— Скорпиус еще получит свое, – говорит ободряюще Джеймс, – так же, как и все те идиоты, которые глазели на тебя в коридорах.

— Спасибо, Джей, — отвечаю я.

Мы продолжаем работать снова в тишине. Через час я начинаю всерьез подумывать, а не выпрыгнуть ли из окна кабинета, который находится на шестом этаже. Но эти мысли бродят в моей голове, ровно до тех пор, пока я не нахожу папку с пометкой «Сириус Блэк», а рядом с ней точно такую же «Джеймс Поттер». Я не могу не улыбнуться. Я открываю папку Сириуса Блэка.

Имя: Сириус Блэк

Дата: 7 сентября 1971

Курс: 1

Факультет: Гриффиндор

Наказание: вымыть кабинет Зельеварения

Назначил: профессор Слагхорн

Проверил: профессор Слагхорн

Причина задержания: мистер Блэк намеренно добавил лишний ингредиент в зелье мистера Поттера, что привело к исчезновению у мистера Поттера бровей.

Я не могу удержаться от смеха. Открыв папку Джеймса Поттера, вижу аналогичную запись.

Имя: Джеймс Поттер

Дата: 7 сентября 1971

Курс: 1

Факультет: Гриффиндор

Наказание: вымыть кабинет Зельеварения

Назначил: профессор Слагхорн

Проверил: профессор Слагхорн

Причина задержания: мистер Поттер намеренно добавил неправильный ингредиент в зелье мистера Блэка, так что мистер Блэк смог говорить только «тролль» и «абракадабра». Его знания английского языка необходимо будет восстановить.

— Ты видел это? – рассмеялась я и передала Джеймсу обе папки.

Он громко хохочет, читая наказания двух мужчин, которые пришлось им отбывать во времена учебы в Хогвартсе. Я вижу карие глаза Джеймса, светящиеся восхищением. Мы веселимся, читая отчеты о задержании Джеймса Поттера-старшего и Сириуса Блэка. Они отбывали наказание более трехсот раз за семь лет обучения в Хогвартсе. Похоже, они получали по отработке каждый месяц за нарушение комендантского часа, когда учились на старших курсах.

— Я удивляюсь, как папа вырос таким правильным, с таким-то отцом, – говорит Джеймс, постукивая по папке с делом своего деда.

— О, я бы не сказала, что он был слишком правильным, – усмехнулась я и вытащила папку с надписью «Гарри Поттер». Джеймс улыбнулся в ответ, и выхватил папку из моих рук.

— О-о, незадача! – смеется он. – Ого, он получил отработку на пятом курсе от некой персоны, именующей себя профессор Д.Д. Амбридж. Интересно, что он такого сделал, чтобы это заслужить…

Я заметила папку с пометкой «Гермиона Грейнджер». Она была совсем тоненькой, хотя я никогда и не думала, что моя мать была святой.

Мы с Джеймсом весело ищем папки со знакомыми именами. Наши тети, дяди, родители – у всех были папки, содержащие отчеты о нарушениях. Забавно, но мы не смогли найти папку, принадлежащую дяде Перси. У дяди Джорджа и его покойного брата-близнеца Фреда, толщина папок сравнима разве что с папками Сириуса Блэка и Джеймса Поттера. Даже тетя Джинни получила несколько отработок. Папка отца была примерно такого же размера, как и у дяди Гарри, но явно не дотягивала до Блэка или Поттера.

Еще через час приходит профессор Лонгботтом и говорит, что мы свободны. Я покидаю кабинет Невилла и чувствую себя намного лучше, чем в начале отработки. Такое ощущение, что он хотел мне показать, что я не единственный человек в семье, совершивший ошибку. Большая часть меня хочет вернуться и обнять его, но это было бы просто неуместно. Так что я просто не выдерживаю и даю волю слезам, как это сделали бы и вы.

— Мерлин, Рыжая, что случилось? – вскрикивает Джеймс.

— Н-н-невилл такой хороший! – рыдаю я. Джеймс скептически приподнимает бровь, удивляясь, как человек, продержавший нас около двух часов на отработке, может быть «хорошим». А я просто не могу сдерживаться… Серьезно, что со мной происходит? С тех пор, как я узнала о беременности, я плачу, как дитя. Хотя использовать слово «дитя» – немного странно. Но именно это со мной и происходит.

*

В среду я отправилась к мадам Помфри в больничное крыло. По дороге туда, пять человек уставились на меня, шесть захихикали, а один спросил: «Так это правда?», и группа слизеринок нарекла меня «шлюхой». Вот это и вправду гораздо хуже. Они могли бы мне выцарапать глаза своими мерзкими ногтями.

Мадам Помфри лечит первокурсника у которого опухли пальцы на руках – видимо, результат травмы на Гербологии. Я жду, пока она закончит с ним и обратит внимание на меня.

— Мисс Уизли, – ласково говорит она, явно меня жалея, – чем я могу вам помочь?

— Эм… – начинаю я, – а мы бы могли поговорить в вашем кабинете?

Она проводит меня внутрь помещения и усаживает в очень удобное бархатное кресло. Мадам Помфри выжидающе смотрит на меня.

— Мне хотелось бы узнать, известно ли вам что-нибудь об усыновлении? – спрашиваю я.

Мадам Помфри удивленно смотрит на меня. Если она только попробует начать меня переубеждать, я закричу. Вероятно, в этом случае я окажусь в психиатрической палате Мунго, но там я явно буду чувствовать себя, как рыба в воде. По крайней мере, никто не будет меня сверлить взглядом и обзывать шлюхой. Честное слово, можно подумать, что я первая женщина, которая оказалась в подобной ситуации за всю историю человечества.

— Усыновление? – скептически переспрашивает мадам Помфри. – А вы уверены, что это ваше окончательное решение?

— Я еще не до конца уверена, – правдиво отвечаю я. – Мне просто интересно, как это происходит.

Мадам Помфри начинает рыться в ящике стола и достает несколько брошюр. Она протягивает их мне. Первая озаглавлена: «Значит, вы беременны», вторая – «Беременность – ваш выбор» и третья – «Радость материнства». Я готова швырнуть на стол эти пособия, ведь там упоминается «радость» и «материнство» в одном предложении. Разве я выгляжу радостной?

— Вы на пороге выбора, Роза, и я рада, что вы задумываетесь над ним, – любезно произносит Помфри, – но не позволяйте группе студентов-идиотов, оскорбляющих вас, влиять на ваш выбор. Ведь мы говорим о вашем сыне или дочери.

— Нет, что вы, – быстро отвечаю я, – этого никогда не случится. Я должна все взвесить. Анатомия не имеет значения, когда дело доходит до воспитания детей. Я ведь не мать.

Мадам Помфри выглядит ощутимо разочарованной после моих слов. Но ведь это правда. Я не мать. В самом деле, мне совершенно не нравятся дети. Помню, когда у тети Одри родилась Люси, (мне тогда было около пяти-шести лет) все ожидали от меня, что я буду носиться вокруг нее. Но, к сожалению, такого не произошло. Я абсолютно не знаю, как вести себя с детьми, не говоря уж о том, что в свои пять лет я была самой настоящей пацанкой, ведь проводила большую часть своего времени вместе с Джеймсом, Фредом, Алом или Тедди, дети просто никогда меня не привлекали.

Я забираю с собой брошюры и покидаю больничное крыло, с четким намерением найти тихий уголок, чтобы сделать свою домашнюю работу, находясь вдали от сплетен и надоедливого внимания. Но такое ощущение, что каждый ученик Хогвартса сейчас бродит по коридорам, стараясь получше рассмотреть Беременную Уизли. Хаффлпаффцы, слизеринцы, рейвенкловцы и гриффиндорцы, они все останавливаются, чтобы лучше меня увидеть, пока я иду по коридору. Гнев просто кипит во мне, пока я наконец-то не взрываюсь:

— Почему бы вам просто не сфотографировать, тогда вы сможете любоваться мной вечно! – кричу я.

Шепотки вокруг меня резко смолкают. Некоторые девчонки хихикают над моей реакцией, а мальчишки выглядят просто перепуганными. Я чувствую, как кто-то хватает меня за руку и тащит из притихшего, но заполненного по самое не могу, коридора.

Это Ал.

Он заводит меня в пустой кабинет Трансфигурации и слезы начинают бежать по моим щекам. Я чувствую, что просто не могу сейчас остановиться. Когда мне попадется Лаура Фелпс, я с таким наслаждением выдеру ей волосы!

— Не плачь, Роза, – успокаивающе произносит Ал.

— Моя жизнь закончена, Ал, как мне НЕ плакать? – кричу я.

— Успокойся! Это еще не конец света… Просто стервятники получили пищу для сплетен, которые оживляют их скучную жизнь, – спокойно говорит Ал.