– Добрый день, мадам, – здоровается она по-французски.

– Мистер Риммер дома? – спрашивает Люси на безукоризненном английском.

– Oui, – говорит горничная. – Да. Он в саду. Подождите одну минуту. – Она достает из кармана комбинезона маленькую черную «Нокию», снимает перчатку и, не сводя глаз с Люси, набирает номер.

– Кто мне представить вас?

– Люси, – отвечает та. – И Марко.

– Сэр… мистер Риммер, здесь женщина по имени Люси. И мальчик по имени Марко. – Она кивает. – Хорошо. Да. Хорошо. О’кей.

Она выключает телефон и сует его обратно в карман.

– Мистер Риммер велел отвести вас к нему. Прошу вас.

Люси следует по коридору за этой низенькой женщиной.

Шагая, она старается не смотреть на то место у основания каменной лестницы, где она лежала со сломанной рукой и сломанным ребром. Майкл столкнул ее, когда она была на четвертом месяце беременности, нося под сердцем Марко. Она старается не смотреть на то место в коридоре, где Майкл несколько раз ударил ее головой об стену, потому что у него, видите ли, выдался на работе плохой день – по крайней мере, так он объяснил случившееся спустя час, когда пытался помешать ей уйти, заявив, что он так сильно ее любит, что не сможет без нее жить. О, ирония судьбы! А теперь он женат на другой женщине и жив-здоров!

Они подходят к черному ходу, и Люси чувствует, как дрожат ее руки. Как же хорошо она знает эти огромные деревянные двойные двери! Они открываются в тропическое великолепие сада, где бабочки-бражники кормятся цветочной пыльцой, где в тенистых углах растут банановые деревья, где журчит, падая вниз с декоративных каменных горок, маленький водопад, а в самой южной точке под полуденным солнцем поблескивает прямоугольник лазурно-голубой воды.

А вот и он сам, Майкл Риммер собственной персоной. Сидит за столиком возле бассейна, с беспроводным наушником в одном ухе, перед ним – открытый ноутбук и два мобильных телефона. Однако небольшая бутылка пива сводит к нулю впечатление делового человека, которого он, несомненно, изображает.

– Люси! – восклицает он, расплываясь в улыбке, и вскакивает на ноги, втягивая при этом загорелый живот, дабы скрыть тот факт, что в сорок восемь лет он вряд ли может похвастаться спортивным телосложением тридцативосьмилетнего мужчины, от которого она сбежала десять лет назад. Он достает из уха наушник и направляется к ней. – Люси! – повторяет он с фальшивой теплотой в голосе и протягивает ей навстречу руки.

Люси машинально пятится назад.

– Майкл, – отвечает она, с опаской отодвигаясь от него.

Видя это, он протягивает руки к Марко и обнимает его.

– Так ты ей все-таки сказал?

Марко кивает.

Майкл бросает на него будто бы укоризненный взгляд.

– А это кто? – спрашивает Майкл, обращая внимание на Стеллу, которая цепляется за ногу Люси.

– Это Стелла, – говорит та. – Моя дочь.

– Ого! – восклицает Майкл. – Какая красотуля! Приятно познакомиться, Стелла.

Он протягивает ей руку. Люси подавляет в себе искушение оттолкнуть Стеллу в сторону.

– А это кто? – он смотрит на собаку.

– Это Фицджеральд. Или Фитц для краткости.

– Как Ф. Скотт?

– Да, как Ф. Скотт. – Она чувствует легкий прилив адреналина. Она отлично помнит сеансы «вопрос-ответ», которым он когда-то безжалостно подвергал ее, чтобы показать ей, что она глупа и необразованна, недостойна его и вообще, должна радоваться тому, что он снизошел до нее. Но в глубине ее души всегда было нечто крошечное, твердое и непоколебимое, напоминавшее ей о том, что он неправ, что однажды она уйдет от него, и как только это случится, она больше никогда не оглянется назад. И вот теперь она нервно отвечает на его вопросы, собирается попросить у него денег, и, по сути, отброшена назад – туда, откуда начала.

– Привет, Фитц, – говорит он, почесывая пса под подбородком. – Какой славный песик! – Затем отступает назад и оценивающим взглядом окидывает Люси и ее маленькую семью.

Точно так же он оценивал Люси, когда думал, какое выбрать для нее наказание. То же острое лезвие минут, которые могли закончиться смехом и объятием или же сломанным пальцем или до красноты перекрученной кожей.

– Ну-ну, – говорит он, – вы только посмотрите на себя. Вы все просто прелесть. Принести вам что-нибудь? Может, сока? – Он смотрит на Люси. – Им можно пить сок?

Она кивает, и Майкл смотрит на горничную. Та стоит в тени террасы в задней части дома.

– Джой! Немного сока для детей! Спасибо! А ты, Люси, что будешь? Вино? Пиво?

Люси не пила уже несколько недель. Она бы отдала все на свете за глоток пива. Но лучше не стоит. В течение ближайшего получаса она должна сохранять ясность мыслей. Она отрицательно качает головой.

– Нет, спасибо. Меня вполне устроит сок.

– Три сока, Джой. Спасибо. А для меня еще одно пиво. Да, и немного картофельных чипсов. Тех, как их там называют, рифленых. Ну, вы поняли.

Он снова переводит взгляд на Люси – нарочито удивленный и по-мальчишески озорной.

– Садитесь, садитесь.

Он переставляет стулья, и они садятся.

– Итак, – говорит он, – Люси Лу, как, черт возьми, ты поживаешь?

Она пожимает плечами и улыбается.

– Сам знаешь. Потихоньку. Старею. Становлюсь мудрее.

– И ты все это время была здесь?

– Да.

– Так и не вернулась в Англию?

– Нет.

– И твоя дочь… кто ее отец? Ты замужем?

– Нет, – снова говорит она. – Мы жили вместе пару лет. А потом, около трех лет назад, он вернулся в Алжир, чтобы «навестить семью», и с тех пор мы о нем ничего не знаем. Ни слуху ни духу.

Майкл морщится, как будто в его глазах исчезновение отца Стеллы сродни физическому насилию по отношению к Люси. Как говорится, чья бы корова…

– Понятно, – говорит он. – Как все сложно. Значит, ты мать-одиночка?

– Именно. Она самая.

Джой возвращается, неся на подносе кувшин охлажденного апельсинового сока, три стакана на круглых картонных подставках, чипсы в маленьких серебряных мисочках, крошечные бумажные салфетки и пластмассовые соломинки. Майкл наливает сок, вручает каждому из них по стакану и предлагает рифленые чипсы. Дети жадно набрасываются на них.

– Помедленнее, – шипит на них Люси.

– Все в порядке, – говорит Майкл. – У меня их большой запас. Так где ты живешь?

– То здесь, то там.

– А ты все еще?.. – Он жестами изображает игру на скрипке.

Она криво улыбается.

– Да… играю. То есть играла. Пока какой-то пьяный придурок-англичанин на одном мальчишнике не решил выхватить ее у меня, а потом заставил в течение получаса бегать за ним и его дружками, чтобы вернуть инструмент… после чего разбил скрипку о стену. Сейчас она в ремонте. Или, возможно, ее уже отремонтировали. Но… – Во рту у нее пересыхает от страха. – У меня нет денег, чтобы заплатить за работу и забрать ее.

Он смотрит на нее, как бы говоря «бедная ты моя». Этим взглядом он удостаивал ее всякий раз после того, как делал ей больно.

– Сколько? – спрашивает он и уже ерзает на стуле, чтобы достать из заднего кармана бумажник.

– Сто десять евро, – говорит Люси, и ее голос слегка дрожит.

Она наблюдает, как Майкл отсчитывает банкноты. Он складывает их пополам и передает ей.

– Возьми, – говорит он. – Тут чуть больше. Может, останется на стрижку для моего мальчика. – Он снова взъерошивает волосы Марко. – А может, и на твою тоже. – Он смотрит на ее волосы, и на его лице появляется пугающее выражение мрачного разочарования. Ты опустилась, ты не следишь за собой. Ты не прикладываешь усилий. Как я могу любить тебя. Ты. Не. Делаешь. Никаких. Гребаных. Усилий.

Она берет из его руки сложенные банкноты и тотчас ощущает едва заметный рывок: он сжимает деньги крепче, как будто не хочет выпускать, как бы намекая, что она в его власти. Затем улыбается и ослабляет хватку. Люси прячет деньги в кошелек.

– Спасибо тебе. Ты меня выручил. Я верну тебе деньги через пару недель. Обещаю.

– Нет, – говорит он, откидываясь на спинку стула, слегка раздвигая ноги и мрачно улыбаясь. – Не надо их мне возвращать. Но…