Не позволяя себе строить предположения, Лайя вошла в дом, быстро скинув босоножки, и устремилась в комнату, зажгла бледную лампу и села в широкое кресло. Бёрнелл осторожно провела по краю письма, испытывая дикое до дрожи предвкушение. И с каждой секундой становилось всё более мучительно, словно маленькие иголочки всё глубже вонзали в кожу.

Бёрнелл прекрасно знала, от кого письмо, вернее, она жаждала этого больше всего на свете. Можно ли бояться до потери разумного восприятия и вместе с тем умирать от желания? Лайе теперь виделся лишь положительный ответ на данное предположение.

Она разорвала конверт и взглянула на первую строчку.

«Лайя, грех мой, душа моя».

Она вздрогнула и прикрыла глаза. Ещё и этот знакомый запах металла и мускатного ореха, который был лучше любого триггера. Воспоминания яркими фейерверками взорвались в сознании. И девушка знала, что ненормально вспоминать плохое в положительном ключе. Бёрнелл почувствовала нарастающий гнев. Психопаты ждут возвращения своих жертв. Не дают о себе забыть.

А что Лайя? Лайе теперь ни один не интересен после него. И в один миг желание трансформировалось в лютую ненависть к нему. Ворвался ураганом в её жизнь, держал взаперти, тем самым вынудив после ходить к психотерапевту, принимать таблетки и продолжительное время восстанавливаться, испытывать дичайшую скуку во время общения с противоположным полом (и раньше так было, а теперь лишь усугубилось).

Рядом с любимым креслом находился камин, который Лайя поспешно развела, к счастью, поленья уже были на месте. Как же она желала сейчас огнём разом всё уничтожить, испепелить и больше никогда не вспоминать.

Она встала и рывком вытащила письмо из конверта прямо над камином. Вместе с бумагой цвета слоновой кости из конверта выпало ещё кое-что и прямо в огонь. Считанные секунды на осознание: это лепесток розы.

Бёрнелл сразу же вытащила письмо, а вот лепесток сгорел моментально. В этот момент в груди девушки как будто что-то надломилось.

Она села в кресло и молча наблюдала за языками пламени. В руках было письмо, которое сгорело по краям, но совсем немного. Дрожащими руками Лайя поднесла его к своему лицу.

«Тогда эта ведьма сказала мне, что я должен полюбить. Что я должен страдать. Что я должен задыхаться от любви, и любовь сломает мне кости. Поэтично, да?

Все так страдают в книгах о любви, а я не мог.

Но в тот вечер, наш с тобой последний. У меня хрустнули кости, Лайя. У меня больше не было кислорода в лёгких. У меня как будто вообще всё отняли.

Я силой заставил себя не погнаться за тобой, за твоими друзьями. Жаждал вернуть тебя так сильно, что вены на руках вздулись, голова взрывалась, а ноги отнимались.

Понял кое-что. Про жертвенность в любви. Про то, что нужно отпускать. И это есть то высшее, что я смог тебе подарить. Свободу от себя.

Я мог бы тебя оставить и уничтожить. И это легче всего и приятнее.

Страдать от агонии никому не хочется.

Та ведьма сказала, что моя любовь будет несчастна. Что та самая девушка возненавидит меня и будет готова сжечь мою душу, лишь бы не слышать обо мне никогда в жизни.

Лайя, я почувствовал то, что не мог ранее. И это… невыносимо. Но знаешь, теперь я могу спокойно умереть. Давно представлял, как это будет.

Приложил к письму лепесток с розы… Сорвал его сам. Это больше не моя душа. Моя душа во мне. Моя душа это ты, Лайя.

И это так больно.

Лучше уж ничего не чувствовать.

И я не знаю, что там впереди. Сколько есть времени, чтобы пытаться искупить грехи? Та ведьма исчезла много лет назад, но заявила, что у меня нет счастливого конца ни в одном исходе. Вот почему я не особо пытался кого-то полюбить. У меня не было надежды. Затем появилась ты… светлая душа, которую я чуть не сломал.

Лайя, вряд ли ты всё это прочитаешь. Ты меня ненавидишь. И лепесток уничтожишь, зная, что это моя душа. Но теперь всё не так. Лайя, я прохожу ад на земле. Теперь всё по-другому. Прощай, Лайя».

У девушки не было сил на слёзы, только ощущения, словно и у неё во время прочтения ломались кости.

В голове красной нитью предупреждение психотерапевта: он обязательно будет пытаться вас вернуть. Возможно, даже раскается. Либо же так будет казаться. Мы никогда не можем знать, что у подобных людей в голове.

Анализируя разговоры с Дракулой, Бёрнелл пришла к выводу, что он прекрасно знал, как манипулировать чувствами. Учитывая, что Лайя ему призналась в симпатии перед отъездом, то появилась теория, от которой, правда, во рту возникло слишком много горечи.

Стандартный ход того, кто потерял жертву. Либо же он талантливо выстроил паутину так, что всё просчитал заранее, в том числе их расставание.

В груди теплилась надежда, что Влад всё-таки испытал что-то похожее на настоящее чувство любви, пусть вкупе с невыносимой болью.

Лайя поняла главное, что сделала та ведьма с Владом — отобрала любую надежду на спасение. А Лайя подарила её, сама того не осознавая.

Девушка усмехнулась самой себе: почему душа больше не в розе? Или Влад её обманул? Зачем тогда так волновался за тот цветок?

Может быть, Дракула наконец почувствовал душу в своей груди, а не в алом цветке? И зачем он приложил лепесток к письму? Бёрнелл пришла к выводу, что он захотел вновь поиграть её чувствами: дать ощущение, что она может управлять им.

С болью Бёрнелл вспомнила сюжет мультфильма, о котором впоследствии столько вспоминала. Жизнь словно подняла высоко в воздух и ударила об асфальт: как же всё по-другому. В детстве всё представлялось более радужным.

Лайе хотелось знать, что там с Дракулой. А самой ужасной была уверенность: Влада нельзя было познать. Можно было наблюдать за тем, как он себя ведёт, что говорит, как реагирует. Однако узнать, каков он — нет. Не познать его сущность. Да и нужно ли?

«Желаю понять тебя. Как ты устроена? Что внутри тебя? О чём ты думаешь? Хочется надломить тебя, увидеть тебя, содрать слой за слоем, изучая. Пройтись пальцами по твоим костям, почувствовать тебя. Я хочу понять суть вещи. По Канту, понимаешь?»

— Вини, Влад, ноумены, — Бёрнелл обратилась к письму, словно Дракула мог её слышать. — В мире существует то, чего нельзя познать. Как и заповедовал Кант.