Из горла вырвалось рыдание.

За спиной застонали петли. София резко повернулась. Хайгейт. Зачем он нарушает уединение? Неужели у нее не может быть ни минуты покоя, чтобы оплакать Ладлоу?

— Что вы тут делаете? — голос ее дрогнул, но она упорно продолжила: — Вы же сами сказали, еще двух дней не прошло — нам нужно быть осторожнее, чтобы не оказаться в положении, из которого не будет пути назад!

Хайгейт вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Резко щелкнул замок, стало намного темнее.

София ахнула. До чего это безрассудно и опрометчиво! Она в ловушке. Если поднять шум, сюда прибегут все, включая Ладлоу. И тогда они с Хайгейтом попадутся окончательно.

— Нам нужно поговорить. — Хайгейт подходил все ближе, стуча каблуками. София не видела, где он сейчас находится. И почему ей не пришло в голову захватить с собой свечу? Закрыв дверь, он полностью погрузил библиотеку во мрак. Единственным источником света являлся лунный луч, пробившийся через окно.

— Мы уже разговаривали перед обедом.

— Нужно поговорить еще. — Справа исходил жар. Если вдохнуть поглубже, она, несомненно, почувствует аромат сандалового масла. София едва подавила желание съежиться и отшатнуться.

— Вам давно пора преодолеть свои чувства к Ладлоу.

Она вонзила ногти в ладони.

— А вот это, милорд, совершенно не ваше дело.

— Я решил сделать это своим делом. — В голосе его звучала спокойная властность.

София снова задрожала.

— Зачем? Какое эго имеет значение? Недели через две я разорву нашу помолвку, и мы больше никогда не увидимся. С какой стати вас заботят мои чувства к другому мужчине?

— Этот мужчина не заслуживает вашей любви.

София попыталась разглядеть его лицо в темноте.

— Да что вы вообще можете об этом знать?

— Я знаю о Ладлоу многое, и по большей части все это отвратительно. — Хайгейт помолчал, затем вздохнул. — Подумайте только, что он сотворил с вами. Ладлоу мог бы помочь нам выбраться из сложившейся ситуации, но разве он сделал хоть что-нибудь?

— Он... он сказал мне, что сделает все, что в его силах. Сказал, что я могу на него рассчитывать.

— Хм-м-м. — Снова молчание. Софии показалось, что Хайгейт кивает. — И что, Ладлоу выполнил обещание?

— Я же не могу этого знать, верно?

— Удобно, правда? Я мог бы кое-что вам рассказать, но вижу, вы не настроены слушать и, скорее всего, не поверите мне.

Хайгейт произносил каждое слово с твердой решимостью, от которой у Софии перехватывало дыхание и дрожало сердце. Где-то в глубине живота поселилось холодное предчувствие надвигающейся опасности. Слава богу, она почти не притронулась к ужину! Он знает о Ладлоу что-то ужасное. Нет. София отбросила эту мысль. Она не готова признать, что потратила последние пять лет жизни на сладкие фантазии.

София прижала книгу к груди.

— Я предпочту не слышать этого прямо сейчас, если вы не против, — проговорила она дрожащим голосом.

— Значит, готовы поверить на слово? — мягко произнес Хайгейт. София живо представила картину: холодный вечер, теплый, потрескивающий в камине огонь, она лежит на кушетке, голова покоится на мужском бедре, и этот голос читает ей стихи... София буквально ощутила его пальцы, запутывающиеся в ее локонах.

Нет! Она не должна воображать все это, в особенности когда подобные фантазии вполне способны осуществиться. Всего-то нужно не разрывать помолвку. Но ведь она же ничего не знает об этом мужчине! Неужели последние пять лет не доказали ей несостоятельность жизни в мире иллюзий?

Покачав головой, София крепче прижала к себе книгу.

— Что у вас там? — он каким-то образом уловил это движение в темноте.

София молча показала ему свой щит.

Он подошел к окну, и в бледном лунном свете очертания его фигуры стали более отчетливыми. Его тень обрела признаки человека: плоть и кости.

— Что это? Я не вижу название.

София сглотнула.

— «Чувство и чувствительность».

— Вам следовало бы больше ценить разум, чем чувства.

— Да что вы об этом знаете?

— Возможно, намного больше, чем вы предполагаете.

Слова прозвучали не особенно убедительно, но голос был исполнен значимости, словно намекал на эмоциональные хитросплетения в прошлом.

— Значит, это и есть ваш ответ? Полагаться исключительно на разум и холодную логику? И пусть они управляют всей вашей жизнью?

— Разве не так поступала Элинор Дэшвуд? А если хорошенько подумать, то Ладлоу напоминает мне Люси Стил, правда, он гоняется не за состоянием, а исключительно за респектабельностью.

София внимательно смотрела на его профиль: лунный свет смягчил резкие черты, даже шрам стал почти незаметен.

— Вы читаете романы?

— Я считаю, что нужно лично проверить вещь, прежде чем утверждать, что это всего лишь женское легкомыслие.

— А еще что-нибудь подобное вы читали? Мне очень понравился роман «Гордость и предубеждение».

— Боюсь, не имел удовольствия.

София вернулась обратно к полкам, где когда-то, как солдаты в строю, стояли книги в кожаных переплетах. Даже в темноте она легко нашла нужный потрепанный томик.

— Думаю, вам следует попытаться. Возможно, в леди Кэтрин вы узнаете свою сестру. — Передавая ему книгу, София вдруг засомневалась. — Если, конечно, вы не пришли к заключению, что подобное занятие и впрямь слишком легкомысленно.

Уголки его губ дернулись.

— Никто не смеет утверждать, что я уклоняюсь от брошенного вызова. — Хайгейт взял книгу, и пальцы их на мгновение соприкоснулись. — Может быть, когда я прочитаю, мы ее обсудим.

София резко отдернула руку.

— Если вы не сочтете ее слишком легкомысленной.

— Мисс Сент-Клер, я никогда не говорил, что «Чувство и чувствительность» — легкомысленная книга. Если вам так показалось, вы ошиблись. А теперь, если мы хотим избежать дополнительных затруднений, нам пора вернуться к остальным, каким бы мучительным вам это ни казалось. Я пойду первым, а вы подождите несколько минут и только потом следуйте за мной.

Коротко поклонившись, Хайгейт повернулся и вышел из библиотеки, оставив Софию наедине со своими мыслями. И в третий раз по ее телу прошла дрожь. Как, скажите на милость, ей удалось бросить вызов этому человеку?

— Мисс Джулия, позвольте перемолвиться с вами парой слов.

Джулия резко повернулась, но взгляд, брошенный в сторону гостиной, ее успокоил — мать и леди Уэксфорд уже уселись, демонстративно игнорируя друг друга. Слава богу. Ни одна не слышала шепота Ладлоу.

Тишина, доносящаяся из гостиной, была настолько оглушающей, что перспектива приватной беседы с Ладлоу показалась Джулии почти манящей. Но только почти.

Она снова повернулась к нему.

— Вы что, не собираетесь пить портвейн со всеми джентльменами?

Ладлоу усмехнулся.

— Хайгейт уже куда-то ушел, а ваш приятель Ревелсток не особенно жалует мое общество.

Джулия язвительно посмотрела на него. Если Ладлоу уловил враждебность Бенедикта, почему не замечает полное отсутствие энтузиазма у нее? И если уж на то пошло, Ладлоу давным-давно должен был обратить внимание на чувства Софии.

— Хотите присоединиться к нам в гостиной?

— Я весьма надеялся поговорить с вами наедине.

Вспомнив о затруднительном положении сестры, Джулия прищурилась. София упоминала, что тем вечером Ладлоу оказался рядом. Если он намерен заполучить ее, скомпрометировав, то пусть придумывает новый план.

— Мы едва знакомы, сэр. Что же такого вы собираетесь мне сказат ь, чего нельзя произнести при моей матери и леди Уэксфорд?

Ладлоу потянулся и положил ладонь ей на руку.

— Это займет всего минуту.

Вздернув бровь, Джулия резко убрала руку.

— В таком случае вы вполне можете сказать мне все прямо здесь.

— Прошу вас. Я понимаю, что это в высшей степени необычно, но дело весьма срочное.

— Срочное? — Джулия отмахнулась, что граничило с откровенной грубостью. Но это ее не волновало, главное, чтобы до него, наконец, дошла мысль — его внимание ее не интересует. — До бала у Послтуэйтов вы за всю жизнь мне и двух слов не сказали. Не могу представить, что изменилось с тех нор, ведь вы то и дело возникаете у меня на пути.