На поясе приятно тяжелели ножны, Грета тронула восьмиугольное навершие меча с орденским крестом. Когда она спустилась по лестнице, огни в печах уже затушили. Вдоль столов для замеса теста храпели поварята – косматые крестьяне и бюргеры. По горе тарелок рыжий кот гонял крыс, рядом легавая чавкала телячьей костью, придерживая её лапой.

– О, Генрих! – раздался за спиной бас. – А я тут сижу, забери меня дьявол, и нет никого.

У полок с припасами стояла скамья, с неё поднялось нечто круглое, тяжело дышащее, с курчавой чёрной бородой.

– Брат Фед, ты? – окликнула Грета, вглядываясь в полутьму. Показались две наливные свеклы в окружении вихря из смоляных кудряшек.

– Знамо, не чёрт. К коему мы скоро полезем. Ты вот грамотей, Генрих, а не знаешь, что под замком духов злых – как семян в подсолнечнике. Зачем ты комтуру сказал нас туда гнать?

–Боишься?

В ответ Фед вскочил, опрокинув лавку, и показал жестами, насколько он боится и кого. Причём использовал не только кулаки и колени, а вообще все части тела.

Сверху раздались гнусные смешки. В дверь просунулась белобрысая башка коротышки Одо и захихикала:

– Эй, Фед, отплясываешь лучше жмудьского шамана! Уж не обратился ли ты в язычество?

На улице послышалось: «Гуситав, стой! Одо, дерьжи его!»

Коротышка шмыгнул к перилам, пропуская тело. Оно с лязгом запрыгало по лестнице, покладисто пересчитало все ступеньки, не пропустив ни одной, после чего простёрлось у ног Феда. Который тут же вздёрнул тело за шкирку. От рёва толстяка даже поварята заворочались:

– Брат Густав? Ты что, из пивоварни?!

Тело утвердительно замычало.

– Идиот, чего до такого-то блаженства доводить? Нам на задание идти. Тебя комтур, если узнает, на куски порежет и страждущим раздаст!

–Уи, мы нашили его непотидалёку от пивоварини, – сообщил Поль из Прованса, враскоряку ступая по лестнице. Кривые ноги он загибал носками врозь, изображая небрежность. Усики его закручивались вверх.

Грета попыталась напомнить братьям Устав Ордена, который запрещал вкушать адское зелье. Также он запрещал ругаться, предаваться похоти, чем-либо владеть, говорить или петь после повечерия, есть сало по пятницам.

В ответ Одо выдал такую сложную конструкцию, что рядом с ней кафедральный собор в Кёльне казался палаткой. Густав громко всхрапнул.

Грета вздохнула – и решила отложить проповедь.

Последними пришли отец Антонио и брат Бриан, который шутя покачивал в ладони тяжеленную суму. Её потёртая кожа распухла от сухарей и фляг с водой. Брата защищала от нечисти серебряная ладанка, Мария с младенцем, а на животе блистала обнова: сполохи огня плясали в квадратных медных пластинках.

– Рыцарский пояс? – не поверила Грета. – Тебе дали золотые шпоры? И ты молчишь?!

Тот застенчиво улыбнулся, поправил кольчужную рубаху.

Грета разглядывала Бриана с изумлением. У него и раньше была такая необъятная грудь и мощные руки? Или это всё рыцарское звание? Смуглое лицо со шрамами от оспы, густые ресницы, хищный нос, тонкие ноздри. Сын сарацинки разваливал напополам татарина вместе с лошадью, лишь один раз махнув мечом.

Комнатка, в которой по свитку была потайная дверь, располагалась в дальней части кухни, за полкой с крупами. Сводчатый потолок нависал настолько низко, что новоиспечённый рыцарь то и дело прикладывался лбом и ойкал; коротышка Одо переводил это ойканье на «человеческий» язык. От его стараний в кувшинах скисало молоко, а отец Антонио крестился.

Толстяк Фед спорил с Полем из Прованса, что лучше: лягушачьи лапки или сало. Поль лез в драку за лапки.

Грета заставила братьев снять сюрко – белые плащи с чёрными крестами – и надеть монашеские рясы, подпоясанные верёвками. Когда поляки заметят служителей бога, они не начнут стрелять сразу. Наверное. И процессия успеет подойти к врагу поближе для рукопашной.

У всех под рясами скрывались кольчужные рубахи и мечи, в дорожных мешках – шлемы и арбалеты. Бриан пристегнул за спину короткое копьё. Если наткнутся на вражеский дозор, отбиться можно.

Но нет, страшны не шляхтичи и не татары.

Одо смаковал байки об упырях, а Поль вспомнил, что старый литейщик рассказывал про духов литвинов. Магистр фон Валлеронд, когда кончался, приказал зарезать всех пленников в подземелье, и некрещёные души с тех пор стали бродить под башнями, светить синими глазницами. Увидишь синий огонёк во тьме – беги и не оглядывайся! Не забудь только след свой толчёной купавницей посыпать. Чтоб не догнали.

Купавницу никто не взял, отчего настроение неумолимо портилось.

Если Пресвятая Дева поможет, отряд затемно вылезет под Большим Ставом, а к вечеру завтрашнего дня будет в Данциге. На башне замка зажгут огни – сообщат комтуру об успехе.

Грета нажала на выступающий кирпич, кусок стены рядом отъехал с отвратительным скрипом. С той стороны за ним тянулись завесы паутины: пожалуй, первым пусть идёт Большой Фед.

Пахнуло холодом, плесенью и мышами. Сразу от входа вниз вели ступени, вырезанные в известняке.

Все зажгли факелы и спустились по лестнице в гулкий и тесный ход. Воздух слипался от сырости, дышалось с трудом. Ход словно мышь выгрызала, рясы цеплялись за неровные стены. Скоро ступеньки кончились, пол пошёл с уклоном вниз. Что там, в затхлой тьме? Жуть змеилась со всех сторон, тянула бескостные пальцы.

Бриан сначала нёс Густава, через сотню шагов дал ему хорошего пинка, и пьянчуга заковылял сам. От его песни с потолка падали пауки и ползли за шиворот.

Коридор вышел в другой, пошире. Его стены обложили кирпичом, пол промазали глиной – видимо, этот туннель строили вместе с башнями. Судя по плану, сейчас нужно свернуть направо. Грета подняла факел повыше: слева виднелась куча обломков. Возле завала что-то блеснуло.

– О, чур моё! – кинулся туда Фед.

Он сцапал с пола золотой обруч, поднёс факел и принялся рассматривать, остальные сгрудились вокруг. Обруч казался массивным и состоял из плоских пластин, нанизанных внахлёст, как чешуйки.

– Ливониская гьривна, – определил Поль. – В ней униций восемь! Мон шер, тонько сработано: одна к одной плястинки, иглю не виставишь.

– Брось! – отпрянула Грета с презрением. – Брату Ордена ни к чему золото, особенно языческое. На месте замка раньше капище было, здесь кланялись поганым богам!

– Ну нет, в Данциге у меня намечаются расходы, девочки любят подарки, – довольно улыбнулся Фед и запихнул находку за пазуху.

Остальные начали обшаривать все углы, переворачивать битые кирпичи.

– Пойдёмте! – взывала к ним Грета. – Чувствуете, как трудно дышать? Мало воздуха, а у нас огонь. Надо скорее выбираться.

Больше никто ничего не нашёл, и братья двинулись вниз по туннелю.

Вдруг Фед завопил, начал колотить себя в грудь. С него стащили рясу и кольчужную рубашку, расстегнули куртку. Справа на груди сочилось кровью отверстие, будто стигмат.

– Где моя гривна? – взревел Фед, отпихнул отца Антонио с повязкой и принялся перетряхивать свои вещи. Золото пропало. Он бросился с кулаками на Одо, известного воришку, Поль вступился. Густав был рад подраться, и уже вскипала потасовка, но выручил Бриан. Его мощная фигура вклинилась между братьями, как ядро в стаю голубей, и разом их раскидала.

С помощью молодого рыцаря Грета кое-как успокоила отряд и заставила-таки прочесть «Отче наш», после чего повела дальше. Через десяток шагов ход уперся в огромный чёрный булыжник, который словно в печи оплавили.

Древние строители туннеля пытались пробить глыбу, но она оказалась слишком твёрдой. На месте скола виднелся отпечаток мокрицы величиной с ладонь. Тут коридор сворачивал, огибая неожиданное препятствие, потом снова пошел на северо-запад.

Стоп. Их только шестеро вместе с отцом Антонио, куда подевался Фед? И… какой странный звук!

Тип-тип-тип. Сзади слышался тихий скрип и мелкое тиканье, будто внутри каменных стен засел сверчок.

Отряд повернул назад, широко поводя факелами. Одо обнажил меч и сразу схлопотал кличку «барсук с морковкой наперевес».