Данс поймал Чейз за талию и пошёл ко дну, потеряв равновесие, однако та подхватила его и ответила на поцелуй, покусывая нижнюю губу, а затем, будто извиняясь, дразня языком; рукой она обхватила его за основание члена и надавила пальцами, понимая, что в солёной воде ласки далеки от приятного. Тёмная вода сомкнулась над их головами, но уже не казалась холодной. Лишь чудом они оба не утонули и как-то догребли до берега.

Ощутив илистую почву, Данс посадил Чейз на себя и запустил руку между её ног, заставив открыться. Она ответила стоном, когда её мышцы чуть сжали его пальцы, жарко выдохнула в ухо и крепче сжала ногами его бёдра. Больше он не мог ждать и хотел узнать прямо сейчас, какая она внутри. До причала Данс бы точно не дошёл, как и Чейз, поэтому они упали прямо на берегу, где ещё несколько дней назад валялся мусор, принесённый штормами за двести с лишним лет.

Он знал, что камни, хоть и обточенные солёной водой, впивались Чейз в спину, но она не показывала ни намёка на неудобства. Он и сам не чувствовал ни сколотых ракушек, ни песка, когда падал перед ней на колени и жадно, словно умирающий от жажды путник, покрывал поцелуями торчащие соски, лаская языком и слегка прикусывая. Чейз извивалась под ним и требовательно сжимала ноги, привлекая внимание.

— Быстрее, Данс, ты нужен мне, — шептала она, судорожно хватая воздух между стонами. Ему и самому требовалась небольшая передышка после забега к берегу, руки дрожали.

Её кожа пахла тиной и машинным маслом, а Данс очень надеялся, что заплыва хватило, чтобы смыть с него вонь рыбьих потрохов. Затуманенное похотью сознание даже сейчас твердило о подвохе, о том, что Чейз притворяется и чего-то хочет от него. Однако останавливаться сейчас было подобно смерти; даже если бы мир вновь начал разрушаться вокруг них, Данс вряд ли смог бы остановиться, когда она лежала под ним разгорячённая и готовая. Не спеша, через короткий вскрик и пару красных полос от ногтей на плечах — она вцепилась в него, точно кошка, прикрыв глаза и вновь улыбаясь, — Данс смог выдохнуть и чуть притормозить: кожа после солёной воды казалась сухой, и трение могло вызвать неприятные ощущения.

Он уже исследовал её пальцами, но Чейз оказалась слишком узкой, практически неприступной, и в мысли закрались уже не беспочвенные подозрения. Она заметила его замешательство и замерла, уже не пытаясь помогать, насаживаясь бёдрами.

— Ничего не говори, просто… просто сделай это для меня. Пожалуйста.

Словно подросток, Чейз прятала взгляд, боясь, что её немедленно отвергнут, но Данс не позволил ей закрыться — провёл пальцами по линии подбородка и, мягко его приподняв, нежно поцеловал в губы. Он был рад, что вовремя взял себя в руки и не причинил ей боль.

— Пойдём в дом — ты замёрзла, да и я тоже.

Больше не стесняясь наготы перед ней, он поднялся и подал руку, помогая встать. Песок и мелкие камни впечатались в кожу, и Данс сбросил их, не думая, что касался женского тела. Чейз дрожала, но на губах застыла виноватая улыбка.

— Прости, что не предупредила.

— Ничего. Не переживай.

Их диалог действительно походил на разговор двух роботов, и Дансу от себя же стало тошно: он просто не знал, что следовало сказать. Он отдал ей свою рубашку, подхватил их вещи в охапку и, обняв Чейз за плечи, повёл в дом, где выдал полотенца и чистую одежду, затем поставил на плитку чайник. Одинокая лампочка над столом освещала комнату как на допросе, и Данс снова уставился на свою гостью, отдавшую предпочтение теннисным шортам, которые, видимо, валялись в одном из найденных чемоданов, и мужской рубашке не по размеру, которая тут же прилипла к влажной коже. Прокашлявшись, он понял, что влечение никуда не делось, и едва натянул джинсы, запыхавшись.

Чейз гуляла по дому, осторожно касаясь каждой новой доски — бережно, словно боялась что-то сломать, — и вернулась только когда Данс позвал её на кухню. Неловкость между ними застыла тенью на пороге.

— Ты всё это сам сделал? Потрясающе! — Данс хмыкнул, оглядев заколоченные и утеплённые окна — вместо них остались крупные прорехи с заглушками для вентиляции. Как житель силовой брони, он стремился полностью скрыться от мира.

Наконец Чейз нашла свою отдушину в обсуждении генераторов и похвасталась лабораторией, которую поддерживают для ДиМА, но, вспомнив об отношении Данса к Акадии, тактично замолчала, словно перезагружалась для нового обсуждения. Он не мог судить её за желание выпятить своё превосходство, ведь Данс и сам грузил Нору техническими деталями. Наверное, кровное родство с технологиями сказывалось на их увлечениях.

— Ты из-за синтов пришла? — он поднял на свою гостью испытывающий взгляд и улыбнулся, пытаясь сгладить нервное близкое знакомство.

Чейз долго молчала, глядя на кружку, в которой размешивала варево из концентрата, затем отставила её.

— Как повод, да. Но знаешь, не только ты здесь одинок. Какому-то инженеру-извращенцу пришло в голову прикрутить женщинам-охотникам девственную плеву, и с этой точки моя жизнь обещала стать адом, — наконец она отпила, не поднимая кружку, но Данс всё равно заметил, что у неё тоже дрожали руки. — Охотников все боятся, но когда ты на воле… ничего не меняется.

Она с мольбой взглянула на Данса, а тот спрятал улыбку за своей кружкой.

— Одежду менять пробовала?

— Но тогда это буду уже не я! — по вернувшейся улыбке он понял, что дело, конечно, не в этом.

Вместе они провели прекрасный вечер. Данс травил байки о Братстве Стали, вычеркнув из них Нору. Чейз же вычеркнула Институт и скользкую тему беглых синтов — в остатке получилось немного. Однако когда она засобиралась в Акадию, Данс начал нервничать.

— Меня не нужно провожать, — усмехалась она, пока натягивала форму охотника поверх его рубашки.

Странное волнение велело не пускать её за порог, ведь второго визита не будет: Чейз закроется в своём подземелье и потеряет всякую надежду — не на физическую близость, а эмоциональную. Он сам здесь одичает, как гуль. Все слова, так и не сорвавшиеся с языка, подтверждали прогноз.

— Погоди, — строго сказал он, и Чейз в растерянности замерла в дверях кухни. Данс потёр подбородок, оглядывая её с ног до головы. — Теперь сними одежду.

Она моргнула, затем на лице появилась та самая ехидная улыбка, которая выбивала Данса из колеи. Так же непринуждённо Чейз скинула сапоги, форму повесила на спинку стула, оставшись в шортах, которых было не видно за длиной рубашки, и выжидательно сложила на груди руки.

Данс цокнул языком и подошёл ближе, лишь сейчас отметив, что почти одного с ней роста.

— Не вижу разницы.

Брать её, отдохнувшую и расслабленную, было верхом блаженства. Мысли поплыли в небытие, оставив лишь ощущения — горячей кожи, влаги её желания и стука собственного сердца, едва не разбивающегося о рёбра. Берег и холодная вода сменились его постелью и теплом. Контроль всё ещё был в руках Данса, и когда Чейз, распаленная и раскрасневшаяся от ласк, была к нему готова, он не торопился; держась на одной руке, шептал какую-то ерунду и продолжал растирать её смазкой место, где они соединились. Чейз не сводила глаз с его лица и лишь глубоко вздохнула, когда он толкнулся глубже, постепенно.

Дав ей время отдышаться, да и не кончить мгновенно самому, Данс вошёл до упора и медленно двинулся обратно, уточняя раз по десять, всё ли в порядке. Боль лишь тенью мелькнула на её лице, и, нарастив темп, Данс перестал волноваться и отдался собственным потребностям. Чейз изогнулась, приподнявшись под ним, словно стремилась стать ещё ближе, слиться кожей и навсегда растаять.

Он целовал её губы, шею и волосы, дрожал под нежными касаниями, наслаждался каждым мгновением внутри неё, но, как бы ни хотел, не мог гнаться за вершиной вечно. Разливаясь в ней с громким стоном, Данс уронил голову на плечо Чейз, вдохнув её запах, чтобы оставить воспоминания на те ночи, когда сон приходит сразу, затем вновь вернулся к истекающему соками лону, чтобы довести её до оргазма руками. Даже если это будет последняя проведённая вместе ночь, она запомнит её навсегда, вспоминая в постели с другим.