Эндрю Гэмбл видит основную причину избыточной финансиализации и гипертрофированного роста институтов в финансовой сфере в неолиберальном порядке. Эндрю Гэмбл считает: «В полной мере силу неолиберальной революции прочувствовали жители англоязычных стран, особенно двух главных из них – Соединенных Штатов и Соединенного Королевства. В этих странах значительно расширился спектр финансовых услуг и возросла потребительская задолженность; произошла также коренная реорганизация государственного сектора и государственных услуг, где были широко внедрены рыночные отношения; наблюдались ощутимое усиление зависимости от системы социального обеспечения, рост безработицы и резкое увеличение неравенства»[22].

Джон Куиггин следующим образом характеризует современное состояние институтов, пронизанных финансовыми инструментами: «Запутанная сеть облигаций суммой на десятки триллионов долларов была соткана из спекулятивных или вообще фиктивных инвестиций.

Результатом этого стало возникновение глобальной экономики, где и домохозяйства, и целые страны жили не по средствам»[23].

Трансформация институтов усилилась под воздействием финансового кризиса 2008 года. Стефан Хедлунд отмечает: «Технически можно сказать, что причиной разразившегося кризиса стали такие действия, как отмена в 1999 г. закона Гласа – Стигалла 1933 г. Однако фундаментальной причиной кризиса было постоянное размывание норм самоограничения, которое шло рука об руку с развитием общественной культуры воинствующего индивидуализма»[24].

Эндрю Гэмбл оценивает последствия финансового кризиса так, что до сих пор не видно конца более глубокому кризису неолиберального порядка, ярким знамением которого стал крах 2008 г.[25] Гэмбл утверждает, «что финансовый крах 2008 г. и его последствия, спад и восстановление экономики, представляют собой первую фазу нового структурного кризиса, который будет третьим после кризисов 1930-х и 1970-х годов структурным кризисом существующего международного рыночного порядка»[26].

Многие экономисты указывают на формирование нового институционального перераспределения рисков, которое заключается в том, что финансовые риски бизнеса перераспределяются на все общество. Марк Шенэ констатирует: «В глазах гигантских финансовых организмов, достигших критического размера и определенной плотности связей внутри экономической и финансовой ткани (ставших, таким образом, что называется «too big to fail»), именно на государство, а значит, в конечном счете на налогоплательщика, пенсионера, клиента банка, безработного, возлагается миссия принять на себя риски и, когда нужно, оплачивать счета. В итоге эта финансиализированная экономика подрывает основы как экономического, так и социального здания»[27].

Джейкоб Хэкер дал название этому процессу «великое перемещение рисков». Поскольку риски, которые прежде были ношей корпорации и правительства, теперь переложены на плечи рабочих и домохозяйств. Джон Куиггин показывает, что в ходе «великого перемещения рисков» долгосрочная тенденция к повышению социальной защищенности была сломлена[28].

Институциональные изменения под воздействием цифровой экономики заключаются в создании сетевых структур, которые не контролируются государством. Эндрю Гэмбл указывает на то, что: «противоречие между единым рыночным порядком и системой множества отдельных государств еще более обострилось с появлением новых быстрорастущих стран и усилением позиций неподконтрольных правительствам сетей – от сетей транснациональных корпораций, офшорных финансовых центров, Интернета, незаконного оборота наркотиков, оружия и людей до общественных движений и международных террористических организаций. Эти изменения оказали значительное воздействие на существующий неолиберальный порядок»[29].

Российские исследователи цифровой экономики приходят к выводу, что: «В XXI в. институты, институциональная инфраструктура (ИИ) «цифровой экономики» (ЦЭ) приобретают жизненно важное значение в условиях цифровизации, реиндустриализации, глобализации и гибридных войн, обеспечивая жизнеспособность, безопасность и конкурентоспособность экономики практически любой страны. Институциональная («мягкая») инфраструктура (Интернет, «искусственный» интеллект, институты развития и роста, технологической кооперации и др.), в отличие от традиционной («жесткой») инфраструктуры (дорог, портов, мостов, аэропортов, тоннелей.

Критическое отношение к сложившейся системе отношений собственности в Y-матрицах, вслед за неомарксизмом, перекликаясь с ним, высказывают представители радикального институционализма. К этому направлению относятся американские экономисты Уильям Даггер[30] Уильям Уоллер, Эдит Миллер, Дж. Рон Стэнфилд, Рон Филлипс, Делл Чэмплин, Дженис Петерсон, Чарльз Уален, Даг Браун, Рик Тилман, Луис Юнкер, Говард Шерман.

Для радикального институционализма характерно критическое отношение к крупной частной собственности, в этом плане они продолжают традиции американского традиционного институционализма, родоначальником которого стал Торстейн Веблен[31], а продолжил Джон Кеннет Гэлбрейт[32].

Критическое отношение к рыночной экономической системе, основой которой является частная собственность, выражается в анализе экономических и социальных проблем, порождаемых крупной частной собственностью.

У. Даггер показывает, что в результате «выдвижения американских деловых предприятий на доминирующие позиции гегемона американского общества»[33] произошло перерождение ценностей общества с плюралистических и демократических, на денежные ценности в интересах «корпоративной гегемонии».

«Как писал Даггер, РИ представляет собой глубоко критическую теорию (совокупность теорий) современных капиталистических обществ с набором следующих взглядов: 1) рассмотрение экономики как процесса, а не с точки зрения статического равновесия; 2) признание того факта, что эксплуатируемые классы часто иррациональны, что мешает их потенциальной солидарности; 3) существующая власть использует свой авторитет и мифы для поддержания господствующего положения и тирании в обществе; 4) нормальная жизнь должна предполагать равенство; 5) ценности и идеологии важно поддерживать и исследовать; 6) необходима реальная демократия участия (participatory democracy); 7) в текущей ситуации целесообразны не инкрементные изменения, а радикальные преобразования»[34].

Д. Холл, исследователь взглядов У. Даггера отмечает: «субрепция (подмена) достойных ценностей денежными ценностями, специально навязанными лидерами крупного бизнеса, ведет к сомнительной, вырождающейся, унижающей и обесценивающей действительности, и этот процесс можно обозначить как «черная эволюция»»[35].

Таким образом, трансформация институтов экономики с пронизывающим финансовым содержанием, перераспределение рисков в экономике, приводит к глубоким структурным кризисным явлениям и нарастанию неравенства и социальной напряженности в обществе.

Современное общество под воздействием развития новых технологий испытывает серьезную трансформацию, которая происходит по целому ряду направлений.