— Мисс Грейнджер, у вас возник какой-то вопрос? — Малфой изящно изогнул светлую бровь, недоумевающе смотря на её застывшее в злобе лицо.
— О, — она отмерла, с ужасом понимая, что все это время, думая о своем, смотрела сквозь Малфоя. — Нет! Пожалуйста, продолжайте.
Гермионе хотелось провалиться на месте, потому что даже миссис Споуз сделала над собой усилие и повернула голову, чтобы посмотреть на неё. Министр призывно прокашлялся, и Малфой, тихо хмыкнув, продолжил отчет. Гермиона заметно расслабилась и, чтобы успокоиться, решила вспомнить что-то более приятное.
День святого Валентина две недели назад. Девушка слегка покраснела, вспомнив тот развратный комплект, который она, заткнув природную скромность, все же купила. О, каким было это бельё! Черного цвета, с тонким кружевом и ажурными подвязками… Оно было создано для того, чтобы заново зажигать огонь потухшей страсти. Смотрясь в зеркало, Гермиона не могла не признавать, что сама себя заводит. Наверное, играли роль те возбуждающие чары, что были наложены на бельё, но даже сейчас, не будучи под их влиянием, Гермиона испытывала волнение, вспоминая о впивающихся в её кожу шелковых лентах. Но что же сказал Рон? Мечтательная улыбка тут же померкла, и Гермиона постаралась убедить себя в том, что он совсем не хотел её обидеть, сказав: «Герм, что за цвет? И вообще, такое бельё лучше носить девушкам с грудью побольше». Да, он вовсе не хотел её обидеть, но все же сделал это. Белье было заброшено в самый дальний ящик.
— Милая, с вами все в порядке? — псевдошепотом пробасила миссис Споуз, и Гермиона наконец расцепила пальцы, которыми все это время неистово впивалась в собственные волосы. Малфой не замолчал, но проследил за нервными движениями Грейнджер с подозрительной внимательностью.
Последнее время она казалась ему еще более психованной, чем в Хогвартсе. Проносясь мимо него, зазнайка постоянно кривилась так, словно съела конфету со вкусом ушной серы. Драко Малфой старался думать, что это его нисколько не задевает, но каждый раз удерживал себя от язвительной шпильки в её адрес.
Грейнджер была похожа на ураган, время от времени сотрясающий все десять этажей Министерства Магии. Она выступала с памфлетами в защиту лесных пикси, собирала подписи для петиции против рабства домовых эльфов и занималась прочей волокитой, которую Драко в глубине души считал полной чушью. Но он, чувствуя какую-то странную вину перед лохматой девчонкой из школы, каждый раз приказывал всем в своем отделе поставить подпись там, где заучка прикажет. Он делал это через своего заместителя, и потому никто не распускал слухи о том, что начальник отдела международного магического сотрудничества вдруг сделался заступником сирых и убогих. Грейнджер, конечно же, тоже не знала, а потому продолжала корчить свой ротик, едва Драко Малфой появлялся на горизонте. А там он маячил слишком уж часто для человека, работающего на другом этаже.
Он говорил себе, что ходит в министерский кафетерий ровно в полдень только для того, чтобы выпить чашку отвратительно сваренного кофе, а не потому, что Грейнджер спускается к обеду в это самое время. Нет, нет и еще раз нет! Вид её растрепанной шевелюры мог перебить аппетит у кого угодно, и Драко с удовольствием отмечал, что созерцание Грейнджер позволяет ему не набирать лишних килограммов. И именно свою строгую диету Малфой обвинял в том, что он не мог отвести глаз от смакующей крем с пирожного Грейнджер двумя днями ранее. И ему, разумеется, совершенно не понравилось то, как она неловко облизнула испачканные в сладости кончики пальцев.
Задержав взгляд на Грейнджер еще немного, он продолжил читать, пытаясь игнорировать острый запах перегара, навеваемый со стороны Уизли. Рыжий недоумок бесил Драко с каждым днем все сильнее, хотя казалось, что это уже невозможно. Даже с Поттером Малфою удалось установить более-менее приятельские отношения (ведь дружба с начальником Аврората еще никому не повредила!), но вот Уизли оставался тем морально непреодолимым препятствием, о которое Драко, чертыхаясь, всякий раз спотыкался.
Каждая черта в лице рыжего и каждая интонация его голоса бесила до белого каления, а потому Малфой старался избегать встреч с экс-гриффиндорцем. Но Министерство было не таким огромным, как хотелось бы, и несколько раз в месяц они все же пересекались. Это было неизбежным злом, и Драко мужественно стискивал зубы всякий раз, когда заставал Уизли в буфете, уплетающим сытный обед, или за разговором с пышной секретаршей своего босса, или просто за бесцельным просиживанием в отделе магических игр и спорта. Но, как бы ни бесил сам рыжий остолоп, Грейнджер, холящая и лелеющая его, бесила еще больше. Драко понимал, что надежда всегда умирает последней, но в случае отношений героев войны было ясно: её труп уже давно сгнил и источал смрадный запах, похожий на тот, что сейчас исходил от Уизли.
Малфой понимал, почему Грейнджер стала еще большей стервой, и про себя отмечал, что на её месте уже начал бы зверски убивать.
— У меня все, — Драко кивнул и, получив одобряющий взгляд Кингсли, отложил бумаги.
— Следующим выступит глава отдела магического правопорядка, — объявил министр, и все взгляды устремились в противоположный конец стола.
Гермиона все еще пребывала в подавленном настроении. Негативные воспоминания заставили её почувствовать странное одиночество и неполноценность. То, что их с Роном отношения давно перестали приносить радость, отрицать и дальше было невозможно. Она с досадой осознала, что их совместная жизнь стала похожа на поздние годы супружества престарелой пары. Они приходили домой, ужинали, смотрели телевизор или читали газеты, а затем ложились спать на разных концах кровати, каждый думая о своём. Гермиона больше не рассказывала о своих новых проектах, потому что со стороны Рона они вызывали интереса не больше, чем с её, когда он говорил о последних новостях спорта. Секс перестал приносить удовлетворение, а вскоре почти исчез из жизни, по-видимому, из-за того, что никто из них не видел в занятиях любовью никакого смысла. И, хотя Гермиона время от времени пыталась всколыхнуть их отношения, а Рон даже подыгрывал ей как мог, каждый понимал, что от былой страсти не осталось и следа.
А ведь Молли была свято уверена, что они скоро поженятся! Гермиона испуганно моргнула, уставившись на Рона во все глаза. При мысли о будущей жизни, похожей на эту, что-то в груди съежилось и заплакало. Перед ней сидел мужчина, с которым она уже давно не была так близка, как в начале отношений. Гермиона ощутила смутную вину за то, что до сих пор дурачила своих и его родителей, друзей, знакомых и даже саму себя, прикидываясь счастливой девушкой.
«Надо что-то делать», — как-то раз тревожно прошептала Джинни, заметив нарастающую между парой холодность.
«Надо что-то делать», — про себя повторила Гермиона.
Конечно, младшая Уизли дала несколько советов, но почти ни один из них не помог так, как этого бы хотелось. Например, месяц назад Гермиона, решив прислушаться к подруге, устроила романтический ужин при свечах. Она заказала еду из ресторана, купила прекрасное вино и надела новоприобретенное маленькое платье, которое, по словам продавца, не могло оставить равнодушным ни одного мужчину. Но в конце концов Рон обратил внимание лишь на еду, сказав: «Это потрясающе, Герм. Когда ты научилась так восхитительно готовить?». Она ответила, что недавно. В тот день она соврала ему и себе, чтобы сохранить иллюзию счастья.
Планом «б» была попытка введения в их жизнь новых сексуальных практик. Гермиона медленно умирала от смущения, пока Джинни объясняла ей (на личном опыте!), что некоторые мужчины любят «плохих девочек» в постели. Потом мисс Грейнджер так же долго репетировала перед зеркалом, чтобы научиться говорить пошлости, не заливаясь краской. Она даже приобрела какую-то плетку, надеясь использовать её в тех самых целях, на которые намекала подруга, но в день, когда Гермиона решилась осуществить план «б», до упомянутого инструмента дело так и не дошло. Рон недоумевающе наблюдал её разнузданное поведение весь вечер. Сначала, когда он спокойно смотрел телевизор, Гермиона вдруг встала напротив него, выронила книгу из своих рук, неискренне ойкнула и нагнулась, демонстрируя тонкие и почти ничего не прикрывающие трусики. Рон вежливо попросил её отойти, потому что приближался финал матча, и последний гол он пропустить никак не мог. Но Гермиона не отступила и, когда Уизли пошел на кухню, ловко запрыгнула на стол, преграждая путь к ящикам с продуктами. Рон попросил передать ему малиновый джем и хлеб, совершенно не заострив внимание на кожаной портупее, обвившей тело девушки под распахнутой рубашкой. В конце концов, Гермиона не выдержала и, шлепнув его по заднице, приказала себя немедленно трахнуть, за что получила обиженный взгляд и хлесткую фразу: «Ты сегодня какая-то грубая, Герм, но не надо срываться! Я не виноват, что у тебя “эти” дни!». В ту секунду Гермионе захотелось огреть Рона приготовленной плеткой далеко не в целях сексуального удовлетворения.
