Человеки продолжали собирать вещи, складывая все в фургоны перед бурей. У них хорошо получалось предсказывать прибытие Великих бурь – они нередко ошибались с часом, но обычно угадывали день. Сейчас, однако, шла не обычная работа по подготовке к разгулу стихий. Они скоро уедут; она понимала это по тому, как они разговаривали между собой, как перепроверяли ремни и складывали палатки с бо́льшим тщанием, чем обычно. В ближайшее время они не собирались ничего распаковывать.

Ей хотелось, чтобы они задержались подольше – их первый визит был таким коротким, а теперь и этот второй заканчивался, толком не успев начаться. Возможно, она могла бы пойти с ними, как и сказала Венли. Она спросила, далеко ли за холмами их дом, но они не ответили и отказались поделиться картами.

Эшонай собралась уйти из их лагеря, но остановилась, заметив одного человека, стоящего в стороне от остальных. Далинар Холин смотрел на восток – туда, где находился Источник Бурь.

Любопытствуя, Эшонай подошла к нему и заметила: он вытащил свой осколочный клинок и придерживал перед собой, острием вонзив в камень. Казалось, он что-то ищет, но перед ним простирались только Равнины – пустое пространство.

В отличие от остальных Далинар сразу же заметил ее приближение, обернувшись, когда у нее под ногами скрежетнул камешек. Она застыла под его пристальным взглядом, который всегда казался взглядом большепанцирника.

– Ты одна из переводчиков, – сказал он.

– Да.

– Как тебя звать?

– Эшонай, – сказала она, хотя почти не сомневалась, что он снова забудет.

Люди, похоже, не очень хорошо различали слушателей.

– Ты там бывала? – Он кивнул на Равнины. – В центре?

– Нет. Я бы хотела побывать, но старые мосты… их уже нету. Чтобы снова их построить, надо много трудиться. Большинству моих соплеменников не нравится… я забыла слово. Кто ходит во всякие трудные места?

– Исследователи, наверное.

– Да. Исследователи. Раньше много исследовали. Теперь очень мало.

«До недавнего времени».

Он хмыкнул:

– Ты хорошо владеешь нашим языком.

– Мне нравится. Говорить по-новому. Думать по-новому. Это одно и то же, да?

– Да, возможно, так оно и есть. – Он обернулся и посмотрел через плечо на запад. В сторону своей родины. – Возможно, твой народ боится возвращаться туда, где когда-то жил.

– Разве можно этого бояться? – спросила Эшонай, настраиваясь на ритм замешательства.

– Места имеют над нами власть, паршунья. У мест есть воспоминания. Иногда чудесно отправиться туда, где еще ни разу не был… потому что там ты можешь стать кем-то другим. Никто от тебя ничего не ждет. И память, шквал бы ее побрал, тебя не тревожит.

– Мне нравятся новые места, – сказала Эшонай. – Потому что… они новые.

Она настроилась на ритм раздражения. Вышло совсем не то, что она хотела сказать; говоря на языке человеков, она чувствовала себя глупо. Трудно было выразить какую-нибудь глубокую мысль, потому что ритмы не соответствовали звукам.

– Мудрые слова, – сказал Далинар.

Мудрые? Он что, издевается? Человеки, похоже, не ожидали многого от ее народа и удивлялись всякому сложному разговору. Казалось, их забавляло, что слушатели не такие тупые, как паршуны.

– Я хотела бы увидеть места, где вы живете, – сказала Эшонай. – Я бы навещала вас, и вы бы навещали нас снова.

Далинар отпустил клинок; тот превратился в клуб белого тумана и исчез. Она настроилась на замешательство.

– Мой брат заинтересовался вами, – тихо сказал Далинар. – Это… Ну, будь осторожнее со своими приглашениями, паршунья. Наше внимание может быть опасным.

– Я не понимаю.

Это прозвучало так, словно он предостерегал ее от своих собственных соплеменников.

– Я устал давить на людей, – сказал Далинар. – На своем пути я оставил слишком много дымящихся дыр там, где раньше были города. Вы – что-то особенное, что-то, чего мы никогда раньше не видели. И я знаю своего брата – я знаю этот блеск в его глазах, это волнение. Его интерес может принести вам пользу, но за все приходится платить. Не спеши делиться буревым убежищем с теми, кого только что встретила. Не оскорбляй их, но и не торопись доверяться. Любой новобранец должен усвоить оба урока. В данном случае я бы предложил вежливость – но осторожность. Не позволяйте ему загнать вас в угол. Он будет уважать вас, если вы сумеете постоять за себя. И что бы вы ни делали, не давайте ему повода возжелать того, чем вы владеете.

Быть сильными, уметь постоять за себя, но не оскорблять их короля? Бессмыслица какая-то. И все же, глядя на него, слушая его спокойный, но твердый голос, она думала, что понимает. Казалось, некий ритм нес его намерение.

«Будь осторожна с нами. Мы гораздо опаснее, чем ты думаешь».

И еще он упомянул… сожженные города.

– В скольких городах живет ваш народ? – спросила она.

– В сотнях. Количество людей в нашем королевстве ошеломило бы тебя. Оно во много раз превосходит количество паршунов, которые обитают здесь.

Невозможно. Это… невероятно!

«Мы так мало знаем».

– Спасибо, – сказала Эшонай.

У нее получилось произнести слово на языке человеков, но в ритме благодарности. Значит, их все-таки можно объединить.

Он кивнул ей:

– Мы уходим. Я понимаю, что визит был коротким, но моему брату нужно вернуться в свои земли. Мы… конечно, встретимся еще. Мы отправим к вам посла. Я обещаю.

Далинар повернулся – словно покатился валун – и направился к своему буревому фургону.

Венли казалось, что ярко-красный самосвет прожжет дыру в кармане. Она съежилась в одном из буревых убежищ – широкой расселине неподалеку от города, которую они прикрыли панцирями и замазали щели кремом. Каждое такое убежище находилось на вершине холма, так что вода из него утекала по склонам.

Ближайшие родственники Венли собрались здесь, чтобы поболтать и попировать, как они обычно делали в дни бурь. Остальные казались такими веселыми, разговаривая в ритме радости или признательности, пока ели у огня, слушая, как мать Венли поет песни при свете необработанных светсердец.

У них была природная, бугорчатая форма. Они накапливали буресвет, но ни одно не светилось так же ярко, как странный самосвет у нее в кармане. Тот, что дала ей женщина. Венли казалось, что он должен гореть, хотя он был холоден, как обычный камень. Она настроилась на тревогу и посмотрела на остальных, опасаясь, что они увидят это слишком красное свечение.

«Я должна выйти в бурю, – подумала она, слушая, как стучит дождь по камням снаружи. – Эта считается? Я вижу, как буря там, снаружи, вспыхивает и создает свой собственный ритм, слишком неистовый. Слишком дикий».

Нет, она устроилась недостаточно близко к выходу. Сидя в убежище, она не сможет даже случайно принять бракоформу, которая была единственной трансформацией, совершаемой регулярно. В конце концов, никто не хотел возвращаться в тупоформу.

Но ведь были и другие формы. Она почти поняла, как обрести ту, которая нужна для боя. И теперь… с этим самосветом…

Несколько недель она носила его с собой, боясь того, что может произойти. Она взглянула на мать и близких родственников, которые сидели и слушали. Восхищались прекрасными песнями. Даже Венли, которая слышала их сотни раз, поймала себя на том, что ей хочется вернуться и сесть у ног матери.

Никто другой не знал, что происходит с Джакслим. Мать хорошо это скрывала. Правда ли, что другие формы могут помочь ей? Человеки уходили, так что это последний шанс Венли попробовать драгоценный камень, а затем, если он не сработает, попросить помощи у женщины, которая дала его ей.

Венли настроилась на ритм решительности и, поднявшись с места, направилась к выходу из убежища, где они привязали свои самосветы для обновления – достаточно близко к буре, чтобы получить свет от прикосновения Укротителя. Несколько слушателей зашептались позади нее, их голоса звучали в ритме забавы. Они думали, что Венли решила принять бракоформу, несмотря на все заверения, что никогда этого не сделает.