Малфой размышлял о том, какой он непроходимый идиот, раз решил, будто представляет ценность для кого-то, ведь даже Пожиратели смогли найти ему замену. Ребенок Абботов был следующим абсолютно чистокровным, так что Нотт не терял ничего, кроме времени. А Драко снова был обманут парой слов приторной лжи и подведен к краю пропасти. Оставалось только наклониться чуть вперед — и полет в бездну был обеспечен. Сжав волосы, он резко выругался и ударился затылком о стену. Мысли кружились в голове подобно обезумевшим фуриям, и собрать из них что-то толковое было просто невозможно.

— Нет, — наконец прошептал он. — Нет!

Собраться удалось только с четвертой попытки, хотя руки все еще тряслись, а кожу покрывала горячая испарина. Драко поднялся на ослабевших ногах и медленно поправил одежду.

— Я не уйду один, — в тишину коридора проговорил он и глубоко вдохнул. В последний раз ему требовалась чья-то помощь, и никогда прежде Драко не был так уверен в задуманном. Смерть перестала казаться чем-то ужасным, потому что он представил, как вместе с ним погибает Протеус и остальные Пожиратели. По крайней мере, покинув Гермиону, он должен был оставить ей хоть что-то хорошее в память о себе. Мир, освобожденный от Пожирателей, казался ему достойным подарком. — Ортлес… — почти одними губами проговорил он, широко распахивая глаза навстречу свету. Отведя со лба прилипшие пряди, Драко сделал твердый шаг вперед. Все внутри скручивалось в тревожном предвкушении ночи.

***

Гермиона никогда не видела снега в таком количестве, а поэтому буквально не отлипала от узкого деревянного окна. При мысли о выходе на тот холод, что царил снаружи, все внутри содрогалось. Пока что за порог выходил лишь Теодор, и то только для того, чтобы проверить целостность защитного купола вокруг дома. Окруженный снежными горными вершинами, он был почти незаметен даже без магической защиты. Вопреки ожиданиям, дом оказался совсем небольшим и вмещал всего несколько комнат. Крохотный камин едва согревал помещение, а использование магии на такой высоте было затруднительно. Несколько грубо сколоченных кресел стояли перед огнем, позади них располагался широкий деревянный стол, накрытый белой тканью. Под ногами стелился бордовый ковер, а у стены громоздился комод. Скупая на мебель и детали интерьера комната нисколько не волновала эстетических взглядов прибывших. Хотя в доме было два этажа и три спальни, никто так и не смог заставить себя отдохнуть или хотя бы вздремнуть. Возбуждение от совершенного побега было столь велико, что сон казался просто кощунством. Вместе они сидели в нижней комнате, пытаясь согреться найденными в комнатах пледами и жалким теплом от камина.

Теодор, занявший место в кресле перед огнем, был угрюм и молчалив. Он ни разу не взглянул на Гермиону, хотя она изредка поворачивалась к нему, будто желая объясниться в чем-то. К счастью, девушка так и не решалась сказать ничего по поводу произошедшего, и Теодор был ей за это благодарен. Он понимал, что не сумеет сдержать себя в руках, если Гермиона заговорит про Малфоя. Их поцелуй в последний миг перед расставанием ударил не хуже «Петрификуса», которым Теодор наградил Драко чуть позже. Ненависть к Малфою и жгучая ревность переплетались, распространяя по венам яд. В подсознании засело понимание абсолютного проигрыша, но чувства все никак не утихали. Оставалось утешать себя лишь тем, что время залечит любые раны, если им все же удастся выжить. В голову закрадывалась гадкая мысль о смерти Драко. О, это бы упростило все в тысячу раз! Но Теодор знал, какую боль это могло принести Гермионе, а потому, сам того не желая, молил Малфоя выжить.

Пэнси сидела за столом, положив голову на руки. Она принципиально не разговаривала с Гермионой, хотя это не слишком-то волновало последнюю. Выяснять причины было бы глупо — основа их пассивной вражды с некоторых пор стала известна всем и каждому. До сих пор Пэнси перебросилась парой фраз лишь с Теодором, и это внушало надежду на то, что она все еще могла держаться. По внешности Паркинсон никогда нельзя было угадать, что она чувствует, но Гермиона предполагала, что Пэнси переживает за родителей. Спрашивать Теодора о том, почему он не захватил и Паркинсонов, не было, честно говоря, ни желания, ни смелости. По крайней мере, при их дочери.

Гермиона обвела помещение тоскливым взглядом еще раз, а потом посмотрела на перстень. Блеск камня казался потускневшим, и ей сразу вспомнились последние прикосновение потрескавшихся сухих губ. Она была почти уверена, что Драко соврал, сказав о том, что найдет их. Поцелуй показался прощальным. И, хоть Гермиона вспоминала дни, проведенные в поместье, с лихорадочной дрожью, держать зла на Малфоя она просто не могла, и за это была в обиде на себя саму.

— Гермиона, — тихий голос вывел её из тяжелых размышлений. — Как ты?

Нарцисса выглядела уставшей и обеспокоенной. В её взгляде по отношению к Гермионе была вина и болезненная заинтересованность. С момента прибытия только миссис Малфой разговаривала с ней, и это в некотором смысле облегчало совесть. С каждым молчаливым часом Гермионе все больше казалось, что именно она является причиной бед и горя, но подбадривающие слова Нарциссы слегка разгоняли туман паранойи.

— Я… — Гермиона бросила еще один тоскливый взгляд в окно, а потом развернулась к собеседнице всем корпусом. — Я в порядке, спасибо.

Нарцисса смерила её долгим изучающим взглядом, и Гермиона напряглась. Ей казалось, что очевидная ложь вот-вот раскроется. Но миссис Малфой, к счастью, была слишком тактична, и не пыталась лезть в душу.

— Мне бы хотелось надеяться на это, — грустно улыбнувшись, женщина смахнула выбившуюся из прически прядь. — Почему он отпустил тебя?

— В тот момент, когда Драко вошел, — Гермиона была готова к этому вопросу. Краем глаза она заметила, что Теодор повернул голову в их сторону, прислушиваясь. — Я была готова покончить с собой, — произносить это было стыдно, и Гермиона вновь отвернулась к окну. — Но не смогла. И все же… Было такое ощущение, что Драко пришел к решению отдать мне палочку намного раньше, чем вытащил из петли. Я могу ошибаться…

— Нет, — твердо выдохнула Нарцисса. — Он принял это решение в тот же вечер. Наш с ним разговор вряд ли был причиной, но я уверена, что он являлся финальным толчком. Видишь ли, между правильными поступками и нашими желаниями обычно лежит огромная пропасть, и очень сложно принять верное решение, ни разу не оступившись. Драко оступался слишком много, и я лишь сказала, что следующий неправильный шаг уничтожит тебя. Удивительно, сколько раз ему нужно было ошибиться, чтобы наконец прозреть…

— Мне страшно за него, — внезапно прошептала Гермиона. — Что будет, если Драко не завершит обряд?

— Я не знаю, — обреченно покачала головой Нарцисса. — Но тоже тревожусь. Он остался там совсем один. Я презираю себя за то, что бросила сына разбираться со всем в одиночку. Нужно было остаться, — женщина закусила губу, в глазах заплясали влажные блики.

— Не вините себя, — Гермиона посмотрела на кольцо. — Это я должна была помочь ему, но теперь это уже не имеет значения. Драко сказал, что найдет нас, — с надеждой она взглянула на снежные долины. — Но вы ведь знаете, что это была ложь.

— Не отчаивайся раньше времени. Я думаю, что пророчества не ошибаются, — Нарцисса ободряюще похлопала её по плечу. — Все еще будет хорошо, вот увидишь.

Гермиона слабо улыбнулась и посмотрела в глаза Миссис Малфой. Вряд ли она могла сказать что-то другое, но эта ложь, по крайней мере, давала жалкую надежду.

— Кстати… — рассеянно качнув головой, Гермиона подняла руку с кольцом. — Я читала дневник Септимуса Малфоя, когда Драко покинул Хогвартс. Там описывалось действие чар, но кое-что осталось для меня непонятным.

— Что же?

— Записи обрываются, когда Септимус пишет о своей болезни. Неужели чары разрушились с его смертью?

— Как же тогда могли появиться наследники? — Нарцисса усмехнулась, задумчиво возводя глаза к потолку. — Септимус прожил долгую жизнь и умер спустя несколько лет после жены.