– И я так думаю, – согласилась она. – Обычно я не подыскиваю другое место своим лучшим сотрудникам. Но я вижу, как эта работа сжирает тебя заживо, и это меня убивает. Так что поухаживай немного за Эдвардом Маршем, пересмотри свои приоритеты. Тебе придется нелегко. Он самодур и тиран. Но с ним будет проще, чем здесь. И если ты действительно создан для работы в отделении «Скорой помощи», ты вернешься. Идет?

– Спасибо. Я очень ценю вашу помощь. – С меня словно сняли груз весом в три тысячи фунтов. – Когда мне ждать известий от доктора Уэбба?

– Полагаю, довольно скоро. Не стоит медлить, ведь рассеянный склероз не дремлет. – Она потянулась через стол и похлопала меня по руке. – Я буду по тебе скучать.

– Сперва мне нужно получить работу.

– Я же сказала – буду по тебе скучать.

Выйдя на улицу, я плотнее запахнул куртку. Стоял конец августа. В середине дня еще держалась теплая погода, но по утрам уже чувствовалось приближение осени. Я сел на 47-й автобус, что шел по Саммит-авеню до Бойлстона, находившегося в окрестностях Капитолийского холма. Здесь жил мой школьный приятель Даниэль Торрес.

Он как раз собирался на работу. Даниэль занимался компьютерной графикой в недавно созданной фирме. Невысокий, стройный парень с примесью мексиканской крови, о чем свидетельствовал легкий акцент. Сегодня он надел черный блейзер, узкие черные джинсы, белую рубашку и галстук «боло»[5]. Волосы он выкрасил в серебристо-голубой цвет, в левом ухе поблескивала серьга колечком, бровь пронзала тонкая сережка-штанга.

– Эй, приятель, – проговорил он, наблюдая, как я вешаю куртку на крючок у двери. – Хреново выглядишь.

– И тебе доброе утро, – ответил я, устало ухмыляясь.

– Я серьезно, – настаивал Даниэль, наливая мне чашку кофе.

Я сел на табурет у кухонной стойки.

Его квартира представляла собой небольшой однокомнатный лофт в промышленном стиле – кирпичные стены, хромированная арматура, трубы во всей красе. Большую часть стен покрывали картины, написанные широкими, беспорядочными мазками краски. Редкие комнатные растения добавляли немного тепла.

Даниэль покачал головой, глядя на меня через стойку.

– Знаю, ты хотел там работать, но, черт возьми…

– Там нелегко, – признался я и потер глаза. – Труднее, чем я думал.

– Хочешь об этом поговорить?

Наверное, стоило выговориться, но я не желал, чтоб ужасные образы, которые преследовали меня, застряли и в мозгу у Даниэля. Кровь и рвота. Огнестрельные ранения. Смерть.

– Спасибо, все в порядке. В любом случае, я, может, скоро выберусь оттуда.

Я рассказал, что мне предложили поухаживать за состоятельным пациентом, не упоминая имени Эдварда Марша.

– Если я получу работу, то будет время поискать себе жилье. И я больше не буду тебе мешать.

– Ты мне не мешаешь, – возразил Даниэль. – Ты же знаешь, что можешь оставаться здесь, сколько нужно, так что выброси из головы эти глупости. Когда у тебя собеседование?

– Не знаю. Жду звонка. Боже, Дани, я чувствую себя неудачником. Уже увольняюсь. Какого черта я вообще вернулся в Сиэтл?

– Чтоб наладить отношения с предками, – проговорил он и отхлебнул кофе. Потом ухмыльнулся. – И тусить со мной. Наверное, стоило начать еще в средней школе.

– Точно, – я чокнулся с ним кружкой.

В школе Даниэль, подобно мне, упорно скрывал свою истинную суть, хотя мы и подозревали друг друга. И поэтому никогда не заговаривали на данную тему и гуляли в разных компаниях. Мы боялись – если станем дружить, о гомосексуальности тут же узнают все остальные, поэтому и избегали друг друга, как чумы.

Но когда мне предложили работу в больнице Вирджинии Мейсон, он оказался единственным – помимо родителей – кого я знал в Сиэтле. Я написал ему в «Фейсбук», потом мы созвонились, и я поведал всю свою постыдную историю. Связь между нами возникла – или возобновилась – мгновенно. В тот день, когда он забрал меня в аэропорту Си-Так, я словно встретился с давно потерянным братом.

Даниэль поделился со мной домом и друзьями, и я воспринял это как знак, что не ошибся, вернувшись в Сиэтл. Я не думал, что работа сломит меня, но теперь и там наметились улучшения.

– Так как дела с родителями? – спросил Даниэль.

– Потихоньку. Мама все время «откладывает» обед со мной. Но прежде чем я встречусь с папой, нужно решить все с ней.

Даниэль покачал головой.

– А как на сексуальном фронте? Пылкие врачи, что будут ужасно скучать, если ты уйдешь?

– Нет. К тому же, прежде чем связываться с кем-либо, мне нужно поработать над собой. И никаких интрижек, – отрезал я, когда Даниэль попытался что-то сказать.

Он состроил гримасу.

– Очень жаль. Ты в отличных условиях. «Эй, пылкий доктор, я ухожу. И кто знает, когда мы увидимся снова. О, смотрите! Этот рентгеновский кабинет, кажется, пустует…»

– Рентгеновский кабинет? – рассмеялся я, потом мысленно заменил пылкого доктора модным Унабомбером и чуть не подавился кофе.

– Не имеет значения где, – произнес Даниэль. – Главное – с кем.

– Ни с кем, – отрезал я. – И так забот хватает. Нужно наладить отношения с родителями.

– Если передумаешь, есть выбор. Чарли считает тебя горячим парнем, и он прав. В тебе есть нечто темное, потаенная сексуальность, как у Джеймса Дина[6] с его мотоциклом.

Я закатил глаза.

– Да у меня даже нет мотоцикла.

– Нет, но ты найдешь, чем его заменить.

Я рассмеялся и отхлебнул кофе.

– А ты не опоздаешь на работу?

Он драматически вздохнул.

– Да, пойду и дам тебе поспать. Спокойной ночи. Надеюсь, тебе позвонят.

– Спасибо. Я тоже.

Даниэль ушел, а я рухнул на диван. Мысль о работе на Марша снова накрыла теплым одеялом облегчения, отгородив от чувства вины, ведь я уже оставил отделение «Скорой помощи». Потому что поклялся избавиться еще от одной старой привычки – больше никогда не лгать себе. Если я продолжу работать в больнице, выгорание неизбежно. Ни к чему стремиться быть хорошим в чьих-то глазах. После того как я столько лет провел на улице, самой главной для меня стала собственная безопасность.

– Мама, папа, и вас это тоже касается, – пробормотал я пустой квартире.

Мне отчаянно хотелось восстановить все, что между нами сломалось. Но я провел последние семь лет либо в вызванном наркотиками аду, либо пытаясь из него выбраться. И не позволю вновь столкнуть меня на длинный путь вниз, ведущий лишь к стыду и отвращению к себе.

Усталость поборола выпитый утром кофе, и глаза начали закрываться. Казалось, всего минуту спустя раздался телефонный звонок. Затуманенным взором я взглянул на незнакомый номер.

– Алло, Макс у телефона.

– Макс Кауфман? Это доктор Арчи Уэбб.

Будильник прозвенел в пять утра. Но я проснулся раньше.

За огромными окнами спальни висело унылое серое утро. Я отбросил простыни из египетского хлопка[7] и прошелся по комнате. Выдержанная в современном стиле, почти без мебели, она напоминала пятизвездочный номер в отеле. Камин уже остыл.

В огромном стенном шкафу практически не было одежды. Я не жил здесь, предпочитая собственный пентхаус в городе. Но заболел отец, и я вернулся домой, чтобы помочь ему справиться с проблемой. Как только он придет в норму, я уеду.

Я надел костюм для тренировок и зашагал по верхним этажам восточного крыла. Обутый в кроссовки, я двигался практически бесшумно. По длинной изогнутой лестнице спустился из восточного крыла в отделанное мрамором фойе. Точно такая же лестница вела и из западного крыла.