— Мне очень повезло, что у меня такая добрая, любящая сестра, — негромко проговорила Чанлиф, проигнорировав её последнее высказывание. — Но ты за меня не волнуйся, дорогая! Я больше ничего не боюсь в этой жизни. Мне едва за двадцать, моему будущему мужу около семидесяти, и я наверняка переживу его, как пережила своего первого. — Выбрала из шкатулки жемчужное ожерелье и подошла к принцессе. — Кстати, в постели Илад неутомимый любовник. — Велела служанке приподнять принцессе волосы. — Я не один год была замужем, да и после знавала немало мужчин, но что со мной делал это варвар в ту ночь, когда весь дворец слышал крики из его башни, ни с чем не сравнится. — Надела украшение на шею сестры. — Знаешь, у степняков очень странные предпочтения, — она смущённо опустила взор в пол. 

— Ты врёшь! — прошипела Сабмила, встречаясь с сестрой взглядом через зеркало. 

— Может, и вру, кто же теперь узнает! — Чанлиф загадочно улыбнулась. — Но у тебя скоро появится возможность самой всё проверить. — Наклонилась к самому уху сестры и прошептала: — Главное, не сопротивляйся ему и позволь делать всё, что он захочет. 

— Ты сейчас всё это говоришь специально. — Сабмила подозрительно прищурилась. — Ты так сильно хотела этого степняка, а я взяла и выбрала его для себя. Вот ты и бесишься. 

— Да полно тебе! — с усмешкой в голосе произнесла Чанлиф. — С чего бы мне беситься? Всё, что я хотела, я получила. — Задумчиво кивнула, словно вспоминая недавнее. — Я познала степняка как мужчину, остаюсь на родине, где мне всё знакомо, а через пару лет снова стану вдовой и буду свободной, как птица. А вот тебе, сестрёнка, и правда не позавидуешь: одна, вдали от дома, от семьи, в местах, где всё чуждо и незнакомо. Советую хорошенько попрощаться со своими родителями, найти ласковое слово для каждого, потому что навряд ли у тебя когда-нибудь ещё появится возможность свидеться с ними. 

— Почему? — Сабмила выглядела испуганной. — Серебряная Завлудь находится в трёх днях пути от Эграна. Я всегда смогу приехать навестить их. 

— Приехать? Навестить? — Чанлиф рассмеялась. — Ты вообще знаешь, что такое гарем? Сестрёнка, ты оттуда никогда больше не выйдешь. Разве ты забыла, что станешь аж сотой женой степняка. Это так почётно! 

— Как не выйду? — Теперь на лице принцессы читался неприкрытый ужас; она и помыслить не могла, что может больше никогда не увидеть своего любимейшего отца или матушку. — О чём ты говоришь? Я всегда могу потребовать отвезти меня к родителям.

— Это тебе не один из твоих заморских принцев, у которых ты могла бы что-то потребовать. Гордые пранадармцы и рта открыть своим жёнам не дают. — Чанлиф в задумчивости покачала головой. — И никогда не позволяют женщине помыкать собой. А строптивость и неповиновение наказывается смертью или чем похуже. 

— Что может быть хуже смерти? — дрожащим голосом спросила принцесса. 

— Ну, не знаю! Рассказывают, что иногда степняки дарят жён своим вельможам, как какую-либо вещь. Кстати, хороший скакун у них ценится намного больше, чем женщина. Так что, сестрёнка, тебе придётся особенно сильно постараться, чтобы ублажить своего нетерпеливого, горячего мужа. Уж поверь мне, я это знаю! Иначе ты в скором времени наскучишь ему, и тебя тогда ждёт очень незавидная участь. — Чанлиф подошла к принцессе и протянула руки, намереваясь обнять её. — Давай обнимемся, сестрёнка, а то мало ли, вдруг уже не свидимся. 

— Я никуда не поеду! — прошипела Сабмила, уворачиваясь от рук сестры. 

— Ничего у тебя не выйдет, дорогуша. — Чанлиф сочувственно покачала головой. — Ты назвала избранника и сделала это на глазах тысячи зрителей. Это слышали принцы соседних королевств. А твой отец — человек слова, он дал обещание, что победитель турнира получит в жёны его единственную дочь и хорошее приданое. Знаешь, если правитель Эргана не выполняет своих обещаний, ему сначала перестаёт верить его же народ, а потом и другие.  Кстати, я слышала, как принцы утром разъезжались по домам. — Покачала головой. — Они были о-о-очень недовольны твоим решением. И это понятно: они с самого начала невзлюбили проклятого степняка, а тут такой неожиданный поворот. Такого выбора никто не ожидал от эгранской принцессы.

— Я хочу, чтобы ты ушла, — процедила сквозь зубы Сабмила, рывком сдёргивая с себя жемчужное ожерелье; перламутровые бусинки разлетелись по полу в разные стороны. 

— Ну вот, взяла и испортила такое красивое украшение, — с сочувствием в голосе проговорила Чанлиф, наблюдая, как служанки бросились подбирать драгоценный жемчуг. — И да, ты права, пожалуй, мне уже пора. 

Чанлиф вышла из комнаты, прикрыла за собой дверь и вздрогнула, когда за её спиной послышался звон разбитой вазы; сжала дрожащие руки в кулаки и какое-то время просто прислушивалась к звукам из комнаты. Она очень хорошо знала свою сестру. Всю жизнь её родители только и делали, что потакали своему любимому чаду во всём, в результате она села им на шею и свесила ножки.

Чанлиф спряталась в нишу и задёрнула плотную штору, и как раз вовремя: дверь в покоях распахнулась, оттуда выбежала вся в слезах принцесса.

— Ни за что! Никогда!  — заламывая руки, в отчаянии причитала Сабмила. — Не бывать этому!

Глава 21

— Эх, Мидин, как представлю, что мою кровиночку увезут в какую-то там Завлудь, у меня сердце кровью обливается, — с грустью в голосе проговорил Гаруф, продевая руки в рукава парадного халата и терпеливо ожидая, пока слуги наденут на него традиционные украшения, положенные для торжества. — Тебе хорошо, твоим соплюшкам ещё и четырнадцати нет, и тебе пока неведомы такие тревоги.

Мидин сочувственно покачал головой, поднёс к губам бокал с молодым вином и отпил немного. 

— Ну почему именно он? — со злостью рявкнул правитель, заставляя слуг шарахнуться от него в разные стороны. — Жена вчера весь вечер проплакала, а сегодня лекари с ног сбились, чтобы хоть как-то скрыть следы материнского горя с её лица.  

— Может, не стоило его сразу допускать до этого турнира? — тихо предположил Мидин, пригубливая вино и наблюдая за правителем; все знали, насколько капризна и избалована принцесса Эграна, но сердце отцовское — оно такое, будет всегда болеть за родное дитя.  

— Кто же знал, что этот дикарь окажется таким ловким. — Гаруф проверил, как выходит из ножен клинок, удовлетворённо кивнул. — Он же как снег на голову свалился и сразу с порога потребовал дань за двенадцать лет да дочь мою в жёны в придачу. Что мне ещё оставалось делать? 

— Отдать дань и отправить восвояси, — повторил Мидин то же, что говорил накануне. — Схитрить или что-нибудь придумать, к примеру, что количество участников в турнире было заранее оговорено.

— Знал бы, где упасть, ковров бы подостлал да подушек подложил для удобства, — философски выдал правитель Эграна и, заметив бокал в руке друга, потребовал: — Налей-ка мне тоже вина, это сейчас очень кстати будет.

Мидин только успел протянуть руку к кувшину, как дверь с шумом распахнулась и в покои правителя ворвалась заплаканная принцесса.  

— Папенька любимый, — голосила Сабмила, заливаясь слезами. — Миленький. Родненький. Смилуйся! Не губи меня!

И тут произошло совсем невероятное: Сабмила, гордая принцесса, красавица Тарканата, самая завидная невеста Эграна, упала на колени перед своим отцом и протянула руки в молитвенном жесте, воздев заплаканные очи, полные неприкрытого горя, к небу. 

— Стража! Ко мне! — заорал Гаруф, перепугавшись не на шутку. Чтобы его дочь, да за несколько часов до самого важного события в своей жизни настолько забылась, чтобы лить, как какая-то простолюдинка, слёзы и ползать на коленях?! Такого никогда прежде не бывало! — Кто тебя обидел? — Рывком поднял принцессу с колен. — Назови его имя! Я лично расправлюсь с этой собакой.

— Отец, умоляю, не отдавай меня степняку, — шептала Сабмила, и было столько боли в её тихом отчаянии, в дрожащем голосе, распахнутых немигающих глазах. — Я не хочу за него замуж! Я не могу уехать из родных мест, войти в его гарем и тем самым оборвать навсегда свои корни. Лучше смерть, чем никогда не видеться с вами.