Думаю, она это говорит, чтобы заполнить паузу. Все новорожденные выглядят одинаково. Тем не менее Скорпиус буквально светится от гордости после ее слов.

— Могу я подержать его? — нервничая, спрашивает Скорпиус. Я передаю ему ребенка, поддерживая под головку. Скорпиус выглядит неловким, держа его, и напуган до чертиков. Ведь именно это же чувствую и я. После того, как плацента отошла, а целительница взмахом палочки очистила все, мама выходит, чтобы рассказать о прибавлении в нашем семействе. Целительница надевает крохотную синюю шапочку на голову ребенка, улыбается нам и оставляет наедине.

— Он очень похож на ловца, да? — спрашивает Скорпиус, который теперь уже с большей уверенностью держит его. — Он будет самым лучшим ловцом, которого когда-либо видели Уимборнские осы! Он перевернет все представления о Квиддиче.

— Ему минута от роду, тебе не кажется, что ты слишком уж спешишь? — зеваю я, прикрыв глаза.

Я не думаю, что была когда-нибудь настолько сильно вымотана в своей жизни. Как-то Джеймс на пятом курсе заставил меня пробежать двадцать кругов вокруг квиддичного стадиона с сумкой, полной кирпичей на спине, но даже тогда я не была хотя бы наполовину так же вымотана. Мне трудно держать глаза открытыми, и я почти завидую тому, что ребенок крепко спит на руках у Скорпиуса.

— Ты молодец, Роза, — слышу я голос Скорпиуса, — не знаю, как ты это сделала.

Я тоже не знаю, как это сделала.

*

Я открываю глаза и понимаю, что проспала до самого утра, заснув вчера в восемь вечера. Насколько я помню, папа, мама, Хью заходили в палату, а вот остальные, как мне кажется, отправились по домам. Ну, все, кроме Скорпиуса. Он спит в кресле рядом с моей кроватью. Сейчас около девяти и ребенок по-прежнему спит. Может быть, люди все же ошибаются. И, возможно, дети не плачут всю ночь напролет. Или, быть может, это просто мой ребенок идеален.

Рука Скорпиуса свешивается со стула, и он внезапно просыпается, оглядываясь вокруг, чтобы понять, где находится.

— О, ты проснулась, — хрипло говорит он.

— Ага, — отзываюсь я, хотя не чувствую, что проснулась окончательно. Такое ощущение, что я застряла в странном сне, все еще пытаясь понять, будет ли он хорошим или же станет моим самым худшим кошмаром.

— Целительница сказала дать тебе это, если будет больно, — он протягивает мне флакон с зельем. Я выпиваю его, так как боль приходит, стоит мне только сесть.

— Целительница заходила?

— Да, она пришла, когда малыш проснулся в первый раз, — зевает Скорпиус.

— Он просыпался? — я не помню, чтобы он просыпался. Конечно же, я бы его услышала. Я же не могу оказаться настолько ужасной матерью, что даже не услышу плач собственного ребенка.

— Раза три, ты была в отключке, — говорит Скорпиус, — да и все равно он не слишком громко плакал. Роза, не смотри так.

— Как?

— Словно ты думаешь, что ты плохая мать, потому что не смогла его услышать.

Он явно может читать мысли. Определенно. И вовсе у меня не был такой вид, словно я думала, что плохая мать. Но что, если бы Скорпиуса не было рядом? Что, если бы ребенок страдал, а я даже не проснулась, потому что мне было чертовски лень?

— Знаешь, мы не можем и дальше продолжать называть его «малыш», — говорит Скорпиус. — Я тут подобрал несколько имен… что ты думаешь о…

— Слушай, если ты хочешь назвать его Драко, Джубба** или Таурус или еще каким-нибудь таким же странным именем в духе Малфоев, то тебе придется приложить много усилий, чтобы меня убедить…

— Вообще-то, нет…

— И мы не станем называть его Люциусом, потому что тогда все остальные дети станут звать его «Люци», — твердо добавляю я.

— Да не хочу я называть его Люциусом!

— Ладно, через некоторое время я вполне могу привыкнуть и к Драко. Мы могли бы звать его «Дрейком». Правда, я сомневаюсь, что папа этому обрадуется…

— Роза, что ты думаешь об Эйдане? — перебивает он меня.

— Эйдан кто?

— Эйдан Уизли, — говорит он. Кто, черт возьми такой, этот Эйдан Уизли? Знаю ли я Эйдана Уизли? Скорпиус указывает на ребенка.

— Ты имеешь в виду имя? — тупо уточняю я.

— Ну, да.

— Мне… определенно нравится, — говорю я. И кажется, это единственная вещь с которой мы согласны оба. — Эйдан Уизли… Эйдан Рональд Уизли.

Мне нравится это имя. Нет, я люблю это имя. Эйдан. Я не могу представить, чтобы назвать его как-нибудь иначе, когда Скорпиус предложил это.

И словно он понимает, что мы говорим о нем: Эйдан Рональд Уизли просыпается и заходится плачем. Скорпиус берет его на руки и передает мне. Он уже похож на настоящего папочку, а я чувствую себя полным профаном в этом.

— Почему он не перестает плакать? — спрашиваю я. — Может, я ему не нравлюсь?

— Погоди минуту, — говорит Скорпиус, — возможно, он голоден. Целительница накормила его вчера каким-то специально приготовленным молоком, но она сказала, что… ты знаешь… — он неловко ерошит волосы. — Она сказала, что будет лучше, если ты покормишь его грудным молоком.

Покормлю? Почему я не знаю о таких вещах? Конечно, он просто хочет есть, и, конечно же, я должна покормить его грудью. Я ведь теперь мама. А это то, что делают матери. Но как я могу обнажить грудь при Скорпиусе, сидящим прямо напротив меня? Я читала, что ребенка надо кормить грудью где-то спустя полчаса после рождения, но я просто спала. Я весьма легкомысленна. Что, если он не возьмет ее? Что, если он никогда не возьмет грудь, потому что я вчера слишком устала, чтобы покормить его?

— Я сейчас просто выйду в туалет, — решает Скорпиус. Видимо, он понял, насколько мне неловко.

— Привет, Эйдан, — говорю я своему малышу, который вроде бы перестал плакать, но все еще продолжал всхлипывать. — Ты, наверное, голоден? Если так, то ты можешь… Ну, не знаю, моргни дважды.

Он смотрит на меня и замолкает, словно пытается понять, что же я от него хочу. Ладно. Давай сделаем это.

Я расстегиваю пуговицы на больничной пижаме и жду. Я не знаю, должен ли он сам взять грудь или же это я должна направить его голову. Так что я просто жду и держу его рядом. Он же продолжает смотреть на меня.

— Давай же, Эйдан. Нам обоим будет легче, если ты просто сделаешь это.

Он не выказывает никаких признаков, что собирается что-то предпринять. Ого, он уже не слушается, хотя ему нет и дня.

— Ну пожалуйста, Эйдан, пожалуйста, — всхлипываю я. — Мне жаль, что я не сделала так вчера. Ты же знаешь, как это было… прости меня! Я никогда больше не буду спать, если ты сделаешь это! Пожалуйста, не надо меня ненавидеть, маленький. Я тебя люблю, просто…

И он это делает. Видите, я могу быть достаточно убедительной! Это настолько странно, но… полезно? Я не знаю, правильное ли это слово. Я кормлю другого человека. И это вовсе не похоже на то, как домовики кормят студентов Хогвартса, ведь именно я даю ему еду и питательные вещества. Посторонний человек полностью зависит от меня, и хотя это так страшно, я это сделала! Я кормлю его!

Скорпиус стучится в дверь, прежде чем войти. Теперь мне и правда все равно, что он увидит.

— Он делает это! Он взял, Скорпиус, и ест… или пьет, или как там это правильно называется?

— Правда? Это здорово! Знаешь, я до сих пор не могу поверить, что он здесь.

Скорпиус присаживается в кресло и закрывает глаза. Если подумать, он, похоже, слишком мало спал этой ночью, если малыш — я имею в виду Эйдана — просыпался раза три. Я тоже не могу поверить, что он здесь. Полагаю, я просто настолько свыклась с беременностью, что немного трудно приспособиться к жизни без живота, хотя там все еще осталось приличное количество жира, которого раньше не было.

Эйдан снова засыпает после того, как его покормили. Теперь я принимаю душ и чувствую себя намного лучше, потому что от меня больше не несет потом, а волосы избавились от жирного блеска. Вскоре приходит целительница и говорит, что после обеда я могу отправляться домой.

— После обеда? А разве это не слишком быстро? — спрашиваю я ее.