли, под презрительным взглядом этого огромного котенка, казавшегося слишком взрослым, чтобы кормиться грудью, и его мамы, которая явно была откормленной уличной кошкой, которую никогда не стерилизовали.

Когда я встала на колени, чтобы поприветствовать их, они оба бросились за угол. Котенок был в том возрасте, который я называю «переходными котятами», – приблизительно в одиннадцать недель. И был на грани того, чтобы оказаться слишком взрослым для социализации и устройства в семью. Я знала, что, если подождать хотя бы неделю, окно для социализации закроется – может быть, оно уже закрылось. Поэтому я запрыгнула в машину и поехала домой, чтобы забрать ловушки, приманку, и вернулась со всем оборудованием, необходимым для его поимки.

Зарядив свои ловушки пахучим тунцом и сардинами и спрятав их под кусты, я стала ждать. Мы с подругой метров с четырех наблюдали, как мама-кошка, черная красавица, осторожно шагала к ловушке. Шажок за шажком она медленно продвигалась к ее задней части… щелк! Она наступила на спусковую скобу, и дверь закрылась. Когда я подошла, чтобы накрыть ловушку одеялом, она зашипела и вжалась в стенку.

Далее мне нужно было поймать котенка. Без своей мамы он стал более пугливым, чем когда-либо. Мелкий бегал взад-вперед, ходил кругами, сомневаясь, стоит ли заходить в ловушку. Я передвигала ее несколько раз, пытаясь придать ей более презентабельный и устойчивый вид. Как бы говоря: «Малыш! У меня тут много вкусного! Приди и возьми!» – напевала я, смеясь над собой. Какое-то время это выглядело так, словно мы танцевали друг с другом, но, когда солнце село, мне наконец удалось найти именно то место. Я поставила ловушку у кирпичной стены и скрылась из виду. Мы долго ждали и наконец услышали заветный звук, которого ждет каждый ловец: щелчок ловушки! Дверь была закрыта, и котенок пойман. Я посмотрела на табличку на углу, которая гласила «улица Дугласа». «Приятно познакомиться, Дуглас», – сказала я и погрузила котенка и его мамашу в машину.

Той ночью я поставила обе клетки в свою ванную, чтобы подготовиться к проведению ОСВВ на следующий день. Маме обрежут ухо[7], но я пока была не уверена насчет котенка – мне нужно было оценить его и посмотреть, был ли он способен социализироваться. Дав ему несколько часов, чтобы освоиться, я открыла дверь его клетки. Он сидел, глядя на меня, и был совершенно парализован страхом. Пока я разговаривала с ним, он наклонил голову в сторону, как растерянный щенок. Он сделал маленький шажок ко мне, затем сделал два шага назад. Еще один ко мне, потом снова. Он был напуган, но в то же время, казалось, был открыт для взаимодействия с человеком.

На следующее утро они попали на операцию. Мама была стерилизована, привита и помечена, и после выздоровления ее вернули домой на улицу, где она живет до сих пор (и здравствует!). Маленький мальчик был кастрирован, но вместо того, чтобы вернуть его на улицу, я принесла котенка домой, чтобы он пришел в себя в детском манеже. Настороженно любопытный, он позволил мне почесать голову, но мягко шипел, как бы говоря: «Мне это нравится, но я пока не уверен, что ты мне тоже нравишься». В течение нескольких дней единственный звук, который я слышала от Дугласа, был шипением, но с каждым разом, ему становилось все комфортнее, пока он в конце концов не превратился в моего зверя. Я знала, что это лишь вопрос времени, когда он начнет есть с моей ладони… в прямом смысле.

Точно так же, как когда-то мы исполняли наш танец около ловушки, теперь мы танцевали танец социализации. Я подхожу с почесыванием подбородка и влажным кормом, и он постепенно привыкает к мысли, что я не представляю опасности. Я держала корм в руке, он его ел, но держался на расстоянии. Прошло четыре дня активной беседы, кормления с рук и обучения физическому контакту, и когда наступило пятое утро, я не могла поверить своим ушам.

Мяу! Мяу! Мяу! Маленький голос Дугласа внезапно разнесся по всему моему дому, пронзительный и непрерывный. Я побежала в комнату, чтобы понять, почему он плачет, потому что я никогда не слышала от него ни одного писка. К моему удивлению, когда я вошла, он вскочил мне на колени и издал протяжное «мяяяууууу». По-видимому, за ночь он превратился из осторожного котенка в бедного милашку! Я засмеялась. Этот уличный котенок, шипящий как сковородка от любого прикосновения, теперь был полностью одержим мной – следил за мной, мяукал и просил обратить на него внимание.

Дуглас нашел себе хозяина всего через неделю после того, как попал в ловушку, установив рекорд в качестве одного из самых быстро устроенных котят, которых я когда-либо отправляла в семью. Я до сих пор вижу его маму на улице Дугласа, где один добрый человек, ежедневно кормит ее и дает кров. Когда я вижу ее метку на ухе, на моем лице появляется улыбка от понимания, что мне удалось остановить цикл размножения. Так что Дуглас – последний котенок, которого мне когда-либо придется выманить из кустов этого дома.