Ой и грозен был славный Царь Иван,
насылал на врагов тучи войск своих.
Посылал посольство сначала он словомирное,
дабы ворогов усмирить словом «мир» своим.
Но враги его дики, аще быки, аще кони сйры,
и упрямы, как буйволы. Тогда славный Царь,
грозный Царь Иван яр, сотвурился и изрек слова:
«Повелю я славою род моих, повелю я славою моих пращуров:
а подите вы, мне опричники, по стране моей да проведайте,
кто из воинов, кто из мужей моих
есмь остался жив, и, да буди здрав,
повелю ему, пусть он явится да пред очи мои, очи царские…
И скажу ему тогда Слово славное, Слово, сиречь, мое, царское!
Да пойдет он моим именем мне Сибирь мою, гей широкую,
от татар презлых,
от монголов мне, да за Русь мою на веки вечные воевать,
иноземцев диких тех бить и в полон вести!
Да пойдет он богатства Руси приумножити, укрепити
державу мою достославную!
Хорошо писателю – хорошо всем!
На восток, где Солнце-ярило мне силы даст, приумножит их
во богатство земель, и морей, и рек тамошних…
А сыщите мне, мне опричника, приведите мне хоть
разбойника,
но чтоб сердцем был тот разбойник храбр и дюж силою,
дюжил плыть казак чтоб по рекам Сибири-матушки…»
Через семь дней, через семь ночей поискали-нашли
для Царя того, кого требовал.
Хоть и грозен был славный Царь Иван да умом широк,
крепок мудростью,
и предстал пред ним несилен мужик силой внешнею:
во плечах не узок и не широк, ростом, что мои вершки
рдят по осени,
зато ум его шибко славился своей гибкостью, своей силою,
прямотою,
и руки его длинны были, могучи все, и имел он товарищей
всех под стать себе.
Их числом было по неску сот, и все храбрые, и все хитрые,
и все сильные…
И речет Царю тот мужик пред ним, что не внешнею силой
силен-то был:
«А что, Царь Иван, ведь сидел же я у тебя во ямах
по тюрьмам твоим чуть не три пятины годков моих!
А что, Царь Иван, кличешь ты меня по сегодня день,
по вчерашню ночь? Аль сподобился я тебе надобен быти?
Так реки зачем».
«Слушай ты меня ныне, холоп мой храбр, на язык востер,
но прощу тебя,
коли ты мене через год иль два шуб собольих воз и с десяток
возов по широкому
тракту лесному да привезешь, по рекам суда худить
пустите, сотоварищи!
Клады, что найдешь по Сибири там, забери себе,
холоп вольный мой!»
Подивился мужик тот, что ростом сред: «Аще ты меня,
Царь Иван достославный наш, из холопов отпустиши?»
«Быть засим-посему так, как сказывал ныне ты, холоп,
часом ране я!
А в зарок бери шубу царскую, с моего плеча тебе жалую,
и бумагу тебе вольную и потомкам твоим приказ
выправил!»
Отдал Царь мужику ту бумагу-то, что тесниной златой
понаписана о вольностях и о вольностях, о свободе
и Долге Страну блюсти!
Поклонился мужик тот, что ростом сред, Царю-батюшке
оземь до полу и промолвил так:
«Славный Царь Иван, воитель земель Казани и Астрахань
ту, что брал!
Снаряди меня со товарищи во поход земной за гряду Урал —
а там уж и сами мы
да сподобимся до конца дойти, до столицы, до крепости
Зверя Кучум-хана,
того, что там люто зверствует и народ наш вольный себе берет!
И спаси тебя да Господь Велик, что дал Волю мне, озарил
меня светом Свободы и Славы.
Честь твою и свою сберегу! Роздам ближним моим славу
твою по делам твоим.
Будь же крепок, Царь, здравием и желанием всю
Страну беречь!»
Чрез неделю, через долгих седмицу дней, струги выправив,
шли флотилией по Итиль-реке, что щас Волгою
весь народ зовет…
И дошли они так аж до Каспия. Дальше волоком
до Арал-земли и до озера…
Хорошо писателю – хорошо всем!
Все водой, все сушью, горами все… И потом Урал
им казаться стал во дали грядой…
По Уралу товарищи те разбойники – только бывшие,
непрожженные —
шли, держась, на юг – ко Байкал-воде… по лесной тайге,
по горам лесным.
Камни, кедры, ели, сосны встречали их. Луки, стрелы,
капканы, горы разили их.
Но прошли суда, струги Ермбковы по тропе башкир,
по тропе татар,
повернули они на восток тогда к Иртышу, к Енисею,
к двум братиям.
Осадили столицу Кучумову, изыскав его в чащах тайги
лесной.
Он бежал их долго, сторунился, место боя с казбками хан,
татарин злой, все подыскивал
и взошел на холм, в стольный градец свой, и за стенами
затаился хан.
Пуще стрелами огрызался он, чем Дракон зубами полязгивал.
Пуще бил он пехотою воинов и стрелу пускал, словно
темный лес!
Но крепки были струги Ермаковы, и ладьи славян
не побил Кучум.
А узнал Кучум, почем силушка, сила русская, богатырская:
толпы ворогов вечно спать легли и во век веков
не поднялися!
Перенял Ермак тот Кучумов град, бывший стольный их,
стал навеки наш!
Погулял Ермак своим именем, погулял Ермак своей волюшкой
и державе принес несметну богатств, имя купец Ермак
укрепил свое.
И сказанья о нем народ начал сказывать, и легенды
слагал-порассказывал:
то дела творил наш Ермак Тимофеевич – реки крыл
лесом каменным,
мусты наводил по стремнинам тем яро-бурным,
искрящимся и туманом шел,
возвращался Ермак ко родной земле, на обратный путь
курс держал поизведанный,
и зашел однажды на реку вой, воин доблестный,
но доспех тяжел, и стал лагерем
у реки у той. Ночь провел, другой день провел, стал
сниматься Ермак дальше с лагеря…
И тут враг напал неожиданно, тот, что следом крался,
как тигр, пес!
Недобитые орды татаров злых Ермака вели Тимофеича.
От горы крутой вплоть до лагеря,
до палаток купеческих, до мостов крепких. Разбросал
Ермак темных ворогов,
разбросал тела во все стороны. Но один же враг, злей —
презлее всех, ухватил купца Ермака Тимофеича
да за шею его, да за голову, утопил в реке
удалого воителя…
Не нашли его – вот уж сотни лет. Но все слух о нем ходит
в тех краях,
будто жив купец, воин наш Ермак, вольный сын, казак
да от Русичей,
будто слава его продолжает жить: гимны в том весь
народ поет,
что еси Ермак вечно славен, что здрав он будет и был,
будто жив-здоров, —
в песнях жив да словами слав, достославен
пребудет-останется!..
Стих летит, стих поет. Стих наш – буйный ветр.
Но наш жив Ермак!
Хорошо писателю – хорошо всем!
Птицей в гербе он нам красуется! Мы храним Завет,
весь Завет его:
«Берегите, казаки, широкэ землю. Да храните вовек
Землю Русскую!
Велика Сибирь, и Россия – мать!
Не пускайте на брег темных ворогов!»
