Нельзя мне думать о своих косяках. Иначе мозг уйдет в перезагрузку, а мне нужно быть на пределе концентрации, поэтому хочу отвлечься.

Куратор напрягает память, но с моей манерой вождения мыслительный процесс несовместим. Через минуту он все же умудряется ответить:

– Говорил, что-то про опыт работы с клиентами ранга управленца компании…

Делаю резкий поворот, Петрович бьется плечом об дверь. Машет ручищами, пытается хоть за что-то ухватиться. Сжимает еще незажившую от перелома руку.

– Да уймись ты! Стелла не дура, не пойдет в атаку при свидетелях! Пересидит и разработает новый план.

– Не отвлекайтесь. Какие еще критерии?

– Ты такой же настырный, как твой отец! – Петрович крысится, но все же дает расклад. – Нужна была доминирующая личность с креативным подходом. Говорил что-то про опыт работы с дамочками, пережившими травмирующие события. Я вспомнил про Рыжову из Питера. Она же тогда тебе всю кровь выпила. Еще Вернер выставил возрастной критерий, не хотел молодого.

Говорю, что под это описание подходит и коллега по отделу – Рыжову мы вместе разрабатывали. Но куратор приводит последний аргумент Вернера:

– Он хотел мастера перевоплощения, а Якушеву это никогда не давалось. Хоть он и обижается, но я всегда говорил, что в работе под прикрытием тебе равных нет.

Подъезжаем к торговому центру. За нами тормозит вторая машина – люди из отдела Бориса Сергеевича. Оцепили периметр. Сканируют цель.

На торговом центре висит вывеска «Улыбка радуги». Я сейчас этой козе с наклеенными волосенками устрою улыбку и радугу одновременно, огребет по полной, и куратор не поможет.

Выскакиваю из машины, несусь к центральному входу и вижу безмятежную картину: Гордеева идет с группой сопровождения. Компашка на расслабоне, лыбятся, по сторонам не смотрят. В руках спецов пакеты с провизией. Открой сейчас Стелла пальбу, эти клоуны даже не поймут, что с ними случилось. Ладно Алекс, она объект, но этих-то гусей не за красивые глазки в конвой выбрали.

– Остынь, – придерживает меня куратор.

Одергиваю руку. Ярость на запредельном уровне.

– Не вмешивайтесь! Я сам с ней разберусь.

– Нет! —Петрович решительно преграждает мне путь. – Ты что, не понимаешь? Если бы она их не вывела, сейчас бы все штабелями лежали.

– Она знает правила. Я не раз скощуху ей делал. Если не проучить, так и будет мозги через сито сеять.

– Предоставь это мне. Поверь, так будет эффективнее.

Как бы мне с катушек не слететь. Я на грани.

К этому моменту гоп-компания заметила нашу разборку. Алекс бросается ко мне и начинает причитать:

– Что случилось? Ты весь в крови! Ты ранен? – она обхватывает мое лицо ладонями, заглядывает в глаза, пытается в них что-то прочесть – но я как камень.

Куратор объясняет, что произошло в квартире, Алекс прикрывает рот рукой, в глазах слезы. Мотает башкой без остановки.

– По какой причине не доложили о выезде?

Группа сопровождения наперебой объясняет, что вырубилась мобильная связь. Куратор их с ходу под арест. Конвой пучит глаза. А чего они хотели? Служебные мобильники – это единственное средство связи?

Алекс трещит про прокладки и таблетки. Все еще трясет башкой, будто отрицает происходящее. Похоже, разборки придется отложить, пока она не справится с панической атакой.

– Да не мотай ты так башкой – последние мозги расплескаешь!

Куратор шикает на меня, мол, не цепляйся к девчонке. Чтобы он не занудствовал, я меняю тему:

– Кто мог вырубить связь у конвоя?

– Разберемся! – бурчит Петрович.

Садимся в джип. Алекс трясется и заламывает руки. Губы белые. Взгляд отсутствующий. По лицу течет пот. Как бы нам не пришлось ее любимое заведение посетить.

– Держим курс на трассу Е30, – командует куратор.

В голове туман, я еле соображаю. Как чувствовала, что меня ждут новые испытания, и купила в аптеке грандаксин. Еще сомневалась, брать – не брать. У меня отняли все вещи, в том числе и сумку. Если не приму таблетку, приступ начнется посреди трассы, где нет ни врачей, ни больниц.

Выезжаем из Пензы. Опять дорога. Меня уже тошнит от нее.

Спрашиваю у Мистера Злюки, как звали погибшего парня, он говорит, что не знает, но его смерть на моей совести. Никакие мои аргументы не принимаются в расчет. По его логике я должна была залиться кровью, кричать от головной боли, но оставаться в квартире, пока он не приедет.

Не понимаю, что изменилось. Разве мы не знали, что Стелла нацелена разобраться с Икаром? Разве она уже не показала, что я буду рычагом давления, когда шарахнула меня в туалете полицейского отделения об зеркало? Почему еще вчера я могла свободно гулять по Липецку без сопровождения, а сейчас не могу выйти в магазин с охраной? Спрашивать боюсь – все на иголках.

Ефим Петрович разнервничался после звонка начальства. Говорили что-то о Липецке и наших вещах. Теперь сидит насупившись, на меня не смотрит, будто я повинна во всех его бедах.

– Мы можем остановиться? – хлопаю Икара по плечу.

– Зачем?

– Хочу взять сумку из багажника.

– Зачем?! – кричит он как контуженный. – Почему нельзя с первого раза ответить четко и доходчиво, что тебе нужно?

– Грандаксин.

– Нет! Справишься сама. Мы это уже проходили, Алекс. Я не допущу отката назад! Мобилизуйся, соберись. Никаких таблеток. Никаких послаблений. Мотивацию напомнить? Память еще не отшибло?

Я отворачиваюсь и начинаю всхлипывать. Терпит он недолго. Разворачивается ко мне вполоборота и кричит:

– Слушай сюда, враг интеллекта! Повторять не буду! Еще раз ослушаешься приказа – на время отъезда буду привязывать к кровати.

Такого обращения я не потерплю, тем более от человека, который на меня работает. Все предыдущие его выходки я стерпела после неуклюжего объяснения о моей подготовке – но это уже через край.

– Руслан Ильясович, попрошу впредь таким тоном со мной не разговаривать! Если для вас это задание оказалось невыполнимым, возьмите самоотвод и уступите место профессионалам. Мы с вами этот вопрос обсуждали сотню раз. Больше я вашего поведения терпеть не намерена.

– Чего?! – он поворачивается к водителю. – Тормози!

Машина останавливается. На мое удивление Ефим Петрович не вмешивается. Икар открывает мою дверь и орет:

– Выходи!

Смотрю на куратора, тот прячет глаза. Понятно. Воспитательная сцена санкционирована начальством. Они считают, что из-за меня погиб их сотрудник. С такой трактовкой я не согласна, но спорить на обочине, где на нас таращатся из проезжающих машин, не собираюсь.

Выхожу из машины, складываю руки на груди и смотрю в упор на Икара. Не знаю, чего ожидал этот умник, но точно не такой реакции. Я ведь только что тряслась от страха и просила таблетки.

– Алекс, если моя кандидатура тебя не устраивает – вперед! Кредитки у тебя есть. Паспорт на имя Гордеевой есть. Двигай к остановке или лови попутку. Короче, делай, что сочтешь нужным.

Как же хочется плюнуть ему в лицо и послать всех подальше.

– Чего молчишь? Язык в гландах запутался?

Он достает из багажника мою сумку, вынимает из кейса мой паспорт и торжественно вручает. Показывает в какой стороне остановка и не прощаясь садится в машину.

Стою как неприкаянная. Он что, такой выходкой думал меня испугать? Вот будет номер, если я реально уйду. Принять решение не успеваю: из машины выходит Ефим Петрович и пытается меня успокоить, но я встаю в позу и твердо заявляю:

– Я требую, чтобы он немедленно передо мной извинился за все случаи унижения, насилия, сквернословия, и не вздумайте рассказывать сказочку про мою подготовку.

– Алекс, все просто. Он выполняет то, что ему поручили. Если вы не согласны, то вольны поступать как заблагорассудится. Вы свободный человек. Контракты заключаются и расторгаются. Выбор за вами.

Представляю реакцию Эрхарда, когда он узнает, какая сцена разыгралась на выезде из Пензы. Ухмыляюсь и цежу сквозь зубы: