— А на что мы станем жить? — поинтересовалась она.

— Я, между прочим, не без средств, — напомнил любовник, — и вполне в состоянии содержать тебя до тех пор, пока все не будет готово. Но я не желаю, чтобы на тебя указывали пальцем как на шлюху, которую обрюхатил солдат. И ты знаешь, что я прав, Мери. Твоя гордость, как и моя, пострадала бы от такого…

— Но если я потеряю ребенка? — привела еще один, убедительный, как ей казалось, довод Мери. — Если я потеряю его уже после того, как мы поженимся?

— Сделаю тебе другого! — пожал плечами Никлаус. — Лишь бы тебя сохранить рядом навсегда.

Она резко отпрянула:

— Вот уж не рассчитывай на вечность!

— Да пошутил я, успокойся, — ответил он насмешливо. — Выходи за меня замуж, Мери Рид. Не пожалеешь!

— Я вовсе не хочу сейчас уходить из армии! — продолжала Мери упрямиться.

— Ну и оставайся, пожалуйста. А я вовсе не хочу разлучаться с тобой, едва обвенчавшись. Еще найдется время обо всем подумать, пока твое пузо не станет чересчур заметным. Но знай, что в бою оно будет тебе досаждать не меньше, чем ядра.

— А вдруг все откроется?

— Что ж, тебя арестуют и станут судить за противозаконное ношение мундира и присвоение прав… Скорее всего, посадят в тюрьму.

— Несмотря на все мои воинские заслуги?!

— Мери, ты же простой солдат, а не высший чин! Даже не сержант. Военному трибуналу наплевать на твои мужество, храбрость, решимость, там на первый план выйдет твоя ложь и то, как ловко ты этой ложью воспользовалась. А если немножко постараются, то обвинят еще и в том, что ты заслана врагом и у него на жалованье, в общем, шпионка.

— Да кто ж тогда бился бы с таким пылом? Это просто глупость какая-то, бессмыслица!

— Ты ведь знаешь, что наш полк, даже наша армия в целом в последнее время отнюдь не в выигрыше, правда? Так не приятнее ли командованию представить себе, будто среди солдат или офицеров завелся предатель, который заранее снабжает противника сведениями о наших планах? Предпосылок, чтобы прийти к такому заключению, очень много. Ты спишь в одной палатке с сержантом, вошла к нему в доверие, понимаешь? А отсюда один шаг до обвинения.

— Но ты же опровергнешь эту чушь?

— Конечно, если меня к тому времени не сразит шальная пуля. Да поверь же, Мери, и для тебя, и для ребенка лучше положиться на мои суждения и мою любовь. Если со мной что-нибудь произойдет, все мое имущество станет твоим, а твоя репутация, если ты выйдешь за меня замуж, будет чиста. Я, конечно, не могу предложить тебе громкого имени, но мое наследство позволит тебе жить безбедно и свободно. Это самое меньшее, что я готов сделать для тебя, и самое меньшее, что могло бы успокоить мою совесть, загладить мою перед тобой вину.

Мери сдалась.

С одной стороны тюрьма и бесчестье, с другой — безопасность, равно как вожделенная и содействующая ее намерениям свобода. Так о чем тут размышлять?

Сесили бы, конечно, ни минуты не отдала сомнениям!

И разве Мери не заверяла Форбена в том, что не хочет иметь незаконного ребенка, каким была сама?

— Хорошо, — сказала она наконец. — Я согласна выйти за тебя замуж.

Никлаус впился в ее губы страстным поцелуем.

Он выиграл.

28

Эмма де Мортфонтен накрутила на палец, превращая в изящный завиток, прядь волос, выбившуюся из прически и повисшую вдоль щеки, затем осторожно уложила локон на место. Платье из лазурно-голубого шелка, дополненное ожерельем из сапфиров и бриллиантов, выгодно подчеркивало красоту ее обнаженных шеи и плеч. Слегка подкрашенное лицо привлекало взгляды, надолго задерживавшиеся на подведенных лиловыми тенями миндалевидных глазах и покрытых ярко-красной помадой пухлых губках. Алебастровая белизна кожи, которую эта кокетка умело выставляла напоказ, придавала особый шарм ее фальшиво простодушному облику.

Она знала, что в таком виде становится совершенно неотразимой.

Пока ее карета медленно продвигалась по узким парижским улицам, кишащим повозками, бродячими торговцами, прохожими, карманниками и нищими, Эмма, смакуя будущее удовольствие, словно гурман — деликатес, раздумывала о том, что может представлять собой этот мэтр Дюма, которого она намерена соблазнить, чтобы быстрее и надежнее достичь цели.

С той поры как Мери исчезла, мадам де Мортфонтен вела непрестанные поиски ее самой и сокровищ. Прошло больше двух лет, и за это время вожделение только выросло, заняв теперь самое важное место в жизни Эммы. Теперь она владела всем, на что могла надеяться в жизни: красотой, огромным богатством и властью — как следствием всего этого. Ей было достаточно щелкнуть пальцами или даже просто подморгнуть глазом, чтобы целый мир, мужской уж во всяком случае, оказался у ее ног.

Расслабившись от мерного покачивания кареты, она позволила своим мыслям блуждать по событиям последних месяцев — тех самых, что послужили поводом для нынешней поездки в Париж и встречи с мэтром Дюма.

Немного времени спустя после того, как она перебралась в Ирландию, чтобы уладить судебные дела, пришло сообщение от Человека в Черном. Тот утверждал, что Мери наверняка мертва и погребена под обломками Дюнкерка. Как доказательство наемник предъявлял возвращение весьма печального Корнеля к Форбену, по-прежнему бороздящему Средиземноморье. Как и матрос, капитан выглядел подавленным, а кроме того, демонстрировал необычные для него грусть и усталость. Тот и другой боролись с этой печалью, телом и душой отдаваясь морю, — подводил итог бандит.

Реакция обоих мужчин на случившееся не удивила Эмму: она и сама чувствовала себя лишенной главного и непривычно одинокой. Мери Рид была для нее одним из тех существ, находиться рядом с которыми и не подпасть навсегда под их чары попросту невозможно. В девочке, как ей казалось, слишком много энергии, жизненной силы, чтобы эти свойства не питали всех окружающих, хотя сама Мери слишком дорожит своей свободой, чтобы привязаться к кому-то одному. Однако подобная независимость делает ее еще более желанной, еще более привлекательной. И уж точно — более желанной и более привлекательной, чем кто-либо другой. А мы ведь всегда мечтаем присвоить себе хотя бы часть свободы ближнего, как будто эта присвоенная свобода тут же разольется по нашим жилам и поднимет над людьми.

Эмма де Мортфонтен могла подарить себе, любимой, всё, просто всё. Она могла завладеть чем угодно, но только не родственной душой. И никаким дьявольским вмешательствам ничего тут было не изменить.

Мери Рид умерла — это истина, с которой следует считаться, с которой следует смириться, чтобы идти дальше.

Эмма понятия не имела, что случилось с хрустальным черепом, когда он попал в сокровищницу Франциска I, да, по правде сказать, не очень-то и хотела знать.

Зачем ей теперь эти сокровища?

Убийство Тобиаса Рида, последовавшее за убийством Жана де Мортфонтена, сделало ее одной из самых богатых вдов Англии. Помимо приносивших в результате заморских плаваний крупные прибыли торговых судов, она унаследовала плантации в Южной Каролине, неплохую коммерцию на Кубе и многочисленные поместья. У Тобиаса Рида не осталось, кроме нее, наследников, да и вообще не было никаких родственников, если не считать престарелой тетки, которая была не только весьма почтенных лет, но и сама достаточно богата, чтобы не докучать своими смешными претензиями.

На несколько месяцев Эмма предоставила событиям идти своим чередом и развлекалась тем, как гневается на нее ирландский сосед. И полностью отказалась доверять своему инстинкту. Тому самому инстинкту, который однажды не подвел ее, подсказав, что Мери Рид обладает фантастической способностью выжить в любых условиях и при любых обстоятельствах. Обиженный инстинкт, однако, переместился в живот и принимался бунтовать всякий раз, как Эмма закрывала глаза, пристыженная нахлынувшими на нее воспоминаниями. И в конце концов инстинкт перерос в уверенность, а уверенность, в свою очередь, превратилась в зависимость.