В мозгу сверкнула идея – нужно провести плавку. Только плавить не металл, а песок. Ведь стекло делают, расплавляя именно песок. Я не имею никакого оружия, так почему бы не сделать себе копьё – наконечник будет из стекла, древком послужит черпак. Я, конечно, не знал, расплавится ли от этой температуры песок, а самое главное – выдержит ли материал черпака такую высокую температуру. Не знал я и какие добавки нужны для выплавки стекла. Но всё это для моего воспалённого, обезвоженного мозга уже было не важно. Проведение этой плавки давало последний шанс, чтобы выжить мне и всему человечеству.

С этой мыслью я и принялся за дело. Сначала за два захода сделал в песке форму для будущего лезвия моего копья. Потом, отойдя подальше, я намотал шнур на древко моего плавильного ковша, чтобы рукой хвататься не за голую ручку. Эта обмотка должна была послужить вместо руковиц сталевара. Последнее, что я сделал перед тем, как устанавливать ковш на дюзу, это набил ёмкость песком и оросил всё это своей мочой, жалкую струйку которой еле-еле выдавил из себя.

На моё счастье, дюза была зарешёчена, и мне удалось установить ковш точно посередине этого огнедышащего калорифера. Закончив это действие, я отбежал подальше, чтобы отдышаться. Провёл рукой по лицу, брови у меня обуглились, да и кожа воспалилась от жара.

Окончания плавки я ждал минут сорок. С материалом черпака ничего не случилось, шнур тоже не обуглился, а песок расплавился, и получившаяся студенистая масса начала булькать как кипящий бульон. Я, матюгаясь во весь голос, схватил за нестерпимо горячую ручку ковша и вылил его содержимое в подготовленную форму. Потом, отбросив черпак подальше, матерясь и подпрыгивая от боли, кинулся прочь от адской жары. Так я бегал, махая своими обожжёнными руками, минут двадцать. Потом, когда боль стала просто пульсирующей, вернулся обратно и поднял черпак. Затем подобрался к отливке и ногой проверил её температуру. Так я делал ещё пару раз, пока температура не опустилась до приемлемой. Оттащив получившуюся отливку подальше, усевшись на песок, я, находясь уже более или менее в удобном положении, начал мастерить своё копьё.

Изделие, конечно, получилось смешное и нелепое, но выбирать не приходилось. Древко полутораметровой длины, с черпаком на одном конце, оканчивалось сорокасантиметровым стеклянным остриём, покрытым вплавленными в него песчинками. Остриё было примотано к ручке черпака шнуром, который до этого служил для удержания ковша в руке. Пристроив копьё себе на плечо, я пустился в обратный путь.

Шёл я тяжело, обезвоживание организма уже довольно сильно давало о себе знать. Хотелось лечь, расслабится и забыться. Держался, если прямо сказать, только на присущем мне упрямстве и желании отомстить проклятому Свинтусу. Несмотря на то что еле держался на ногах и уже плохо соображал, при приближении к источнику я всё же постарался, как мог, спрятать новообразование на своём черпаке. Засунул своё копьё под мышку, выставив вперёд ковш и сантиметров восемьдесят ручки, я шел прямо на Свинтуса, сидевшего у источника. Само остриё копья было спрятано за моим торсом.

Я, пошатываясь, еле доплёлся до светового столба над чашей и обессиленно прислонился головой к силовому полю, установленному вокруг источника жизненной силы, при этом копьё поставил позади себя. Свинтус поднялся, и в моей голове зазвучал его телепатический смех, прерываемый только одной фразой:

– Ну что, Слизняк, обратно припёрся? Хочешь сдохнуть на глазах у настоящего кошмардянина?

Отвечать я был не в силах, мог только с вожделением смотреть на чашу, в которой должна была появиться так нужная моему измученному организму вода. Свинтус, решив напоследок поиздеваться надо мной, тоже прислонился вплотную к силовой защите лбом и резво тыркал своим ковшом, пытаясь достать мою голову. Но его черпак, так же как и в прошлый раз, не доставал до неё сантиметров пять. Но для Свинтоса это было теперь не важно, просто он так веселился. Наконец я, отрешившись от всех мыслей, действуя как робот, схватил своё копьё за ковш, повернул остриё в сторону Свинтуса и с силой ударил в его ненавистный, сегментарный, громадный глаз. Моё копьё было длиннее черпака сантиметров на сорок, и оно достало Свинтуса. Стеклянный наконечник вошёл в глаз этого чудовища сантиметров на двадцать. Свинтус дёрнул своей кабаньей головой, и стеклянный наконечник обломился. Теперь из глаза у него торчала неровно обломанная часть наконечника длиной около десяти сантиметров. Свинтус обеими шестипалыми руками схватился за эту часть моего бывшего копья и упал.

За тем, как он катался по песку, я уже не следил. Всё моё внимание теперь было сосредоточенно на воде, которая появилась в чаше. Я своим черпаком, обляпанным стеклянными следами плавки, понемногу зачерпывал воду и с наслаждением, маленькими глотками впитывал её в себя. Про Свинтуса я вспомнил только тогда, когда вычерпал до капельки и выпил всю воду из чаши. Поэтому и застал только последние мгновения жизни этого существа.

В тот момент, когда он последний раз дёрнулся, всё исчезло и передо мной. Мгновение была темнота, потом мои глаза ослепил яркий луч света. Инстинктивно я зажмурился, а когда открыл глаза, моему взору открылись такие родные русские просторы. Метрах в десяти текла речка, всё вокруг утопало в зелени. Повернув голову, я увидел метрах в двух от себя дрыхнущего прямо на траве моего друга Евгешу, рядом валялась пустая литровая бутылка водки и были разбросаны остатки недавнего пиршества. На берегу речки стояли колышки с привязанными к ним донками и валялись два спиннинга.

Понимание реальности захлестнуло мозг. Всё понятно, пережрал водяры, и мне приснился кошмар. Я хотел вытереть свой вспотевший лоб и вдруг обратил внимание на руку. Она была исхудавшей. Я стал осматривать себя дальше. Пивной мой живот практически исчез, ноги тоже похудели. Я стал похож на себя в молодости, ещё до того, как начал глушить литрами пиво. Присмотревшись к своим ладоням, я заметил, что кожа на них будто недавно наросла новая. Одним словом, осмотр собственного тела ввёл меня в полную прострацию. Вот в этом состоянии я встал, прошёл к нашей палатке, достал поллитровку и выпил половину прямо из горла, безо всякой закуски. На уже нетвёрдых ногах доплёлся до того места, где спал Евгеша, допил оставшуюся водку, упал рядом со своим другом и уснул.

– Ну что, по соточке и по коням? – предложил Володя, потрясая двухлитровым пластиковым баллоном с надписью «Кока-кола», в котором была вовсе не газировка, а напиток, специально созданный для услаждения вкусовых рецепторов Вована: пол-литра медицинского спирта вперемешку с отваром из ежевики, плодов шиповника и ещё какой-то замечательной травы. Весело взглянув на меня, он злорадно продолжил: – Водилу пропускаем, а всем остальным по стременной, чтобы в этой консервной банке не сдохнуть от жары. До Москвы пилить часов семь, а с таким эликсиром дорога сразу короче покажется. Это я вам как доктор говорю!

– Сволочь ты, а не доктор, – возмутился я. – Это что же, мне всё это время крутить рулём как папа Карло, да ещё в атмосфере форменного кабака на колёсах, и наблюдать за вашими довольными рожами? Чёрт же меня дёрнул купить эту «Ниву» и повезти на ней вас на рыбалку! Вы-то, гады, свои паркетники в Москве оставили, а мне теперь ваша бережливость боком выходит. Ну нет, если уж мучиться, то всем вместе – по очереди будем рулить! Вот приедем в Москву, тогда и оприходуем все оставшиеся запасы твоего эликсира. У меня жена с дочкой на даче у тестя, и хата свободна. Можно будет там до завтра зависнуть.

– До завтра, как же! Это у вас, хитрожопых, отпуск на неделю, а у меня завтра уже рабочее, – подал голос Сергей.

– Да ладно свистеть-то! Знаю я твою шарашку! Сам говорил, что дома за компом работаешь, а в контору только к начальству за указаниями и денюшками ездишь. Да и то, покрутишься недолго перед глазами президента, и по пивку с корешами-хакерами. Вот доберёмся до Рязанской трассы, вполне можешь позвонить и предупредить начальство – осенила, мол, новая идея, нужно ещё пару деньков, чтобы её окончательно додавить. Уж вблизи городов-то связь имеется, не то что здесь, на Мокше, ни один сотовый не берёт.