========== Часть 1 ==========
Комтур замка по хозчасти мурлыкал песенку и потирал руки. Такой узник ему ещё не попадался. Конрад толкнул чугунную дверь, петли взвизгнули. Надо прислать Вилли, чтобы смазал; но после, после. Из щели рванулся холод, пламя факела отпрянуло, чуть не погасло. Это наверху парит август 1410 года, а под громадой Мариенбурга до костей пробирает сырость.
Охрана осталась за длинным коридором и внешними воротами, чтобы никто не подслушал щекотливый разговор. Может, зря? Вдруг этот тип что-нибудь выкинет? Комтур погладил рукоять кинжала.
Со стены подвала смотрела Дева Мария, настолько непорочная и гневная, что хотелось пасть ниц и во всём признаться. Перед образом молилась босая девушка в холщовой рубахе. Чем она нацарапала рисунок? Ложкой, что ли? Вот же талантливая тварь.
Конрад согнулся перед притолокой, прикрыл за собой дверь. Он откашлялся и обратился к заключённой:
– Генрих, ты как отличный литовский клинок: и себе не возьмёшь, потому что с поганым солнцем на рукояти, и выкинуть жалко. Ну отчего бы тебе не родиться мужчиной?
Девушка вскочила, развернулась молниеносным движением фехтовальщика. Глаза пронизывают, цвета озера перед грозой. Фигурка, как из стали отлитая, на ней словно не роба, а белый доспех. Осанка дворянина. Короткий кивок в знак приветствия, полная готовность к любому решению.
Конрад ещё раз потёр руки. Когда объявляешь приговор, лица так забавно вытягиваются: кто-то отклячивает губу, кто-то валится на колени. Ну, подломится наш «железный Генрих»?
– Ты обманом проникла в Орден, – веско начал комтур. – Ты глумилась над священными словами клятвы, поганила её своим бабьим ртом. Я выбрал колесование. Будешь долго наслаждаться хрустом собственных костей перед тем, как сдохнуть.
Широкие скулы даже не дрогнули. Идеальная выправка, решительное спокойствие. Именно так должен брат Тевтонского ордена встречать смерть.
Конрад глянул на своё латное наплечье: по стали бежал узор из козлиных голов, скрученных кукишей и крестов – оберег в бою. Травление ртутью, мало кто из мастеров Толедо так умеет, а Генрих сделал… А, дьявол, он же не Генрих. Грета.
Этот человек четыре года скрывал свою суть. Ел вместе с братьями, спал в общей комнате, тренировался, участвовал в походах – и никто не догадался, ЧТО под рубашкой. Всё выяснилось только четыре дня назад, когда с него содрали одежду, чтобы высечь. Пятьсот ударов – мягкое наказание за двухнедельную отлучку. Солдат стряхнул воду с палки, примерился, а там… Кое-чего не хватает.
Больше тут оставаться не стоит: приговор объявлен, палач готовит колесо. Через час прикрутит бедолаге макушку к пяткам, возьмёт железный прут и примется дробить кости.
Ещё надо подобрать людей, Великий Магистр просил отправить письмо сегодня же. Кого послать? Кто проберётся мимо поляков, кому можно доверить четыреста тысяч дукатов?
Сложно, сложно без верного помощника. Казнить его – словно правую руку отсечь.
Да, мой преданный, умный, стойкий Мастер по доспеху. Кто сумел найти старый план замка, отыскать слуховые окна и тайные ходы? Генрих. Кто принёс свиток с делишками всей верхушки Ордена, вплоть до Магистра? Опять же Генрих. У великого комтура в Масляной башне живет подружка, секретарь балуется алхимией, а казначей запирает свои покои и трескает сало в пост.
О, теперь у Конрада были ключи от любых дверей, стать главным в Мариенбурге не составит труда. И всё благодаря одному толковому парню… То есть не парню.
Конечно, Грету следует казнить за обман. Но иногда попадается вещь настолько совершенная, что просто рука не поднимается бросить её в печь. Возможно, именно этот человек смог бы исполнить поручение Великого Магистра…
Не будь он женщиной. Которую сегодня колесуют.
Конрад прошёлся взад-вперёд, остановился и поглядел в серые глаза:
– Поговаривают, ты знаешь тайные ходы под стенами. Это так?
Грета молчала. Сосредоточенное, точёное лицо, широкие скулы.
– Хочешь, чтобы я тебя пытал? Хм, это моё любимое занятие. Могу растянуть на неделю, ты сама видела.
Грета молчала.
– Ладно, – сдался Конрад, – расскажи, зачем ты пришла в Орден: смущать братьев, попирать Устав, издеваться над законами, данными Господом?
– Нет, – нахмурилась Грета. Скулы стали резче от гнева, пламя факела не просто отражалось в зрачках – оно готово было полыхнуть и сжечь дотла даже сырые кирпичи.
Наконец, хоть какая-то эмоция! А то кажется, будто эта девушка сделана из гранита.
– Я должна была. Чудо, из-за него всё.
– Какое чудо?
– Отец всегда мечтал, – начала она звонко, – чтобы его сын вступил в Тевтонский орден. Как только родился мой старший брат, Генрих, семья начала собирать рекомендательные письма, выправлять бумаги о родословной.
Бум! От мощного удара с потолка посыпался песок. Даже здесь, в подземелье, грохотали ядра – поляки снова обстреливали осаждённый замок из пушек. Хоть пороховой вони не слышно, и то хорошо.
– Брата учили обращаться с копьём и мечом, – продолжала Грета, косясь на покатые своды. – Я пряталась, смотрела, потом повторяла с палками. Отец заставил нас наизусть выучить Писание и труды блаженных старцев. Но Генрих, беспутная скотина, сбежал в ночь, когда ему исполнилось четырнадцать. Всё из-за обетов целомудрия и послушания, которые ему пришлось бы давать при вступлении в Орден. Говорят, связался с какой-то блудницей. Отец заболел. В бреду он признался, что обещал Деве Марии отправить своего отпрыска на служение ей, в благодарность за спасение.
– Спасение?
– Да. Отец лежал на турнирном поле, на песке, и кровь заливала глаза. Он помолился Пресвятой, и вдруг явилось чудо: тучи разошлись, полился свет. Поверженный вскочил и проткнул противника мечом. Я долго убеждала отца, что Деве Марии не важен пол. Потом поехала в Пруссию вместо брата, с его бумагами.
– Сколько лет тебе было?
– Тогда ещё не исполнилось двенадцати. Но клятву я давала с чистым сердцем: пять ответов «да», пять «нет». Ни в чём я не наврала перед алтарём, и перед Богом не виновна!
Взгляд Греты пылал истовым огнём верующего. Слуга Креста, достойный ионитов! Правда, не того пола. Может, у неё и получится.
Бум! Бум! Удары слышались совсем близко. Как бы не завалило.
– Вот что, – склонился к пленнице комтур. – В соседней камере – пятеро солдат, которые тебя секли. Ни один из них не выйдет отсюда, и никто не узнает о нашем позоре, если ты сделаешь одну вещь.
Он взял девушку за подбородок, повернул лицо вправо, влево. Было бы забавно выбить из этой каменной статуи вопли и мольбы о смерти. Но – слишком уж хороший материал, жаль портить. Конрад со вздохом опустил руку и сказал:
– Великий Магистр приказал доставить очень важное письмо в Данциг. Письмо поручено отцу Антонио, с ним пойдут пятеро братьев. Ты проведёшь всех тайными ходами. Оно не должно попасть ни к шляхтичам, ни к литовцам, ни к татарам. Если вам будет угрожать плен, следует сжечь письмо и убить посланника. Всё понятно?
– Аве. План туннеля под рекой Ногат я видела в одном свитке, если ход не засыпан…
– Не сомневаюсь, ты его найдёшь, – перебил комтур. Канонада наверху прекратилась. – Ступай, снаряжение возьмёшь в малой оружейной, вот ключ. Отправляетесь сегодня же.
Конрад открыл дверь и мотнул головой Грете, чтоб выходила. Но, когда она согнулась перед притолокой, схватил за плечо:
– И ещё, Грета. Если ты попытаешься сбежать в городе, или письмо попадёт к врагам, или попадёт к ним отец Антонио – на весь твой род ляжет позор. Солдаты пока побудут здесь. Возвращайся.
Девушка кивнула и вышла в пустой коридор. Она с изумлением глянула на тяжёлый кованый ключ. Её выпустили? Так просто? Совсем это не похоже на старого палача. Явно какой-то подвох.
На поиски свитка с планом туннеля ушёл остаток дня. Тайный ход начинался из подвала Высокого Замка, с рассвета до заката клокотала жаркая кухня. Пятьдесят лет назад здешние пекари проковыряли потолок, и на них полился золотой дождь: сверху была орденская сокровищница. Пекари набили мешки монетами и прокопали ход под рекой Ногат, чтобы унести добычу. Но далеко уйти им не дали: поймали в селении Большой Став, потом вернули в замок и сварили в тех же котлах, в которых воришки готовили раньше еду.
