Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

После того как за дело образования саламандр взялось государство, все стало проще: в каждом государстве их просто-напросто обучали на соответствующем государственном языке. Хотя саламандры были достаточно способны к изучению иностранных языков и учили их с большим рвением, однако же их способности характеризовались некоторыми особыми недостатками, связанными как с устройством их органов речи, так и с причинами скорее психологического характера. Так, к примеру, саламандры лишь с большим трудом могли выговаривать длинные, многосложные слова и стремились сократить их до одного слога, который, в свою очередь, произносили резко, голосом, несколько напоминающим кваканье. Кроме того, вместо «р» они произносили «л», а вместо свистящих звуков – шепелявили. Кроме того, они пренебрегали грамматическими окончаниями, так и не смогли научиться различать «я» и «мы» и, наконец, не видели никакой разницы между мужским и женским родом (вероятно, в этом проявлялась половая холодность, присущая им всегда, кроме периода спаривания). Короче говоря, любой язык в их устах характерным образом изменялся и, так сказать, оптимизировался, принимая самые простые и рудиментарные формы. Необходимо отметить, что неологизмы саламандр, их произношение и грамматическая примитивность начали быстро распространяться – сперва среди низших слоев населения в портовых городах, а затем и в так называемом высшем обществе, а уже оттуда подобный способ выражаться перешел в газеты и наконец сделался всеобщим. В конце концов из речи многих людей тоже исчезла разница между грамматическими родами, начали отпадать окончания, вымерли падежи; золотая молодежь изгнала из своей речи «р» и научилась шепелявить; и даже среди образованных людей мало кто уже мог сказать, что значит «индетерминизм» или «трансцендентность», – просто потому, что эти слова и для людей стали слишком длинными и непроизносимыми.

Одним словом, как бы то ни было – но саламандры научились говорить почти на всех языках мира, в зависимости от того, на побережье какой страны они жили. В нашей печати (кажется, в «Народних листах») тогда вышла статья, в которой (не без основания) с горечью задавался вопрос, отчего саламандры не изучают также и чешский язык, если уж появились на свете те из них, кто умеет говорить по-португальски, по-голландски и на языках иных малых наций.

«У нашей нации, к сожалению, нет собственного выхода к морю, – признавал автор, – потому у нас нет и морских саламандр; но, даже если у нас нет своего моря, это еще не значит, что мы не вносим в мировую культуру такой же – а во многих отношениях еще больший – вклад, нежели многие нации, языкам которых обучаются тысячи саламандр. Справедливость восторжествовала бы, если бы саламандры познакомились и с нашей духовной жизнью; но как же они могут о ней узнать, если среди них нет никого, кто владел бы нашим языком?

Не стоит ждать, что кто-нибудь на свете осознает свой культурный долг и создаст кафедру чешского языка и чехословацкой литературы в одном из учебных заведений для саламандр. Как сказал поэт: „Не верьте никому на белом свете, нет там у нас друзей – ни одного“. Необходимо исправить дело самим! – призывала статья. – Всего, чего мы до сих пор достигли в этом мире, мы добились своими собственными руками! Наше право и наша обязанность – стремиться к тому, чтобы найти себе друзей и среди саламандр; но, как представляется, наше министерство иностранных дел не слишком-то много внимания уделяет должной пропаганде нашей нации и наших товаров среди саламандр, между тем как иные нации, даже меньшие, чем наша, тратят миллионы на то, чтобы открыть свои культурные богатства для саламандр и при этом пробудить в них интерес к продукции своей промышленности».

Статья вызвала большой резонанс, главным образом в Союзе промышленников, и привела по крайней мере к одному практическому результату: было издано небольшое пособие «Говорим по-чешски с саламандрами» с отрывками из чехословацкой художественной литературы. Этому трудно поверить, но книжка в самом деле разошлась в количестве свыше семисот экземпляров – поистине выдающийся успех![28]

Вопросы образования и языка, впрочем, составляли лишь одну из граней большого Саламандрового Вопроса, который вырастал, что называется, буквально на глазах у людей. Так, например, вскоре ребром встал вопрос: как относиться к саламандрам в смысле их жизни в обществе. В первые, можно сказать, доисторические годы Эпохи Саламандр различные общества защиты животных яростно боролись за то, чтобы уберечь саламандр от жестокого и бесчеловечного обращения; благодаря их неустанному вмешательству удалось добиться того, что власти практически повсюду следили за тем, чтобы по отношению к саламандрам полностью соблюдались полицейские и ветеринарные правила, установленные для иных видов домашнего скота. Помимо этого, принципиальные противники вивисекции подписали множество писем протеста и петиций, требуя запрещения научных опытов на живых саламандрах, и в ряде государств действительно были приняты подобные законы[29]. Однако по мере роста образованности саламандр под все большее сомнение ставилось то, следует ли просто распространять на них правила по охране животных; по каким-то не вполне понятным причинам это казалось несколько неловким. Тогда была основана международная Лига защиты саламандр (Salamander Protecting League) под покровительством герцогини Хеддерсфильдской. Эта лига, насчитывавшая более двухсот тысяч членов, главным образом в Англии, проделала большую и выдающуюся работу по помощи саламандрам; например, она добилась того, чтобы на морских побережьях были устроены специальные площадки, на которых, вдали от любопытствующих зевак, саламандры могли бы собираться, чтобы устраивать «собрания и спортивные праздники» (тут имелись в виду, очевидно, тайные лунные танцы); далее, во всех учебных заведениях (и даже в Оксфордском университете) учащимся начали внушать, чтобы они не забрасывали саламандр камнями; определенные успехи были достигнуты на пути к тому, чтобы в саламандровых школах молодых головастиков не слишком нагружали учебой; наконец, места работы и повседневной жизни саламандр были обнесены высокими дощатыми заборами, которые защищали саламандр от всяких беспокойств, а самое главное – в достаточной степени отделяли мир саламандр от мира людей[30].

Однако сих похвальных частных инициатив, целью которых было выстраивание отношений между человеческим обществом и саламандрами на основе моральных ценностей и гуманизма, вскоре оказалось недостаточно. Было довольно просто сделать саламандр, как говорится, винтиками производственного процесса, однако гораздо более трудной задачей оказалось каким-либо образом встроить их в существующий общественный порядок. Правда, люди консервативных взглядов утверждали, что говорить о каких-либо юридических или социальных проблемах здесь вовсе не стоит: саламандры, мол, всего-навсего собственность своего хозяина, который и отвечает за них, в том числе и за возможный ущерб, который они могли бы нанести; несмотря на всю свою очевидную разумность, саламандры – не что иное, как юридический объект, вещь или имущество, и потому каждое особое законодательное предписание, их касающееся, было бы грубым посягательством на священное право частной собственности. Напротив, другая сторона возражала, что саламандры как существа разумные и в значительной мере вменяемые могут по собственному умыслу и притом самыми разными способами нарушать действующее законодательство. Как же можно требовать от владельца саламандр нести ответственность за возможные правонарушения, которые допустят его саламандры? Подобный риск, безусловно, подорвал бы частную инициативу на рынке труда саламандр. В морях заборов нет, – говорили сторонники этой точки зрения, саламандр невозможно запереть, чтобы постоянно надзирать над ними. Потому необходимо законодательным путем обязать самих саламандр уважать законодательство людей и соблюдать предписания, которые будут установлены для них[31].

вернуться

28

В связи с этим приведем сохранившийся в коллекции пана Повондры очерк, написанный Яромиром Зейделом-Новоместским:

Наш друг на Галапагосских островах

Совершая с моей супругой, поэтессой Генриэттой Зейделовой-Хрудимской, путешествие вокруг света, дабы чудо многих новых и глубоких впечатлений хотя бы отчасти развеяло боль утраты нашей драгоценной тетушки, писательницы Богумилы Яндовой-Стршешовицкой, мы очутились на затерянных в океане, овеянных многими легендами Галапагосских островах. У нас было всего два свободных часа, которые мы решили потратить на прогулку по берегам этого пустынного архипелага.

– Взгляни, какой прекрасный сегодня закат солнца, – обратился я к своей супруге. – Не кажется ли тебе, будто бы целый небосвод тонет в волнах золота и крови?

– Господин изволит быть чехом? – раздался вдруг за нами вопрос на чистом и правильном чешском языке.

Мы удивленно обернулись на голос. Там никого не было, лишь большая черная саламандра сидела на камне, держа в руке предмет, похожий на книгу. За время нашего кругосветного путешествия мы уже видели нескольких саламандр, но у нас не было возможности поговорить с ними. Потому любезный читатель поймет наше удивление от того, что на столь пустынном побережье мы не просто встретились с саламандрой, но и услыхали от нее вопрос на нашем родном языке.

– Кто здесь говорит? – воскликнул я по-чешски.

– Это я, мой господин, взял на себя смелость, – ответила, почтительно привстав, саламандра. – Я не мог совладать с собой, впервые в жизни услышав, как кто-то говорит по-чешски.

– Но откуда же, – изумился я, – вы знаете чешский язык?

– Как раз в эту минуту я был занят спряжением неправильного глагола «быть» – ответила саламандра, – этот глагол, кстати говоря, настолько неправильный, что спрягается по особым правилам во всех языках.

– Как, где и зачем, – продолжал наседать я на него, – вы выучили чешский?

– По воле случая мне в руки попала эта книга, – отвечала саламандра, указывая мне на книжку, которую она держала в руке. Это была «Говорим по-чешски с саламандрами», причем на ее страницах видны были следы частого и прилежного пользования пособием.

– Сюда она попала в посылке, вместе с другими научно-популярными книгами. Можно было выбирать между «Геометрией для старших классов средних школ», «Историей военной тактики», «Путеводителем по Доломитовым Альпам» или «Основами биметаллизма». Я, однако, предпочел эту книжку – и она сделалась для меня верным другом. Я уже выучил ее всю наизусть, однако снова и снова нахожу в ней все новые источники познания и борьбы со скукой.

Моя супруга и я выразили неподдельную радость и удивление по поводу правильного и даже почти во всем понятного произношения нашего собеседника.

– К несчастью, здесь нет никого, с кем я мог бы поговорить по-чешски, – скромно поведал наш новый друг, – и мне даже не у кого уточнить, как все-таки правильно писать «также» – слитно или раздельно?

– Слитно, – ответил я.

– Нет-нет, раздельно! – тут же воскликнула моя супруга.

– Не будете ли вы столь любезны сказать мне, – горячо спросил наш милый собеседник, – что нового в стобашенной матушке Праге?

– Она растет, мой друг, – ответил я, обрадовавшись его живому интересу, и в нескольких словах описал ему расцвет нашей драгоценной столицы.

– Какие радостные известия, – с нескрываемым удовлетворением произнесла саламандра. – А скажите мне, висят ли еще на Мостовой башне отрубленные головы казненных чешских панов?

– Нет-нет, давно уже не висят, – ответил я, признаюсь, будучи несколько удивленным таким вопросом.

– Ах, какая жалость, – сказала симпатичная саламандра. – Ведь это был редкостный памятник истории. Боже, как жаль, что столько замечательных достопримечательностей пало жертвой Тридцатилетней войны! Если я не ошибаюсь, чешская земля тогда была превращена в бесплодную пустыню, залитую слезами и кровью. Повезло еще, что тогда не погиб родительный падеж при отрицаниях. В этой книжке говорится, что он вот-вот отомрет. Это была бы великая утрата, мой господин.

– Вы, следовательно, увлекаетесь и нашей историей?! – радостно воскликнул я.

– Безусловно, – отвечала саламандра, – в особенности белогорским разгромом и трехсотлетним порабощением. Я очень много читал о них в этой книге. Вы, должно быть, очень гордитесь своим трехсотлетним порабощением. У вас была великая эпоха.

– Да, тяжелая эпоха, – подтвердил я, – время бед и унижений.

– И вы стенали? – наш друг с жадным интересом пожирал нас глазами.

– Стенали, невыносимо страдая под ярмом жестоких поработителей.

– Ну слава богу, – с облегчением перевела дух саламандра. – В моей книжке именно так и написано. Я очень рад, что это оказалось правдой.

Это замечательная книга, гораздо лучше «Геометрии для старших классов средних школ». Я был бы рад когда-нибудь побывать на историческом месте, где были казнены чешские паны, и на остальных знаменитых местах – свидетелях жестокого бесправия.

– Приезжайте же к нам, – предложил я ему от всего сердца.

– Благодарю вас за любезное приглашение, – поклонилась саламандра. – К сожалению, я не до такой степени свободен в своих перемещениях…

– Мы можем вас купить! – воскликнул я. – То есть, я хотел сказать, что, вероятно, общенациональный сбор средств мог бы позволить вам…

– Благодарю, горячо благодарю! – пробормотал наш друг, очевидно в растроганных чувствах. – Однако я слышал, что во Влтаве не очень хорошая вода. В речной воде мы страдаем от тяжелой формы поноса. – После чего саламандра ненадолго задумалась и добавила: – Кроме того, мне жаль было бы расставаться с моим любимым садиком.

– Ах! – воскликнула моя супруга. – Я тоже любительница садоводства! Как я была бы вам благодарна, если бы вы показали мне дары здешней флоры!

– С величайшим удовольствием, моя госпожа, – сказала саламандра, вежливо поклонившись. – Ежели, конечно, вас не смутит то обстоятельство, что милый моему сердцу сад находится под водою.

– Под водой?

– Да, на глубине двадцати двух саженей.

– Какие же цветы вы там разводите?

– Морские анемоны, – ответил наш друг, – несколько редких сортов. А кроме того, морские звезды и морские огурцы, не говоря уже о коралловых кустах. «Блажен, кто выпестовать смог для родины своей хоть розы куст, хоть черенок, держащийся корней», – как сказал поэт.

Увы, пришла пора прощаться, поскольку наш пароход уже подавал сигналы к отправлению.

– А что бы вы хотели передать, пан… пан… – запнулся я, не зная имени нашего любезного друга.

– Мое имя Болеслав Яблонский, – смущенно произнесла саламандра, – по моему мнению, это красивое имя. Я его выбрал из моей книжки.

– Что же вы, пан Яблонский, хотели бы передать нашему народу?

Саламандра на мгновение задумалась.

– Скажите своим соотечественникам, – с глубоким волнением произнесла наконец она, – передайте им… Да не предаются они старым раздорам среди славян… пусть хранят в своей благодарной памяти Липаны и в особенности Белую гору! Наздар! Честь имею кланяться! – внезапно оборвала саламандра свою речь, очевидно стремясь справиться с нахлынувшими чувствами.

Мы сели в шлюпку и отчалили, растроганные и исполненные мыслей. Друг наш стоял на большом камне и махал нам рукой; нам почудилось, что он что-то кричал.

– Что он кричит? – спросила моя супруга.

– Не знаю, – ответил я, – но мне показалось, что он хотел сказать: «Передавайте привет господину пражскому мэру доктору Баксе».

вернуться

29

В частности, в Германии любая вивисекция была строго запрещена – впрочем, запрет распространялся только на ученых-евреев.

вернуться

30

По-видимому, свою роль здесь играли и некоторые нравственные императивы. Среди бумаг пана Повондры сохранилось много экземпляров изданного на разных языках «Воззвания», опубликованного, вероятно, в газетах всего мира и подписанного самой герцогиней Хеддерсфильдской. В нем говорилось:

«Лига защиты саламандр обращается прежде всего к вам, о женщины, с призывом – во имя приличия и высокой морали – делом своих рук принять участие в большом предприятии, цель которого – снабдить саламандр подобающим платьем. Больше всего для этих целей подходят юбки, длиной 40 см, шириной в поясе 60 см, лучше всего с вшитой резинкой. Рекомендуется юбочка, собранная в складки (плиссированная), которая хорошо сидит на саламандрах и допускает большую свободу движений. Для тропических стран достаточно фартука, который бы завязывался на поясе, изготовленного из самой простой материи, которую легко стирать, – возможно, из каких-нибудь остатков вашего старого гардероба. Этим вы поможете несчастным саламандрам, дабы они не должны были, работая в присутствии людей, показываться вовсе без всякой одежды, что, несомненно, заставляет их стыдиться и в то же время оскорбляет чувства каждого приличного человека, в особенности каждой женщины и матери».

Надо полагать, что это начинание не принесло желаемого результата: нам не известно ничего о том, чтобы саламандры согласились носить юбочки или фартуки; вероятно, одежда мешала им под водой или просто не держалась на них. Когда же саламандры впоследствии были отделены от людей прочными заборами, с обеих сторон исчезли какие-либо причины для того, чтобы стыдиться или оскорбляться в своих чувствах.

Что касается нашего замечания о том, что необходимо было защищать саламандр от разного рода беспокойств, мы имели в виду главным образом собак, которые никак не могли смириться с самим существованием саламандр и бешено преследовали их даже под водой, – несмотря на то, что у собак, покусавших спасавшихся от них бегством саламандр, воспалялась слизистая оболочка пасти. Иногда саламандры давали отпор, так что немало породистых собак погибло под ударами мотыги или кирки. Вообще же между собаками и саламандрами возникла постоянная и даже смертельная вражда, которая ничуть не пошла на спад – напротив, скорее усилилась – после сооружения заграждений, отделивших их друг от друга. Так вообще нередко случается – и не только у собак.

Кстати говоря, эти просмоленные заборы, тянувшиеся по морским побережьям иногда на сотни и сотни километров, использовались и в воспитательных целях: во всю длину они были покрыты большими надписями и лозунгами, полезными для саламандр, например такими:

РАБОТА ДЕЛАЕТ УСПЕШНЫМ!

ЦЕНИТЕ КАЖДУЮ СЕКУНДУ!

В СУТКАХ ВСЕГО 86 40 °CЕКУНД!

КАЖДЫЙ СТОИТ РОВНО СТОЛЬКО, СКОЛЬКО ОН ЗАРАБОТАЕТ!

ОДИН МЕТР ДАМБЫ ВЫ МОЖЕТЕ ВОЗДВИГНУТЬ ВСЕГОЗА 57 МИНУТ!

КТО ТРУДИТСЯ – ТОТ СЛУЖИТ ВСЕМ!

КТО НЕ РАБОТАЕТ – ТОТ НЕ ЕСТ!

И так далее. Если учесть, что дощатые ограды окаймляли по всему миру более трехсот тысяч километров прибрежных полос, то можно себе представить, сколько позитивных и общеполезных лозунгов могло на них уместиться.

вернуться

31

Интересен тут так называемый Первый саламандровый процесс, слушания по которому проходили в Дурбане. Мировая печать широко комментировала его (что видно из коллекции пана Повондры).

Портовое управление в А. приняло на работу дружину саламандр. Через какое-то время они так размножились, что в порту стало не хватать для них места; на окрестном побережье было создано несколько колоний головастиков. Землевладелец Б., которому принадлежала часть этого побережья, потребовал от портового управления удалить своих саламандр из его частных владений, поскольку на берегу у него была оборудована купальня. Портовое управление утверждало в ответ, что ему нет до этих жалоб дела, поскольку с тех пор, как саламандры расселились во владениях истца, они стали именно его, истца, частной собственностью. Пока переговоры между сторонами шли своим путем, саламандры (отчасти из-за врожденного инстинкта, отчасти вследствие трудового рвения, привитого им в процессе воспитания) начали без какого-либо указания и разрешения строить дамбы и бассейны во владениях мистера Б. Тогда последний подал на портовое управление судебный иск об ущербе, причиненном его имуществу. В первой инстанции иск был отклонен, в обосновании говорилось, что строительство дамб не нанесло имуществу мистера Б. никакого ущерба, – напротив, улучшило его состояние. Вторая инстанция согласилась с истцом в том, что никто не обязан терпеть на своей земле домашних животных, принадлежащих соседу, и пришла к выводу, что портовое управление является ответственным за любой ущерб, причиненный саламандрами, – подобно тому, как фермер обязан возмещать вред, который нанесет соседям разводимый им скот. Ответчик, однако, возражал, что не может ручаться за саламандр, поскольку не в его силах изолировать их в море. На это судья возразил, что, по его мнению, ущерб, причиненный саламандрами, необходимо рассматривать по аналогии с вредом, который нанесли бы курицы – их тоже невозможно изолировать, поскольку они умеют летать. Представитель портового управления спросил, каким же образом его клиент может выселить саламандр или заставить их самостоятельно покинуть частные прибрежные владения мистера Б. На это судья ответил, что суда этот вопрос не касается. Тогда представитель ответчика спросил, как его честь отнесся бы к тому, если бы портовое управление распорядилось перестрелять нежелательных саламандр. Судья на это ответил, что он, будучи британским джентльменом, считал бы это крайне неудачным подходом к делу – а помимо этого, еще и нарушением охотничьих прав мистера Б. Ответчик, таким образом, обязан, с одной стороны, удалить саламандр из частных владений истца, а с другой стороны – возместить ущерб, нанесенный истцу постройкой дамб и изменением прибрежной полосы, а именно привести данный участок побережья в первоначальное состояние. После этого представитель ответчика задал вопрос, можно ли будет к работам по устранению незаконных сооружений привлечь саламандр. Судья ответил, что, по его мнению, это никак невозможно – если на это не будет получено согласия истца, супруга которого чувствует к саламандрам отвращение и не может купаться на побережье, оскверненном ими. Ответчик возразил, что без помощи саламандр невозможно разрушить дамбы, построенные под водой, на что судья заявил, что суд не хочет, да и не может, решать технические вопросы – суды существуют для того, чтобы защищать права собственности, а не чтобы давать ответы на вопросы о том, что практически осуществимо, а что нет.

С юридической точки зрения дело на этом закончилось. Осталось неизвестным, как портовое управление в А. смогло выйти из этого затруднительного положения; однако все это дело стало доказательством того, что Саламандровый Вопрос должен разрешаться в том числе и при помощи новых юридических средств.

28
{"b":"73669","o":1}