VI
Почти четырехчасовой сон чудесно освежил пана Броучека.
Он живо вскочил с постели и посмотрел вокруг.
Увидев вместо приветливых стен своей спальни с изображениями одалиски и Неаполитанского залива унылые стены средневековой комнаты, он нахмурился, но тут же бодро вошел в свою новую роль, чувствуя себя теперь более готовым к борьбе.
"Вернулся же я с Луны,- закончил он цепочку рассуждений, которыми пытался себя приободрить, - выберусь и отсюда. Как-нибудь пробьюсь через эту гуситскую заваруху. В конце концов, что тут со мной может случиться? Ведь я-то знаю, что через несколько столетий я жил - то есть буду жить через несколько столетий - или, собственно, что я... Ох, да что я себе голову морочу!" В это время взгляд его упал на пеструю кучу одежды, лежащую на сундуке.
- А вот и наш святочный наряд! - горько пошутил он.- Однако что делать - надо влезать. Янек драв. По одежке протягивай ножки. Ну-ка поглядим, что нам бог послал?
Запустив руку в пеструю смесь, он извлек из нее штаны.
- И правда, ей-ей! - воскликнул он с кислым смехом.- В самом деле, одна "колоша" как кровь, а другая - как барвинок. Ай-яй-яй! Вот красота, чтоб им пусто было! А потом будут говорить, что в старину чехи были мудрые и рассудительные. Вот нам и рассудительность! Половина красная, половина зеленая! И это должен напяливать на себя серьезный человек и пражский мещанин. И это...
Он яростно швырнул штаны на пол.
Потом из пестрой кучи на сундуке был извлечен желтый кафтанчик, а за ним что-то большое, лиловое, и он никак не мог сообразить, что с этим делать. Повертев загадочный предмет в руках и так, и эдак, и все безрезультатно, пан Броучек в сердцах бросил его на сундук и снова взялся за штаны.
С отчаянной решимостью начал он их на себя натягивать. Дело шло туго в полном смысле слова, и он не раз послал к черту их неудобный покрой, ибо книзу штанины превращались в сущие дудочки. Наконец его труды увенчались успехом; только штаны оказались ему до того в обтяжку - как трико,- что при каждом движении он опасался, как бы они не лоцнули. Но, по-видимому, они были изготовлены из ткани весьма прочной и, несмотря на почтенный возраст, отлично сохранившейся. Пан Броучек с судорожным смехом оглядел свой красно-зеленый постамент и зло сплюнул.
Теперь он пустился на поиски туалетных принадлежностей. Попутно он вновь подверг иронической критике гигантское ложе с лесенкой, громоздкий сундук и лавку, окна, заклеенные пленкой, равно как и глиняные ендовы на полке, воздав честь их более чем смелым формам многократно повторенными "ай-яй-яй" и "черт-те что".
В неглубокой нише он обнаружил простой железный подсвечник с огарком сальной свечи ("В комнате для гостей!" - сердито проворчал он), громадные щипцы для снимания нагара, а затем и предмет, в котором он сначала признал песочницу, но вскоре понял свою ошибку, припомнив песочные часы на изображениях Духа Времени.
- И как попадает сюда подобная чепуха, бог знает,- ворчал он.- Лучше бы вспомнили о настоящих часах!
Длинный кусок белой ткани с вышитыми на ней яркими цветами и птицами, что висел у дверей на рогулине, украшенной с двух сторон смешными фигурками, завершил перечень предметов, находившихся в горнице.
Никаких следов туалетного столика. И даже зеркала нет.
"Вот образцовый гостиничный номер!" - подытожил Броучек еще раз свои впечатления и вышел из комнаты, чтобы раздобыть хоть воды для умывания.
С галереи он заметил внизу, на дворике, среди домашней птицы сгорбленную морщинистую старуху, так диковинно закутанную в пестрые средневековые одежки, что ему невольно припомнилась баба-яга из сказки.
Пан Броучек даже струхнул, на нее глядя, и сказал лебе: "Такая колдунья с утра - не к добру!" Но вслух крикнул вниз: - Эй, бабуся, дайте какой-нибудь умывальник, или рукомойник, или как там это на вашем древнем языке называется!
Старуха вытаращила на него глаза и с минуту стояла в оцепенении, глядя вверх, потом всплеснула над головой сухими руками и торопливо заковыляла в дом.
Вскоре на галерее появился Домшик.
Протягивая Броучеку руку, он сказал сердечно: - Хорошо поспал? Наша старая служанка Кедрута, не знавшая о твоем прибытии, прибежала в дом вне себя от страха: мол, какой-то варвар выкрикивал ей с галереи странные слова. Что тебе угодно?
- Я хотел бы умыться.
- Я тотчас пришлю тебе коноб с водой; а рукотерть висит на верее в коморке. Если желаешь, пришлю тебе и гребень или чесало...
- Че-са-ло? Для чего?
- Для головы.
- Чесало для головы!
Пан Броучек молитвенно сложил руки в возвел очи горе.
Ему страстно хотелось еще что-нибудь крикнуть, но он сдержался и только сказал сухо: - Благодарю. Кроме воды, я ни в чем не нуждаюсь.
Хозяин вышел, а гость, возвращаясь в свою спальню, несколько раз повторил: - Чесало для головы!
Из карманчика своего жилета, лежавшего на лавке, он извлек элегантную щеточку для волос с расчесочкой и зеркальцем и, глядя на них почти с нежностью, прошептал: - Золотое мое девятнадцатое столетье! Не будь со мной этих вещиц, мне пришлось бы причесываться помелом! Правда, он сказал, что есть и гребень. Представляю себе - наверное, не гребень, а скребница для коня, и скребется ею небось весь дом.
Вынув из своих карманов остальные мелочи, в частности часы с цепочкой, бумажник, ножик, ключ от квартиры, коробок с остатками спичек и наполовину выкуренную "короткую" сигару (пан домовладелец - впрочем, отнюдь не заядлый курильщик - в знак протеста против недавнего повышения цен на сигары перешел с "порто-рико" на "короткие"), он выложил все это на подоконнике.
Он еще рассматривал содержимое своих карманов, когда в коморку вошла Кедрута, неся в худых, жилистых руках большой бесформенный жестяной таз с водой.
Она вступила опасливо, словно тень, и, волоча ноги, пошла через комнату, робко поглядывая из-под морщинистого, смешно повязанного лба в сторону окна, где стоял пан Броучек, и костлявые руки ее так дрожали, что вода выплескивалась через край. Опа поставила таз на сундук и так же крадучись пошла обратно к дверям, то и дело испуганно оглядываясь на пана домовладельца, будто опасаясь, что тот вдруг прыгнет на нее сзади. Но и он искоса следил за движениями странного существа, пока горбунья не скрылась за дверьми, после чего отвел душу, воскликнув: - Вот страшилище!
