Мне казалось, что я покраснела. Вот уж не ожидала таких откровений.

— Ты сахар себе не добавила, — прокомментировал Майкл, наблюдая за мной.

Опомнившись, я кинула один кубик в чай.

— Не люблю, когда слишком сладко. Приторно как-то. — Я посмеялась, стараясь снять напряжение.

— Не любишь телячьи нежности, Сара О’Нил? — Майкл отставил чашку. Я вздрогнула от того, как он произнёс моё имя, и за это на себя злилась: почему так восприняла? Придумывала, или так всё и было на самом деле?

— Люблю баланс во всём. И я говорила про чай, — сделала акцент на последнем слове и немного отпила из чашки. Тёрнер рассмеялся.

— Конечно про чай. Я не думал ничего другого.

Мне было неловко. Когда же там это сохранение? Уверена, что Бобби уже может идти. Я нервно оглянулась на дверь, а вновь обратила взор на Майкла. Никогда не подумала бы, что буду с Тёрнером у себя на кухне чай пить. Вдруг мама вернётся? Вот будет до смерти рада такому гостю.

— О чём думаешь? — Он наклонил голову.

— Да о том, что, если мама придёт, а у нас Майкл Тёрнер чай пьёт. — Я хохотнула, представив это. Картина маслом: мать гонит от своей дочери очередного жениха.

— Весело будет, — подтвердил Майкл, как будто подумав о том же. — Неужели и ты плохо думаешь обо мне?

Я встала и забрала чашки со стола, чтобы отвлечься. Всё равно я больше чай не буду, а Тёрнер допил.

— Ты не спросила, хочу ли я ещё, — схватил он свою чашку, которую я держала.

Почувствовала, как Майкл дотронулся до моих пальцев своими, и мне захотелось выдернуть руку, но боялась разбить чашку.

— Плохая из меня хозяйка. — Я улыбнулась, потянув чашку в свою сторону, Тёрнер ещё больше вцепился пальцами, теперь и левой руки. Бывают моменты, когда секунды тянутся мучительно медленно, и это был именно тот случай. Мне не хотелось, чтобы Майкл отпускал; нравилось прикосновение его пальцев. Он рассмеялся, а затем вдруг стал серьёзным. Внезапно встал со стула и опустил руки с чашек на мои запястья, прижал ближе к себе. У меня в эти мгновения чуть сердце не остановилось. — Отвечая на твой вопрос, — тяжело дыша, решилась я сказать, чтобы хоть как-то попытаться всё перевести в что-то менее смущающее, — да, я так думаю.

— Какой вопрос, Сара? — Майкл смотрел мне в глаза. — А, вспомнил.

Я его не винила, у меня в те моменты мозг тоже плохо работал. Все руки в мурашках, и Тёрнер наверняка это почувствовал. От Майкла пахло черничным чаем, который мы только что пили. Ощутила, как Тёрнер ослабил хватку; в тот момент из груди словно весь воздух разом выкачали. Нахлынуло огромное разочарование, как будто меня лишили чего-то важного.

— Бобби давно закончил. — Услышав знакомый голос, я вздрогнула. Мы с Майклом как умалишённые отшатнулись друг от друга. Я чуть не уронила чашки. Мне было так стыдно, как будто нас за чем-то бо́льшим застали. А вообще — что это было-то? — Извините, что прервал, — сказал Дерек без сожаления и даже с ухмылкой. Как странно.

— Да, мы уже уходим, — произнёс Майкл, не взглянув на меня, и пошёл в гостиную вслед за Дереком.

Я всё никак не могла привести дыхание в порядок. Почему я замираю рядом с ним? Неужели он так сильно мне нравится? Почему? Горло всё сухое от волнения.

Прошла в гостиную, чтобы попрощаться с Майклом и Бобби. Последний ныл, что хочет ещё играть, но понимал, что завтра в школу. Дерек же быстро сказал Тёрнерам «пока» и продолжал играть в игру. Старший Тёрнер на меня ни разу не посмотрел. Я закрыла за ушедшими гостями дверь. Смотрела вслед Майклу через окно, у меня почему-то щемило сердце.

Вернулась в гостиную и села на диван рядом с Дереком — он был увлечён игрой. Я посмотрела на запястья: не было ни единого следа прикосновения, но я словно до сих пор чувствовала подушечки пальцев Майкла. Воспоминания согревали. Сидела улыбалась как дурочка какая-то. Неужели Тёрнер и правда что-то ко мне чувствует? Я уже представила нашу счастливую совместную жизнь, как это обычно делают влюбившиеся девочки, но вдруг услышала слова Дерека:

— Сара, я думал, ты умнее, — произнёс он, отложив геймпад. Дерека только что убили в игре.

Я похлопала глазами, не понимая, что он подразумевал. Его слова оказались для меня триггером. Старалась как можно дольше не впадать в воспоминания.

— В смысле?

— Повелась на бабника. Он же тебя разводит, как ты не видишь, — укоризненно проговорил он и повернулся ко мне.

Я застыла, ощущая лёд во всех конечностях. В голове так и вертелись два слова, что провоцировали на перебирание моментов из прошлого:

«Ты умнее»

Вспомнила себя пару месяцев назад.

«Сидела бледная в кресле, рядом вода с успокоительным, которое мама только что принесла из аптеки.

— Сара, ну как? Ты ведь умная девочка! Как так?! Почему ты чуть ли не в клинической депрессии?

Мама постоянно раздирала рану, которая всё никак не могла зажить. Я каждый раз боролась, и все усилия впустую.

— Мам… я уже говорила. Пожалуйста, оставь меня сейчас. — Я чуть ли не плакала.

— Как можно было повестись на него? Он ведь не тронул тебя, Сара? — Она села рядом со мной и взглянула в глаза.

— Нет! — Я с силой откинулась на спинку кресла.

Я не знала, как объяснить маме. Честно говоря, сама долго не понимала, что происходит. Чувствовала, что что-то не так, но не могла до конца осознать. Неделю назад наткнулась на похожие истории, и теперь не было сомнения в том, что надо мной произошло психологическое насилие.

У меня нет ни единого синяка от него, он меня, и правда, пальцем не тронул. Но я чуть ли не сошла с ума. И самое худшее в том, что ты не можешь ничего никому доказать: психологическое насилие — почти невидимо.

По чуть-чуть каждый день на протяжении долгих месяцев. Игра в любовь, а по сути — одно использование.

— Он ведь даже не нравился тебе, Сара! — продолжала мама. — Да расскажи мне, что вообще с тобой!

— Не нравился! Да! Просто привыкла к нему. — Я плакала, не зная, как справиться со своим состоянием. — Я вижу его каждый день, мам. Он пишет мне каждый день. Он не оставляет меня. Я шесть раз пыталась от него избавиться.

Он просто как банный лист. Как потом выяснилось, проделывал он такое не только со мной, но я была его главной жертвой, главным ресурсом.

Нашей общей темой были уроки. Я всегда любила помогать людям, и он сначала брал от меня помощь понемногу, затем это превратилось в донорство. Я везде помогала ему — это ведь нетрудно. Внешне он мне не нравился, но я привыкала день за днём; он писал мне смс, желал спокойной ночи и доброго утра, улыбался мне, флиртовал со мной; мы даже поцеловались два раза. Но я не была его девушкой.

Я не имела права ревновать его. А он только и делал, что старательно выводил меня на ревность. Уже давно привыкла строить каменное лицо при этом. Весь класс окрестил его в шутку бабником, но это была правда.

Он то появлялся, то уходил. То был лапушкой, то срывал на мне все свои негативные эмоции. Он делал, что хотел, при этом дрессируя меня: то восхваляя, то унижая.

Сравнивал с другими девушками, обращал внимание на мои недостатки. Он принижал мои умственные способности, хотя сам же моими мозгами и пользовался. У нас с ним были одинаковые оценки по предметам, и всё — благодаря мне.

Я не могла прекратить с ним общение из-за постоянных совместных проектов и из-за того, что мы каждый день виделись. Видеть его было тяжело. Он старательно строил из себя страдальца, когда на самом деле был виноват, а я, жалостливая, принимала обратно его в свою жизнь, вернее, снова сажала на шею. Подруги завидовали нам, ведь он такой романтик, но почему-то никто не видел, какой он на самом деле лжец, манипулятор и абьюзер.

Я медленно иссыхала, из меня уходила вся радость — это видно по фотографиям. Мне было сложно отследить своё состояние, но с каждым днём всё становилось только хуже.

Ещё в начале отношений я видела его манипуляции; он и сам признался, что патологический лжец (не знаю зачем), но я не имела представления, почему всё обернулось так. Я ведь умная.