— Убей меня, — просишь ты шелестящим от страха голосом, и прогибаешься в умоляющем поклоне, по-прежнему сидя на коленях.

Я ничего не говорю, лишь наблюдаю за тем, как твоя спина подрагивает из-за тихих всхлипов отчаяния. Ты продолжаешь умолять меня о смерти, и я подхожу к тебе, одной рукой хватаю за предплечье, и поднимаю. Твоё тело обмякло и ты почти не способна стоять на ногах, потому я прижимаю тебя к себе и обхватываю одной рукой твою талию, в другой держа клинок. Ты замолкаешь, и, склонив голову мне на грудь, смотришь на наряженный в кроваво-красное клинок, вдыхая тихо и спокойно, уже готовясь к смерти.

Я бы много отдал за то, чтобы услышать твои мысли. О чем ты думаешь, если выражение твоего лица так безмятежно? Есть ли я в этих мыслях? Если и есть, то, верно, только избавляющий тебя от позора взмахом клинка.

— Хиёри… — произношу так тихо, как только могу, иначе кто-то может услышать, что я обращаюсь к человеку по имени.

Ты поднимаешь глаза и с блаженной улыбкой разглядываешь пятна крови на моей коже. Думаешь, что осталась всего пара секунд до твоего счастливого конца, и потому вовсе теряешь рассудок и бдительность. Я никогда не целовал женщин, которыми пользовался для утешения моих скверных желаний, считал это низким и отвратительным, но ты — не они, и потому я горящими от желания губами прислоняюсь к твоим, ловя безразличный взгляд. Ты думаешь, что умрёшь, и только поэтому тряпичной куклой висишь в моих объятиях.

— Ты не получишь смерти, — шепчу я тебе в губы, и твоё лицо искажается страхом и безысходностью такой огромной силы, что я на миг думаю о том, что могу убить тебя просто ужасом происходящего.

Наконец, ты вырываешься, отталкиваешь меня от себя, но, так как руки твои слабы и сама ты еле удерживаешь в себе равновесие, я лишь только слегка наклоняю голову, следя за твоими смешными попытками убежать. Я небрежно бросаю клинок на пол и одним движением перекидываю тебя через плечо. Ткань разъезжается на твоём бедре, и совсем близко с собой я вижу твою белоснежную кожу, так манящую прикоснуться к ней.

Нет смысла оставаться в этой окровавленной комнате, и потому я выхожу из неё, идя по длинному ходу когда-то великого дворца. Но каждый дом теряет свой титул, когда все в нём умирают, и теперь все это — моё.

Императорские покои все такие же роскошные и большие, их не коснулась кровавая месть, смерть и гниение. Из-за своих рыданий ты вовсе не замечаешь, как мы оказываемся тут. Лишь когда под своими лопатками ты ощущаешь мягкость постели, что-то кроме горя проскальзывает в твоих мыслях, и ты замолкаешь, омертвевшим взглядом упираясь в мои глаза. Я нависаю над тобой, и, рассмеявшись, тяну за пояс. Он, готовый уже давно, развязывается, лишая твоё тело ещё одной защиты от меня. Краем взгляда замечаю, что твоё запястье запачкано кровью. Ты была так испугана…

Беру твою руку, и медленно слизываю гранатовые капли, с наслаждением ощущая их вкус и твоё смятение. Ты отворачиваешься, пытаясь отвлечься от ощущений рассматриванием бледно-серого с вышитыми на нём звездами покрывала. Я поднимаюсь, и, смерив тебя холодным взглядом, скидываю с себя одежду. Твой взгляд мельком скользит по моей фигуре, а потом ты стремительно краснеешь, пытаясь смотреть на потолок или на что-либо другое, но не на меня.

— Смотри, — приказываю я, и твой взгляд возвращается так быстро, как будто бы и просить было не нужно. Я замечаю, как лихорадочно блестят твои глаза, и ты думаешь о том, что совсем ужасно позволять себе смотреть. Но ты же хочешь, я вижу. Ты была ребёнком слишком долго, и даже когда черты твоего лица и тела стали совсем женскими, разум оставался на грани непорочности и благочестия. Вот и сейчас, когда ты раскинулась подо мной нежным шёлком, смятение на твоём лице говорило о том, что ты ещё не знала мужчину.

Когда ты смогла без задержки дыхания смотреть на меня, я наклонился и распахнул твою юкату, которая так раздражала меня до сих пор. В миг ты вознесла руки к своему телу, дабы скрыть все, что, как ты думала, предназначалось вовсе не мне.

Нет.

Потребовалось всего мгновение, чтобы, подняв тебя за плечи, вовсе избавить от одежды. Ты снова вспомнила, что нужно рыдать. Мне весьма надоело слушать твои страдания, и я, резко зажав твои запястья, снова укладываю тебя на спину, лишив возможности двигаться. Не давая тебе опомниться, я прижимаюсь губами к твоей шее, медленно целуя её все ниже и ниже, наконец приблизившись к твоей нежной девичьей груди. Я прикасаюсь к тебе слишком нежно, и поэтому слегка разозлившись, прикусываю кожу на твоей шее, ловя встревоженный вздох с твоей стороны.

Мои руки блуждают по всему твоему телу, и я готов признаться себе, что соблазнительнее тебя нет ни одной женщины. Из-за того, что моё возбуждение слишком сильно, и переносить его на удивление самому себе слишком трудно, моя ладонь скользит по внутренней стороне твоего бедра, открывая путь, который ты так тщательно пытаешься скрыть. Я кладу руки на твои колени, и резко раздвигаю их. Наклоняясь над тобой, я вижу полный ненависти взгляд, и он порывает во мне все те нити самообладания, какие и были до этого времени.

Я успеваю обезмолвить тебя глубоким поцелуем, прежде чем боль от потери невинности пронзает твоё тело. Ты зажмуриваешься, и случайно кусаешь мою губу. Я слизываю кровь и застываю в тебе, позволяя привыкнуть. На миг открыв глаза, ты смотришь на меня мокрым от слёз взглядом. Стонешь, когда я снова начинаю двигаться в тебе. Толчки глухой болью отдаются в твоём сознании, но и эта боль вскоре уйдет, и тогда ты поймёшь…

Меня передёргивает от возбуждения, когда твои маленькие прохладные ладони опускаются на мои плечи, и скользят по шее. Тонкие пальчики зарываются в мои волосы, и я чувствую, как горю изнутри этим чертовым огнём к существу, так нежно стонущему подо мной. Но ты не так проста, и вовсе не забываешь, что тебе это отвратительно и неприятно. Когда я с особенной силой толкаюсь в тебя, ты сжимаешь кулаки и тянешь мои волосы, пытаясь передать мне ту боль, которую испытываешь сама. Я, не останавливаясь и не прерываясь на то, чтобы убрать твои руки от себя, припадаю к твоим губам поцелуем, вовсе не ожидая, что ты ответишь мне на него. Но когда ты размыкаешь обычно сжатые губы и позволяешь мне целовать тебя много глубже, безрассудное сердце снова замирает, и я начинаю двигаться быстрее. Да и сам я, ужасаясь себе самому, стону, понимая, как сильно чувство наслаждения от обладания тобой.

Твои веки полузакрыты, и стоны боли сменились на стоны наслаждения. В тебе нет больше гнева, только переданная мною страсть, которой ты воспылала ко мне, сама того не желая. Эта мысль приводит моё существо в такой восторг, что я, совсем забыв про то, что бог, позволяю себе мысленно преклониться перед тобой.

В те секунды, когда я не целую тебя, я вижу лишь твои закрытые глаза и губы со слетающими с них тихими и приятными для моего слуха стонами. Когда мне кажется, что воздуха на нас двоих не хватит, я задерживаю дыхание, ещё глубже и быстрее двигаясь в тебе. Я слышу, что твой голос звучит громче и намного порочней, и руками прижимаю твоё тело к себе. Момент, когда нас двоих ослепляет вспышка магических ощущений, я осознаю едва-едва, потому что все, что я чувствую точно — твои руки на моей шее и сбивчивое дыхание, обжигающее мочку уха.

Перекатываюсь на спину, и, удерживая тебя на себе, я откидываю голову назад, слегка закрывая глаза. Ты не шевелишься, лишь шумно дышишь и кончиками пальцев царапаешь мою шею.

Ночь длинная, ты здесь, а значит времени для нас предостаточно.

Ты боишься моей страсти, но не ведаешь, что смертельнее страсти бога может быть лишь одно —

Его любовь.