— Ты про кого сейчас? — Малфой поднял мокрое зарёванное лицо, опухшее, с поплывшим макияжем, но выражение его было абсолютно шокированным.
— О твоём Нотте… — тихо, сквозь зубы проговорила Панс, и брови Драко поползли наверх в изумлении.
— Я люблю Потти, Пансифора Джеральда Паркинсон. Пляши, твоя мечта сбылась… Только знаешь, эта такая вселенская справедливость… Бумерангом ко мне вернулась моя нелюбовь… Потти любил меня, а я его — нет. А сейчас я его люблю. Влюбился в него за эти месяцы, пока мы не общались, пока занимались в Центре, пока вместе создавали «Иллюзии»… Я его люблю, а он меня нет… Вот так, Панс…
Драко всё ещё блистал слезами в глазах, но больше, кажется, не плакал.
— А ты уверен? Я помню, что уже задавала этот вопрос. Но сейчас он не о Гарри. Ты в себе уверен? — Малфой порывисто о обречённо кивнул. — Ладно. А теперь о Гарри. Уверен, что у него всё?
— А ты видела его последнюю публикацию? Он теперь с Криви.
— Я тебе ещё раз повторю то, что уже говорила в нашу первую встречу. Гарри Криви не любит. По крайней мере не так, как любил тебя. Никогда не говорит о нём так, как о тебе, никогда нет в его глазах того выражения… Не то, понимаешь, не то…
— Если ты сейчас предложишь мне попытаться с ним поговорить и выяснить это, я тебя пошлю. Потому что пока не готов к этому. А ещё потому что я просто не вынесу отказа. Теперь, когда у него есть его детка, я просто потеряю его. Он никогда не говорил мне о том, что чувствует, и я понимаю почему, так хорошо понимаю… Я не смогу ему признаться, Панс, просто не смогу…
— Ладно, но давай хотя бы попробуем узнать, может быть Гарри всё ещё что-то чувствует к тебе? И ты сможешь вернуть его любовь? — глазки Панс зажглись азартом приключений и новых интриг, она улыбнулась и протянула Драко руку, чтобы помочь подняться. — И лучший способ узнать об этом — это твоё новое выступление. Я слышала, как он отзывался о твоём танце. Его это задело. Сильно. Он такие слова сказал… Я не могу повторить, но у меня аж мурашки по руками пошли от этого его голоса, его этих… Ему, правда, понравилось. Так что, сейчас утираем слёзки, ты мне показываешь, что у тебя вышло, я же не зря сюда тащилась, а потом мы с тобой придумаем план.
Если бы с ними была Герм, порвала бы обоих на тряпки, потому что так начинать попытки построить отношения — это кощунство, это просто ужасающая инфантильность и очередные шаги по кругу. Но Грейнджер с ними не было.
Панс визжала чаечкой, когда увидела номер Малфоя. Это было супер горячо, агрессивно, и намного более умело, чем в первый раз. Этот танец был совсем не медленным, и да, она, конечно, уловила посыл, — агрессию и независимость, — но не могла отрицать, что Драко выглядит просто как сексбомба.
— Я даже не представляю, как это будет, когда на тебе будет нормальный макияж. Хотя и это смотрится экстра-зрелищно: потёкшая тушь, размазанные щёки… Это так… В тему, что ли… Можно я сниму фото? Обещаю-обещаю, что никто их не увидит. Ну пожалуйста…
— Снимай. Знаешь, мне уже ничего не страшно, Панс. Даже если это куда-то случайно уплывёт. После тех снимков на Хэллоуин…
Они выходили уже затемно, и мудро решили, что бар для сегодняшнего настроения не подойдёт. Поэтому поехали к Панс домой. Было ближе, а ещё она очень хотела показать новую стену, которую сделала сама. Что там за стена Драко понятия не имел, но это был хороший повод навестить подругу и хорошее место, чтобы выпить в тишине.
Стеной оказалась стена, правда разрисованная в какие-то жуткие аляповатые геометрические фигуры, набросанные из совершенно непонятного вдохновения.
— Драко, ты смотришь не с того ракурса. Подойди сюда. Вот, ещё чуть-чуть. Теперь смотри.
И тут Малфоя проняло. Это всё ещё было нечто абстрактное и невнятное, но создавало ощущение погружения в чью-то фантазию. Там можно было найти и цветы, и животных, и растения. Даже здания, и море, и горы, всё, что угодно.
— Сколько здесь изображений?
— Всего сорок девять. Больше просто не накладывалось. Я сначала делала это в редакторе. А потом уже переносила в реал. Я еще ни разу этого не делала. Ну, не так…
— Да ты настоящая художница…
— О, нет. Я стрелки ровно рисовать училась только благодаря твоим типсам. Это скорее… Графика… И… В общем, не важно. Но я тебе первому показала. Даже Неву ещё не говорила… Он уже, хм… Подозревает меня в чём-то крамольном…
— Удивительно! — с сарказмом заявил Малфой. — Ты и крамола… Да вы же рядом не стояли… — на Пансифору эта фраза произвела странное впечатление. Она опустила плечи, а глаза, которые хоть и в сомнении, но сияли радостью и даже гордостью за себя, потухли. — Эй… Ты чего…
— Ничего. Ничего… Просто… Это… Просто с ним я другая, — очень тихо ответила Панс, но к удивлению Драко не заплакала. Она просто пожала плечами, будто была в чём-то виновата.
— Знаешь, что… Ты вытащила меня на тет-а-тет, чтобы перемыть косточки Герм. Но что-то мне подсказывает, что сначала мы поговорим о чём-то другом. Садись, я налью, и мы сейчас хорошенько всё обсудим.
Малфой совершенно не умел примерять роль благодарного слушателя. Он вообще слушать любил только себя. По крайней мере, так он считал всю свою жизнь, и его предыдущий опыт это подтверждал. Однако с возвращением в Лондон изменилось столько вещей. Сам он… Тоже изменился. И поэтому в этот вечер он внимательно рассматривал бокал с уже неизменным просеко, погрузившись в историю жизни Паркинсон.
У неё было очень богатое детство. На самом деле она училась в такой же школе, как и сам Малфой, и занимала по праву пьедестал в школьной иерархии. А потом её отец вляпался в какое-то дерьмо, доверился не тому человеку, и все их деньги развеялись как туман под палящим солнцем. Из школы её попросили, причём прямо в середине семестра, и не потому, что год был не оплачен, а потому что с такой репутацией родителей учеников там не держали. Эти деньги помогли семье протянуть первые полгода, пока они искали способ заработка. Но уровень жизни, который привыкла видеть юная модница, остался в прошлом навсегда. Равно как и идеальная семья. Отцу чудом удалось избежать заключения, но отношения у родителей стали скорее соседскими, и далеко не всегда с приставкой «добро-». В таких мягких красках Панс попыталась описать затяжную депрессию матери и периодически свободный, а временами и пьяный отдых отца от обязательств главы семьи. В особенно убитом настроении мистер Паркинсон не единожды повторял, что теперь у его малышки нет и шанса на нормальный брак. Что он виноват и не простит себе никогда, что его девочка никому не нужна.
До этого момента Панс уже успела набраться так, что едва ворочала языком, но всё продолжала и продолжала хрипеть о своих неудачах в любви, о правоте своего отца и, в конце концов, пришла к тому, с чего начался этот разговор. Она очень боится, что Невилл поймёт, что она за человек, поймёт и бросит её, как остальные, и что она ничего не сможет сделать, потому что даже секса у них нет. До сих пор.
Эта новость Драко шокировала. И не потому, что он считал Панс нимфоманкой, не способной к воздержанию. Просто… Четыре месяца… Это уже довольно долгий срок.
— Дорогая, а ты говорила с ним об этом?
— А как об этом вапще можно гврить? — еле понятно спросила Панси. — Нам кла-ассно… Мы гулям… Мы целумсь… Мы вместе выбрам его другу пда-арки на новоселье… Мы даже спа-али вместе… И я…
Паркинсон отрубилась на середине фразы. А Драко понял, с огромным удивлением, что ему на самом деле есть, что сказать. Что всё, что он слушал на занятиях с Рубеусом, всё, через что прошёл на «Иллюзиях», вроде бы незаметно, но на самом деле очень плотно улеглось в его голове знаниями и пониманием. Он переложил ноги девушки на диван, укрыл её пледом и убрал подальше бокал. Потом ещё какое-то время разглядывал её творение, и в итоге взялся за телефон. Потому что это стоило того, чтобы запечатлеть.
Сон алкоголика краток и чуток. Эту шутку Малфой сполна осознал, только когда Панс разбудила его около шести утра шевелением на своём диванчике.
