На белом полотне снега любая странность издалека бросалась в глаза, поэтому Лир тут же выхватила меч и потянула за поводья, заметив высокий силуэт между деревьями. Годрик выехал вперёд, прикрывая её. Нехорошее предчувствие отдавало зудом в затылке, под волосами, да и кони испуганно ржали, вертели мордами, словно учуяли волка.
— Вам нужна помощь? — донёсся голос Годрика.
Старик не выглядел потерянным или больным — широкоплечий, с густой бородой, отдающей синевой, он неподвижно стоял возле камня с вырезанными рунами, каких было полно вокруг, но Лир понятия не имела, что на них написано. Он посмотрел на неё — и казалось, синева промелькнула на белках глаз.
— Как хорошо, что я нашёл вас! Моя внучка в беду попала, совсем малая, глупая: пошла в лес одна и дорогу назад потеряла.
Для горюющего старика он был подозрительно весел и беспечен, к тому же стоял в ожидании помощи, которая могла не заявиться. Лир поймала недоверчивый взгляд Годрика и спросила:
— В какую сторону она пошла, ты знаешь? — он указал на юго-восток, и Лир почувствовала тошноту. Меч показался бесполезной палкой, зажатой в руке, как в детстве. — Хорошо, я найду её. Возвращайся домой.
— Ох, прекрасно, милая госпожа! Буду с нетерпением ждать!
Годрик нахмурился, попытался что-то сказать, но Лир резко дёрнула поводья, и конь, казалось, повиновался с особой радостью. Она обернулась — старик стоял на том же месте, хотя и неясно было, глядел ли им вслед. Все чувства били в колокол тревоги. Как рыцарь, который не мог оставить в беде страждущего, Годрик до последнего торговался с совестью.
— Ох, Всевышний, на юго-востоке же…
— Да. Лучше побыстрее уехать отсюда. Смотри по сторонам.
— Слушаюсь, госпожа.
На юго-востоке покоилось древнее городище мёртвых, но сонное, словно ожидающее приказа своей не-живой богини. Обмороженные трупы иногда захаживали в Бергольд, но проверять, что там творилось, никто не рисковал — точнее, ещё никто не возвращался, чтобы рассказать. Бежать за мифической внучкой было сродни самоубийству, хотя Годрик, судя по выражению лица, мучился от сомнений.
— Этот старик — не человек, я уверена, — попыталась его успокоить Лир. — Настоящий бы побежал в город за помощью и места бы себе не находил.
— И вокруг снег не вытоптан, словно старик появился из ниоткуда. Странно, что я только сейчас это понял — видимо, морок какой-то.
— Просто ты очень добрый.
— Благодарю, моя леди, но я не уверен, что в данном случае это комплимент.
Они обменялись неловкими улыбками и тут же отвернулись. Лир тоже не могла забыть старика, поэтому наперво пошла в церковную библиотеку — изучать свитки, — однако ничего дельного не нашлось. Чтобы не попасться в возможную ловушку с очередной ересью, Лир попросила Годрика рассказать о встрече патриарху, но тот смерил обоих недобрым взглядом и выгнал на мороз.
Словно в насмешку, на головы посыпался снег — крупный, как тополиный пух. Лир подставила ладонь, поймала целый ворох снежинок и тяжело вздохнула: только этого ещё не хватало! Годрик втянул голову в намотанный вокруг шеи шарф и зябко поёжился, затем сказал:
— Знаете, я подумал, что вам не помешают дополнительные уроки фехтования. Не поймите неправильно, но после сегодняшнего дня я не уверен, что смогу защитить вас от всего на свете…
Лир вздохнула, припомнив нелепый бой с бандитами, и согласилась. Внутренний голос подсказывал, что будущее готовило только больше испытаний.
За уроками и подсчётами, разрешая конфликты и врачуя больных, кутаясь по ночам в волчьи шкуры и маясь то от жары, то от холода, когда их сбрасывала во сне, Лир прожила первые зимние дни. Тревожной новостью стало исчезновение дичи в лесах, а затем, как обещали приметы, с гор спустилась великая беспросветная буря, укрывшая Бергольд саваном.
========== 4. ==========
Патриарх умер первым, несмотря на трогательную жертвенность прихожан: глубокая старость не оставила ему шансов выжить. Горожане понимали, что это — не единственная жертва зимы, и лучше не станет. Буря не утихала ни на минуту, словно пыталась сдуть Бергольд с лица земли; улицы заволокло снегом по горло, отчего приходилось вычищать узкие дорожки и не тратить силы попусту.
Те, кто отважился выйти на лёд, не вернулись — следопыты говорили о веренице волчьих следов и разорванных останках. Порой трупы находили недалеко от крепости, но горожане при этом не убывали. Однажды дозорный на башне увидел бредущего мертвеца, а следом на него налетела волчья стая и растащила кости.
— Плохо дело: заражённые волки куда опаснее голодных, — говорил сенешаль, но Лир не обращала внимания на эту проблему: голод волновал больше — и зря.
Выставленная у фермы охрана из-за снегопада поздно заметила опасность — или же не восприняла всерьёз. Сенешаль был уверен, что они напились на посту, пытаясь так согреться, за что поплатились. В то время как заражённые волки наводили хаос, подошли медлительные, но сильные зомби; и пока скромный гарнизон во главе с Лир добирался по высокому снегу, стало уже поздно.
Она срубила голову оскалившемуся мертвецу и первой пробралась в хлев, чтобы спасти последний скот. На соломе лежали растерзанные тела фермеров; гнилостный смрад выбивал слёзы из глаз. Лир сделала мгновенный выпад в сторону волчьего рыка и разрубила оскалившуюся морду до кости. Шкура отливала болезненной зеленью — самой яркой меткой проклятья Мортис, — с неё свисали клочья шерсти, куски плоти и комки слизи; тёмная жижа капала из пасти.
Когда подоспел Годрик, Лир утешала раненых коров: только безумному животному придёт в голову покусать всё живое, а не убить одну жертву для пропитания. Ополченцы молча наблюдали, как она положила ладонь между рогами, прошептала извинения и вонзила клинок в горло. Вокруг ран над копытами стремительно распространялась метка болезни.
— Всё сжечь — и проследите, чтобы никто не растащил мясо: только вспышки моровой болезни нам не хватало.
— Я прослежу лично, госпожа, — мрачно добавил Годрик и помог солдатам вытащить тушу за порог.
Пришлось выделить больше дров на кострище, но только так можно было остановить возможную эпидемию. Лир велела оставшимся фермерам забрать последних кур, укрыться за стенами и не испытывать судьбу. С надеждой она следила за календарём, но прогнозы не совпадали, солнце не прорывалось за плотные серые тучи, а снег норовил заполонить каждый угол в брошенных оледеневших домах. Все сроки, которые отводились на скромные запасы, подходили к концу: к весне без коров не восстановить хозяйство, придётся гнать новое стадо, искать средства. Планы на будущее вселяли хоть какую-то уверенность, что оно настанет.
Люди молились Всевышнему целыми днями, чтобы не вцепиться друг другу в глотки, и не спорили с решениями ещё чуть-чуть урезать суточную норму. Хотя бы дров они запасли с избытком. К исходу зимы, когда крепчали морозы, ветер всё чаще давал передышку, но Бергольд оказался отрезан от мира непроходимым снегом. В ясную погоду несколько смельчаков отважились уйти на юг за помощью, но Лир сомневалась, что у ближайших деревень в днях пути отсюда дела обстояли лучше. В суровую пору каждый отвечал только за себя.
Из-за вечной усталости пришлось приостановить тренировки. Годрик выглядел неважно, но не терял извечный оптимизм и пёкся о самочувствии Лир сильнее её самой. Днём они помогали монахиням в церкви, но целительство было бессильно перед разрушительной силой голода, когда организм пожирал сам себя в надежде отсрочить неизбежное. К началу весны, скрепя сердце, Лир разрешила забивать лошадей по одной и первой отдала свою.
Стены из налетевшего снега чуть подтаяли, и охотники выдвинулись на поиски дичи; вместе с охраной вышли рыбаки, но все возвращались почти пустыми. Мор прошёлся по лесам, и заражённые звери отгоняли здоровых. Нежить словно взбесилась, почуяла слабость и чаще навещала живых. К тому времени в крепости варили кожаные ремни и ненужные уже уздечки. Люди таяли на глазах и часто болели — кашляли так, словно пытались выплюнуть свои лёгкие. Годрик снова слёг, и Лир велела ему поселиться рядом. К счастью, волчьих шкур для обогрева на всех хватало.
