Нельзя не отметить и обратную тенденцию. Риски, генерированные правовыми актами в области использования информационных и инфокоммуникационных технологий, порождают экономические, социальные, экологические и политические деформации.

В Российской Федерации в целом ряде законов и подзаконных нормативных правовых актов содержатся нормы, предусматривающие анализ, оценку, прогнозирование и минимизацию рисков в различных сферах общественных отношений.

При этом базовым нормативным правовым актом в части государственного управления рисками в Российской Федерации является Федеральный закон от 28 июня 2014 г. № 172‐ФЗ «О стратегическом планировании в Российской Федерации» [29]. Данный закон регулирует отношения, возникающие между участниками стратегического планирования в процессе целеполагания, прогнозирования, планирования и программирования социально-экономического развития Российской Федерации, субъектов Российской Федерации и муниципальных образований, отраслей экономики и сфер государственного и муниципального управления, обеспечения национальной безопасности Российской Федерации, а также мониторинга и контроля реализации документов стратегического планирования.

Согласно пункту 5 статьи 3 указанного Федерального закона, «прогнозирование – деятельность участников стратегического планирования по разработке научно обоснованных представлений о рисках социально-экономического развития, об угрозах национальной безопасности Российской Федерации, о направлениях, результатах и показателях социально-экономического развития Российской Федерации, субъектов Российской Федерации и муниципальных образований». В пункте 21 статьи 3 стратегический прогноз Российской Федерации понимается как «документ стратегического планирования, содержащий систему научно обоснованных представлений о стратегических рисках социально-экономического развития и об угрозах национальной безопасности Российской Федерации». Статья 7 вышеуказанного Федерального закона в числе принципов стратегического планирования выделяет принцип реалистичности, смысл которого определяется следующим образом: «при определении целей и задач социально-экономического развития и обеспечения национальной безопасности Российской Федерации участники стратегического планирования должны исходить из возможности достижения целей и решения задач в установленные сроки с учетом ресурсных ограничений и рисков» (пункт 9 статьи 7). Статья 16 определение рисков при достижении целей социально-экономического развития Российской Федерации и целевых показателей на долгосрочный период, с учетом задач обеспечения национальной безопасности Российской Федерации, установлено в качестве требования к подлежащей к разработке каждые 6 лет Стратегии социально-экономического развития Российской Федерации (подпункт 2 пункта 7 статьи 16). Стратегический прогноз Российской Федерации, разрабатываемый по поручению Президента Российской Федерации на двенадцать и более лет Правительством Российской Федерации, также должен включать «оценку рисков социально-экономического развития и угроз национальной безопасности Российской Федерации» (подпункт 1 пункта 2 статьи 23), разработку «оптимального сценария преодоления рисков и угроз с учетом решения задач национальной безопасности Российской Федерации» (подпункт 3 пункта 2 статьи 23). В числе основных задач мониторинга реализации документов стратегического планирования заявлены «проведение анализа, выявление возможных рисков и угроз и своевременное принятие мер по их предотвращению» (подпункт 6 пункта 2 статьи 40) [29].

Помимо вышеозначенного Федерального закона, нормы, предусматривающие необходимость управления рисками, встречаются, хотя и нечасто, в других нормативных правовых актах [30, 31, 32, 33, 34].

На необходимость учета рисков в различных сферах неоднократно обращал внимание Президент Российской Федерации в своих ежегодных посланиях. Так, в Послании Федеральному Собранию от 20.02.2019 Президент РФ подчеркнул, что «работать на стратегические цели необходимо уже сегодня… Мы обязаны двигаться только вперед, постоянно набирая темп этого движения» [35]. В монографии А.О. Турганбаева при исследовании перспектив развития административно-правового обеспечения стратегического планирования в государственном управлении сделан вывод о технологическом отставании России по внедрению новейших технологий в стратегическое планирование от государств как англосаксонской правовой системы (Австралия, Великобритания, Канада, США), так и некоторых государств Азиатско-Тихоокеанского региона (Китай, Сингапур, Таиланд, Южная Корея, Япония) [36, c. 144]. Только благодаря задействованию современных информационных и инфокоммуникационных технологий и систем искусственного интеллекта в стратегическом планировании, возможно, достичь главной цели государства – улучшение условий жизнедеятельности людей и повышение комфорта жизненной среды. Однако предвидеть многие риски, вызовы и проблемы, возникающие с использованием этих технологий будущего необходимо уже сейчас.

Отечественными учеными Куприяновским В.П., Намиотом Д.Е., Синяговым С.А. отмечено, что современные КФС «интегрирует в себе кибернетическое начало, компьютерные аппаратные и программные технологии, качественно новые исполнительные механизмы, встроенные в окружающую их среду и способные воспринимать ее изменения, реагировать на них, самообучаться и адаптироваться» [37, c. 22]. При этом неотъемлемым свойством КФС является связанность их физических компонентов посредством инфокоммуникационных технологий [38]. КФС соединяет физические процессы производства или иные другие процессы программно-электронными системами (к примеру, систему управления распределения электроэнергии), реализуемые путем непрерывного управления [39]. Это является отличительной чертой КФС и в то же время их слабым местом. Возможность удалённого доступа к физическим компонентам (оборудованию, автомобилям, кардиостимуляторам) даёт злоумышленнику возможность перехватить управление над ними. Таким образом, возникает риск, связанный с возможностью несанкционированного доступа, перехвата и злоумышленного изменения процесса управления физическим компонентом.

К примеру, в 2009 году вредоносное программное обеспечение Stuxnet вывело из строя центрифуги на иранском заводе по обогащению урана. В результате атаки иранская атомная промышленность была отброшена на несколько лет назад. В 2019 году атаке подверглась энергетическая система Венесуэлы. Злоумышленники получили контроль над системой управления электроснабжением в столице Венесуэлы и над системой управления гидроэлектростанции имени Симона Боливара и дистанционно отключили электрическую сеть. В результате атаки половина страны осталась без света.

Риск проникновения злоумышленника в киберфизическую систему не ограничивается одним ущербом экономике и промышленности государства. Последствием атаки на КФС может стать и смерть человека. Так, в проведённых в лабораторных условиях экспериментах исследователи продемонстрировали возможность удалённого доступа к кардиостимуляторам и изменения режима их работы, в результате чего человек, которому они имплантированы, может умереть. Также проводились эксперименты по получению удалённого доступа к системе управления автомобилем. Марин Ивезич, эксперт по информационной безопасности, указывают на трудность обнаружения следов таких атак. По мнению специалистов, криминалисты, расследующие подобные инциденты, «скорее всего, не обратят внимание на немногочисленные оставленные следы и сочтут смерть случайной» [40].

Итак, первый критерий классификации рисков использования КФС можно сформулировать как риск нанесения ущерба от несанкционированного доступа к удалённым устройствам (физическим компонентам) и их потенциальной злоумышленной компрометации.

Вторым критерием классификации рисков зачастую выступают три известных свойства информации: конфиденциальность, целостность, доступность (в английской номенклатуре – «CIA»: Confidentiality, Integrity, Availability).