Она подчинилась. Исаак и сам собирался это сделать, ведь как никогда нуждался в предвестии, добром или худом.
Ему снился ворон. Птица не нападала, не охотилась, просто шествовала по каменному забору, прятавшему дом Исаака от чужаков, и с любопытством косила темным глазом внутрь. Когда ворон был совсем рядом, Исаак не выдержав, подняв камень, швырнул в пернатого. Совсем немного не попал. В последний момент, задорно каркнув, ворон подпрыгнул и за один взмах огромных крыльев оказался на молодой, цветущей яблоне. Казалось бы, тонкая ветка под его весом должна была сломиться, но нет — даже не прогнулась.
Долго потом не спал Исаак на своем ложе, ворочаясь и ворча. Из всего бормотания можно было только едва разобрать: «Ладно. Так и быть. Ты победил, Ворон».
Но Ворону об этом еще не было известно…
========== Часть 3 ==========
Что-то нехорошее творилось в Париже. Хоть люди там жили как люди: радовались и сердились, старались не переплатить на рынке, или же наоборот, продать подороже, торговались, просто глазели, но многие из них… Этот город Ревекке не нравился настолько, что она готова была просить отца покинуть его как можно скорее. Дело было даже не в разочаровании. Отец так расхваливал красоты города, что Ревекка поверила: здесь она сможет отвлечься от тяжких мыслей, хоть немного забудет о страшных событиях, из-за которых им пришлось покинуть Англию. Здесь она найдет способ излечить храмовника.
На рынке Ревекка собиралась найти недостающие ингредиенты для зелья, которое наконец-то поставило бы ее незадачливого поклонника на ноги, а тогда уже можно и прогнать его восвояси. Доверить такую покупку она не могла даже отцу. Кроме того, так Ревекка хотела хоть немного потешить свое любопытство и жажду познания нового, незнакомого места. Отец не мог отказать, требуя лишь, чтобы дочь была осторожна, держалось рядом. Конечно же, Ревекка заверила, что давно уже не ребенок, что не отступит от отца ни на шаг.
Все эти разговоры — отцовское беспокойство и наставления, ее обещания — были такими привычными, по-домашнему теплыми. Все было так же, как раньше, до плена, до обвинений, до встречи с Буагильбером. Жизнь постепенно налаживалась, несмотря на то, что в вынужденное путешествие Исааку и его дочери пришлось прихватить еще одного спутника. Ненадолго, Ревекка в этом была уверена и убеждала отца. Храмовник должен уйти. И уйти своими ногами. Ведь нет ничего хуже необъяснимой привязанности к человеку недостойному, человеку, презирающему клятвы и несущему беду.
И все же… Несмотря на всю решительность исполнить задуманное, Ревекке было неуютно на улицах Парижа. Город был словно пронизан нитями смерти — зацепи, и беда начнется. Нечто зловещее накладывало на людей печати скорой, страшной гибели. Глаза Ревекку подводили. Вполне здоровые тела казались ей лишь тонкими оболочками, через которые просвечивались жуткие волдыри и язвы. И тут по спине Ревекки как холодок прошелся. Это нечто опасное стало таким явным, будто сошедшимся в одну точку, в одно существо, которое находилось позади.
Она обернулась и не увидела никого подозрительного: старик молочник, девушка, отдающая ему кувшин, милый белокурый мальчуган рядом с нею, может, сын, может — младший брат. Мальчик, видимо, был очень игрив. Он чуть присел, так, чтобы голова оказалась возле ладони девушки, и вдруг укусил ее.
А парижанка и не заметила. Она обернулась, но не на него, а на пристальный взгляд Ревекки.
— Что вытаращилась? — нелюбезно окрикнула Ревекку девица. Та же попыталась скрыть выражения ужаса, когда кожа на лице парижанки вдруг стянулась, сделав ее приятное лицо похожим на череп, глаза впали, а на губах появились следы засохшей крови. Но хоть ребенок возле нее не изменился. Ревекка уже готова была крикнуть ему предупреждение спасаться, даже если бы он ее не понял, но тут мальчик скривил тонкие губы и оскалился рядом острых, как у хищных рыб, зубов, сердито фыркнул, развернулся и стремительно побежал, сверкая белыми, незапачканными уличной грязью пятками. Вот тут-то Ревекка и совершила глупость, которую не позволяла себе, наверное, лет с семи. Бросив короткий взгляд на отца и убедившись, что тот отвлекся, Ревекка кинулась за маленьким чудовищем. Раздумывать времени не было. Сколько бы людей она могла излечить? Десяток? Сотню? И то — не наверняка, раз к болезни причастен демон.
Но он бежит, а значит, боится. Если она избавится от него, то спасет всех. Раздумывать времени не было. На ходу призывая заклинанием прирученных духов, Ревекка продолжала преследование. В этот миг ей было все равно, что могут о ней подумать порядочные горожане: неистовая, что-то бормочущая на непонятном языке чужеземка в сбившейся накидке, пытающаяся поймать «невинное дитя». Узнай они еще, к какому племени она принадлежит, то никаких бы и доказательств вины не требовалось, чтобы вынести приговор. Только чудом ей еще удавалось не вызвать гнев кого-то из местных, задев во время преследования. Стоило мальчишке крикнуть о помощи, и она бы тут же поплатилась за благие намерения. Слишком поздно Ревекка задумалась о подобной опасности, как и о том, почему зловредное создание предпочло побег очевидному спасению. Что бы это не означало, его ошибка была на руку охотнице, как и то, что чудовище свернуло с площади в маленькую улочку. Послушные духи Ревекки уже окружили его и заточили в круг. Он был пойман. Осталось либо усмирить его, либо уничтожить.
Но хоть теперь и не нужно было укорачиваться от людей, Ревекке стало вдруг неуютно между стенами домов, расположенными так близко друг к другу, что вот-вот сомкнутся. Она как будто снова очутилась в Темплстоу. Да только вместо потолка над нею было небо, а значит, был прямой путь к свободе, и неважно, кто и что об этом подумает. А улочка вдруг закончилась стеной, и хотя для зловредного духа та не должна была стать преградой, он остановился.
— Погоди-погоди! — звонким, совсем не запыхавшимся голосом заговорил мальчишка. — Мы же можем договориться.
В отличие от маленького чудовища, Ревекке нужно было время, чтобы перевести дыхание, поэтому, не собираясь уступать ни йоты, она сделала вид, что готова к переговорам.
— Что ты можешь мне предложить?
Мальчишка почесал затылок:
— Хмм… Жизнь? Разве мало? — Ревекка пожала плечами. Чудовище, скривившись совсем как маленький ребенок, всхлипнуло. — Покорми меня. Я есть хочу. Я так голоден… Я буду хороший… Я буду тебя слушать…
Может быть, невинный вид и обманул бы ее, если бы духи не показали, какая же именно еда нужна адскому зверю — ведь только так Ревекка могла описать то, что ей открылось. Он не врал, что был голоден. Он был очень силен, и сила, которую мог бы дать, была огромна. Но цена ей была непомерна. Что бы он ни сулил, соглашаться Ревекка не собиралась. Отрекаясь от собственного тела, она превратилась в заклятие. С каждым ее словом чудовище повизгивало, потом начало скулить, потом скулеж превратился в вой.
— Что ты тут забыла, шлюха? Клиентов ищешь? Убирайся. Здесь порядочные люди живут.
Когда-то, жалуясь на несправедливость жизни, иомен назвавшийся Дик Самострел, говорил так: «Вот выбрал ты цель. Натянул уже тетиву, и тут кто-то раз тебя и по локтю».
Слова, звучавшие откуда-то сверху, были настолько неуместно-нелепыми, что стали как раз той рукой, толкнувшей локоть. Случайный свидетель мог оказаться рядом и пострадать — но в переулке кроме нее и чудовища никого не было. Ревекка совершила роковую ошибку, подняв голову.
Из окна выглядывала женщина. Самая обыкновенная, если не считать, что через кожу просвечивала гнойная язва, а где-то за ее спиной детский голос, не такой слышный, но отчетливый тревожно шептал: «Мам, кто там?».
Заклинание застряло в горле всего лишь на миг, но этого хватило пленным духам, чтобы выйти из-под контроля хозяйки и взбунтоваться против нее. Они хлынули на Ревекку, отшвырнули и прижали к стене, а рука-лапа преобразившегося чудовища, ухватив за шею, поволокла выше.
— Такая сильная ведьма… — шипел-шептал он. — Такая смелая… Такая глупая… Такая вкусная…
