— Нет, все в порядке, — выдавливаю я сквозь смех, — просто увидела выражение своего лица.

Дома я сбрасываю сумочку на пол и иду переодеваться, чтобы избавиться от запаха краски на одежде. Потом умываюсь от косметики, и отправляюсь позавтракать, не замечая, что избегаю смотреть на себя в зеркало. Доев бутерброд с рыбой, я, все-таки, возвращаюсь в коридор, где висит большое зеркало над столиком с ключами и косметикой, и опираясь на столик руками, со вздохом поднимаю взгляд.

Рыжие волосы, веснушки на лице, светлые ресницы. Только брови стали немного темнее, чем были, но все равно я выгляжу, как много лет назад. Когда мы с Алей были еще юными… Поэтому я долгое время продолжала краситься, лишь бы не видеть себя такую, и лишь бы я не напоминала себе сестру.

Я чувствую, как слезы начинают бежать из моих глаз и закрываю лицо руками, давая им волю. Мне просто необходимо поплакать и освободиться от этого навсегда.

Прощай, Аля. Я буду помнить о тебе всегда, и постараюсь, чтобы дочь слышала о тебе только хорошее. Мне все еще больно вспоминать о нашем прошлом, но я обязательно справлюсь с этой болью. Поэтому сейчас я должна тебя отпустить, чтобы жить дальше и попытаться быть счастливой.

— Ты занята, Саша? — звонок Смоленского около восьми вечера выбивает меня из колеи, потому что я сижу уже с гулькой на голове, с бокалом в руке, и с зажатыми в пальцах палочками для суши. «Ты занята, Саша?» — это значит, что ему надо со мной увидеться. Честно говоря, глядя на время, я уже не ожидала, что он мне позвонит.

— Ну, не совсем, — выплевываю я в тарелку сушину, потому что чавкать в трубку будет неприлично, — я дома, а что?

— Я хотел с тобой встретиться. Жаль, что это не будет свиданием, но у меня есть кое-какие новости.

— Я не могу сесть за руль, — убитым голосом признаюсь я, — у меня тут вино стоит.

— Я бы не заставил тебя ехать ко мне. Я недалеко от тебя, буду через несколько минут.

Я подскакиваю со стула.

— Блинский блин! — вырывается у меня, когда Смоленский отключается. Я сдираю резинку с головы, распуская волосы, и, едва не упав, подбегаю к зеркалу, снимая по дороге растянутую майку. У меня стоит выбор перед «остаться не накрашенной» и «выйти в убогих домашних шмотках». Даже не знаю, что из этого лучше. Наверное, стоило попросить Смоленского подождать… но ему придется торчать в машине полчаса.

— Черт…. — я быстро ляпаю на лицо тон, размазываю его, глядя, как он ложится на жирный крем мерзкими полосами, плюю и смываю его. Черт с ней, с косметикой. В такой спешке я буду выглядеть клоуном. Лучше переоденусь.

Спустя десять минут я выхожу на улицу, одевшись в симпатичный топ, брюки и белую женственную косуху. Смоленский не замечает меня, что-то набирая на телефоне, поэтому я открываю дверь сама и сажусь рядом с ним.

Интересно, что он подумает, увидев меня рыжей? Помнится, выбирая девушку для сопровождения, он поставил Кате условие «не рыжая». Этот цвет волос для него какой-то триггер после брака с Алей? Хотя, он утверждал, что не держит на нее зла… будет жаль, если он сейчас среагирует как-то неприязненно, но я не могу ходить блондинкой ему в угоду.

Смоленский поднимает на меня взгляд, отложив телефон в сторону и замирает.

И я с замирающим сердцем жду его реакции, наблюдая, как он скользит по мне взглядом.

— Ты бы предупредила, — произносит он вполне мирно, — я тебя сначала даже не узнал, подумав, что ко мне залез в машину кто-то левый.

— Извини, — со смешком отвечаю я, — не успела сказать. Не нравится?

Он иронично изгибает губы в улыбке, заводя машину.

— Твою внешность сложно испортить. Даже с зелеными волосами ты бы мне понравилась, наверное.

Я чувствую, как начинаю улыбаться, порозовев. Все в порядке. Кажется, мы с ним оба справились со своим странным отношением к рыжему цвету.

— Что случилось? — спрашиваю я, когда мы отъезжаем от дома, — ты сказал, что у тебя есть какие-то новости.

— Да, — произносит Смоленский, — но для начала я хотел бы кое-что показать одному человеку. Тебе придется немного потерпеть, но, боюсь, если я тебе сейчас все расскажу, ты не сможешь оставаться спокойной.

Сердце словно падает в пятки.

— Что-то с Майей?

— Нет.

— Тогда ладно. Я потерплю, — выдыхаю я. Хотя… черт, после каких новостей я не смогу остаться спокойной?

Мы болтаем со Смоленским на отвлеченные темы, пока едем куда-то. Спустя двадцать минут я понимаю, что мы направляемся к его дому, и шестеренки в моей голове начинаю скрипеть. Какому он человеку хочет что-то показать у себя дома? Антону?

Я едва не подпрыгиваю на месте, когда мы выходим из машины и направляемся по дорожке к дому. Кирилла я потом убью за эту таинственность. Заставить меня гадать так долго… это ему с рук не сойдет!

Он открывает дверь дома. Запоздало я замечаю, что в окнах горит свет, а значит, внутри кто-то есть. Мы разуваемся и проходим по направлению к гостиной, и стоит мне переступить ее порог, как я замираю, словно вкопанная.

Дарина?!

Девушка сидит на диване, сложив на груди ручки и высокомерно взирая на Смоленского, который заходит первым. Рядом с ней стоят два телохранителя, два Цербера Кирилла — Антон и еще кто-то. Забыла его имя, черт побери.

— И как это понимать? — с вызовом интересуется Дарина, — я приехала к тебе, а это двое сказали, что тебя нет, проводили в дом, но сказали, что не уйдут, пока ты не приедешь. Я больше не могу просто так зайти в гости к своему жениху?

Она вздергивает вопросительно бровь, закончив. В этот момент я выхожу из-за спины Смоленского. Дарина переводит на меня взгляд и внезапно сильно вздрагивает, приложив руку к сердцу.

— О, Боги, — выдает она, впившись в мое лицо взглядом, — я уже подумала, что она с того света вернулась. Вы прямо на одно лицо, Саша, — после этих слов Дарина чуть морщится, хмыкнув, — Кирилл, объясни, что тут делают все эти люди?

Смоленский молча подходит, кидая перед ней на столик какую-то папку и кивает.

— Открывай, смотри.

Дарина сверлит его злым взглядом, и потом фыркает. Тянется за папкой, взяв ее в руки и открыв, и произносит:

— Что за приколы? Посмотрю. А ты потрудись все-таки объясниться…. — она замолкает, опустив взгляд вниз, и я впервые вижу, как лицо невесты Смоленского будто теряет все краски, а в глазах появляется настоящий ужас.

— Что это? — бормочет она, перекладывая листок за листком, — Кирилл, это что за шутки? Это… какой-то бред! Смоленский!

— Будешь все отрицать? — сухо интересуется Кирилл, — Ты прекрасно знаешь, что все правда. Но можно отдать эту информацию полиции, чтобы проверить. Вдруг тебя действительно подставили?

Я замечаю, как у Дарины начинают трястись руки и хмурюсь. Что там, в этой папке?

Догадка молнией мелькает в голове, но я не успеваю ее озвучить, потому что Дарина поднимает на меня темный, обреченный взгляд и цедит:

— Сука. — она обращается ко мне, и я округляю глаза в ответ на это грязное ругательство, вылетевшее изо рта такой милой девочки. — Это ты ему подкинула мысль? Ненавижу всю твою гребаную семейку.

— Что происходит? — тихо интересуюсь я у Смоленского. Его взгляд, направленный на Дарину, сейчас выражает глубокое презрение.

— Ты была права, — отвечает он мне, — она заказала смерть Альмины.

— Конечно, — дрожащим голосом восклицает Дарина, — Конечно! Смоленский! Она за твоей спиной сливала всю информацию о вашем бизнесе Андропову и поэтому вы несли крупные потери! Я говорила тебе, а ты оправдывал эту грязную, тупую, помойную крысу…

— И мысль о мести запоздало осенила тебя спустя год?

— Она вернулась из своей норы обратно в город! Одна девушка слышала ее разговор с подругами — она собиралась пойти к тебе и просить о помощи! Снова хотела присосаться, как пиявка!

— Стоять, — Смоленский успевает поймать меня поперек талии, когда я бросаюсь к этой сволочной дряни по имени Дарина. В мыслях я уже била ее лицом об стол и плевать мне на ее беременность. — Успокойся. Она получит по заслугам.