Реборн прикурил свой «Парламент» от именной Зиппо. Дым заструился по длинным, почти аристократичным, пальцам.

— В будущем, которого больше не будет, она умерла за меня. Я помню. И я знаю то, что не знает она — а именно, как сильно у меня стояло в штанах во время того единственного поцелуя, и как я убил потом с добрую сотню, потому что ярость душила стальной перчаткой, — он посмотрел на Колонелло. — Мы очнулись, вернули прежний облик, и Скалл убежала.

— По её словам, одной жизни было достаточно.

Реборн невесело усмехнулся.

— Эгоистка. Моя школа.

— Ты хочешь вернуть её?

— Нет. Но я хочу поговорить.

— А если она не захочет слушать?

— Значит, выслушает. Скалл пошла на риск, сделала пару поступков, а теперь пора нести ответственность. Убегать от проблем намного легче, чем решать их.

— Она отпустила тебя.

— Зря.

— Может быть уже слишком поздно.

Реборн даже бровью не повёл.

— Я знаю.

Он закурил ещё одну. Колонелло, чертыхнувшись, закурил тоже.

— Залечь на дно в Инсбруке, — неспешно протянул Реборн. На его голос профессионального сердцееда заинтересованно обернулась официантка с солидным декольте. Он не обратил на неё внимания. — Я могу понять, почему Скалл здесь остановилась. Но почему ты? Разве тебя больше не тянет к морю?

— Тянет, — признался Колонелло. — Но я к нему пока не хочу. Думал после Инсбрука, когда надоест, осесть в Анси.

— Французская горная Венеция. Чудесное место.

— И довольно спокойное. Мафии там нечего делать, поток туристов не такой большой.

Они посидели молча, держа в пальцах догорающие сигареты. Реборн казался непривычно тихим. Без образа галантного чёрта из табакерки с пистолетом и топором он походил скорее на романтичного героя художественного романа, чем на самого успешного убийцу нынешних дней. От его наглухо закрытой души сквозило сентиментальностью, словно родной возраст догнал его молодое тело.

— Скалл винит меня, разумеется, — Реборн затянулся. Выдохнул. Потушил в пепельнице догоревшую сигарету. — И не понимает, что без её маски клоуна всё могло бы произойти гораздо быстрее. Если мужчина не воспринимает женщину как… непосредственно женщину, то это её личная трагедия. Но в случае Скалл — это весьма банальная и глупая ошибка. Рискни она раньше, всё было бы иначе. Но мы же боимся.

Колонелло не без сочувствия вздохнул.

— Как у вас всё сложно. — Задумался о своём и всё-таки спросил, — так почему Лал мне изменила?

— Потому что иначе ты не уходил. Она хотела, чтобы ты понял всё сам.

— Разве Лал мне намекала?

— Откуда мне знать? Она уверена, что перепробовала все способы, кроме разговора тет-а-тет а-ля «мы с тобой не пара, пора расходиться». Но, — добавил Реборн, — она также считает, что ты бы не ушёл, а продолжил бы добиваться её, несмотря ни на что.

— И поэтому надо было мне изменить?! — повысил голос Колонелло. Несколько голов на него обернулись, но было наплевать. Он спрятал лицо в руках, глубоко выдыхая.

Долгий вдох. Долгий выдох. Вдох. Выдох.

Колонелло хотел убежать от чужих слов, но они уже были в голове. Перед глазами стояла Лал со сложной улыбкой на лице, полной грусти и чего-то ещё. «Когда-нибудь ты поймёшь» — сказала она. Долгий вдох. Долгий выдох. Вдох. Выдох. Они садились для очень серьёзного разговора несколько раз, и каждую беседу Колонелло умудрялся выигрывать. Или оттягивать. А у Лал плечи все ещё держались напряжённо, как на задании, и взгляд блестел как что-то, чему он не знал названия. Секса становилось всё меньше и меньше, хотя он только начался. Лал ссылалась на гормоны и вновь растущее тело и боялась его поцелуев. Боялась его желания. Боялась его разговоров о домике с лужайкой, детях и собаке. Боялась, когда он в очередной раз принимался расспрашивать её о кольцах и свадьбе. В глазах Лал блестел конец, финишная прямая отношений, а Колонелло не хотел этого видеть, потому что верил, что всё будет так, как он захочет. Иначе зачем это всё? Иначе зачем его жизнь?

Лал раз за разом говорила: «две души не могут стать одной». Колонелло отвечал: «посмотри на нас, мы и есть одно целое». Она качала головой.

Разве не этого же хотела Скалл?

Реборн, с его привычкой предугадывать чужие мысли, произнёс:

— Настоящие романтические отношения, подразумевающие брак — это союз. Единение подразумевает неравенство, где один человек растворяется в другом. Лично я подобное рабство в отношениях не терплю. Как минимум, это игра в пьедесталы и идолов. Как максимум, — он хмыкнул, — это скучно.

Он поднялся со стула и стряхнул с себя невидимые пылинки. Колонелло, отняв руки от лица, наблюдал за ним. Реборн передал оплаченный счёт официантке, так и не взглянув на её декольте.

— Идёшь возвращать Скалл?

— Разумеется.

— А ты думаешь, она вернётся?

Реборн сделал задумчивое лицо.

— Понятия не имею. Ответ: или да, или да. Да — залепит пощёчину, и всё будет хорошо. Да — расплачется, и всё будет хорошо.

— Тогда почему ты так плохо выглядишь? — не удержался Колонелло.

Тот улыбнулся.

— Для эффекта, конечно.

И пошёл прочь, спрятав руки в карманы штанов. Его неизменная фигура в такой же неизменной шляпе мелькнула в толпе и исчезла, будто его и не было. Колонелло смотрел ему вслед, медленно моргая. И думал. Возможно ему стоит гораздо раньше уехать в Анси. Хотя бы для того чтобы Скалл, если всё пройдёт плохо, не смогла его прибить как соучастника.