— Хватит, Тобиас! — тяжело дыша, выкрикнула леди Рид. — Оливер заслуживает моего доверия, а вы… вы… Кто бы вы ни были, Тобиас, прежде всего вы — мой сын, и хотя бы в силу этого обязаны меня уважать!

— Прошу вас, матушка, извинить мою горячность, — пробормотал Тобиас. — Оставим эту тему. Вы разгорячились, а это отнюдь не полезно для вашего сердца…

Раздался стук дверного молотка, и Мери — почти в отчаянии оттого, что не удастся дослушать, — покинула свой наблюдательный пост. А Дженни побежала открывать.

Несколько минут спустя пастор Ривс, который явился дать ребенку урок катехизиса, обнаружил Мери Оливера в классной комнате. Примерный ученик сидел за рабочим столом, уткнув нос в Библию, и, видимо, повторял задание на дом. Пастор сильно этому порадовался — он же не знал, что между строк девочка Мери лихорадочно вычитывает средство… нет, не простить Тобиаса Рида, а отомстить ему!

Она не рассказала Сесили об этом неприятном разговоре, чтобы мамочка не перестала быть веселой, какой ей удалось снова сделаться с некоторых пор. Но одна только мысль о том, что всеми своими несчастьями мать обязана людям, для которых важнее всего на свете их ранг и незапятнанность «доброго имени», вызывала у Мери приступ тошноты. Долго-долго.

* * *

Мери страдала от презрения дяди Тобиаса целых семь лет.

Поняв, до какой степени Мери Оливер раздражает ее старшего сына, как портит ему настроение, леди Рид постаралась организовать расписание занятий внука так, чтобы ребенок всегда был занят на уроке, когда приходит Тобиас. А Мери чем дальше, тем с большим упорством стремилась к образованию. Если поначалу она училась только затем, чтобы угодить и своей маме, и леди Рид, то довольно скоро стала получать от уроков истинное удовольствие. Ум у нее был живой и любознательный, и, естественно, ей хотелось узнать обо всем и научиться всему. Девочку не нужно было уговаривать прочесть книжку или позаниматься: книги она просто глотала, одну за другой, на уроки шла едва ли не охотнее, чем к обеду. Однако хотя Мери становилась сильнее, умнее и знала теперь куда больше, чем прежде, добродетели в ней не прибавилось, и таскала она все, что плохо лежит, по-прежнему за милую душу, и наслаждение от этого получала не меньшее, чем от лакомства.

Ей уже исполнилось четырнадцать лет, но грудь ее все еще оставалась плоской, как доска, и потому Мери было совсем не трудно играть роль мальчика. Что же касается места пониже пояса, которое могло бы вызвать у наблюдательных свидетелей ее взросления и развития некоторые сомнения, то об этом позаботилась Сесили. Она научила дочку скатывать лоскуток ткани и засовывать его в штаны: они оттопырятся, пояснила мамочка, и создастся иллюзия, будто у тебя там все в порядке. Кроме того, девочка постоянно упражняла голос, стараясь изменить его тембр на низких тонах, так что можно было подумать, будто голос у нее ломается, и это настолько вошло у нее в привычку, что вскоре она перестала об этом думать — все получалось само собой, совершенно естественно.

Мери отказалась от уроков верховой езды, потому что Сесили, которая сильно беспокоилась за нее после первого падения с лошади, взяла с дочери клятву никогда больше не садиться в седло. Она привела тогда в качестве главного довода то, что дворяне ездят в карете, бедняки ходят пешком, а всадники только затем становятся всадниками, чтобы все на них смотрели…

Было бы ужасно, если бы заодно ей запретили и самые любимые уроки, а потому Мери тщательно скрывала от матери, что страстно увлеклась фехтованием и бьется со своим учителем на шпагах.

— Выпад, выпад, мой мальчик, правую ногу вперед, ну-ка давайте, не ленитесь! — повторял учитель, ударяя плашмя своим клинком по ее сабле. — Ну же, выпад, выпад!

Он будто дразнил ее! Уже полчаса Мери сражалась с ним, но ей ни разу не удалось заставить его уступить хоть на дюйм. Она была уже вся в поту.

— Ладно, хватит на сегодня, — сжалился учитель и отложил оружие.

Признательность ученицы не знала предела. Наконец-то можно смочить пересохшую глотку! Мери поспешила к столику, где стоял оловянный кубок с водой.

— Сэр Тобиас! — раздалось за спиной восклицание учителя.

— Мэтр Дамлей! — поклонился ему Тобиас, который, проходя по коридору и услышав за дверью звон клинков, не смог победить любопытства. — Вы все такой же свежий и бодрый, как я погляжу… Жаль только, что приходится дрессировать этакого недотепу! — добавил он со злобным презрением, указывая взглядом на Мери Оливера.

Мери сжала в руках кубок так, что побелели костяшки пальцев. Она ожидала, что учитель защитит ее от нападок, но тщетно: тот не только этого не сделал, а напротив, льстиво сказал:

— Зато вы, сэр Тобиас, были бесподобным учеником, воплощением мечты педагога! Вы стали вершиной моей карьеры, составили мне славу! Разве кто-нибудь способен сравниться с вами!

— Я не гонюсь за сравнениями! — сухо молвил в ответ Тобиас. — Талант дается Богом лишь тем, кто благородного происхождения, вы же это отлично знаете. Оставляю вас, продолжайте свой урок.

— Храни вас Господь, сэр Тобиас! — проводил знатного гостя поклоном учитель фехтования.

Мери не шевельнулась. Она побледнела от ярости. Ну уж нет, у дяди больше не будет случая унизить ее! Девочка собралась, сжала зубы и, вернувшись в центр зала, встала в позицию.

— Я готов, мистер Дамлей! — прошипела она.

Взгляд ученика ясно говорил о желании убить педагога. Мэтра Дамлея это поначалу удивило, но потом, сообразив, откуда у подростка взялась такая внезапная ненависть к нему, он сделал благодаря своему опыту справедливый вывод, что эта ненависть только прибавит парнишке сил и ловкости. И действительно — позу Мери Оливер на этот раз принял совершенно правильную, и рука на эфесе лежала верно.

Учитель, решив проверить свою догадку, тоже встал наизготовку, наградил соперника презрительной улыбкой и бросил:

— Хотелось бы верить, что это не так, Оливер, но боюсь, что сэр Тобиас Рид прав. Вы выглядите слишком жалко по сравнению с учеником, так много дававшим мне самому, а сэр Тобиас был именно таким!

Кровь бросилась девочке в голову, и она сделала выпад, вложив в удар всю энергию своей ненависти.

Об играх больше речи быть не могло. Педагог понял это мгновенно. Забыв, что ей совсем недавно так хотелось понравиться учителю, Мери дралась теперь не задумываясь о том, какой прием применяет, она повиновалась только инстинкту, открывая в себе рефлексы и ощущения, которые прежде в ней были едва намечены.

— Это все, на что вы способны? — поддразнивал мэтр Дамлей, думая прямо противоположное.

Бешенство Мери и впрямь удесятерило ее силы, и взрослый мужчина, загоняемый в тупик саблей, которая не давала возможности его оружию показать себя и искала минуты, когда противник откроется, что он и делал с завидным хладнокровием, — этот взрослый мужчина вдруг понял, что бьется сейчас с самым способным учеником, какой только был у него в жизни. Но все-таки решил положить сражению конец, сделал ложный выпад, который разработал незадолго до того, молниеносно обвел острием вокруг сабли Мери Оливера, выбил ее из руки подростка и ухитрился, не дав тому опомниться, подхватить левой рукой его оружие, прежде чем оно коснулось пола.

Мери еще не успела сообразить, что к чему, а два клинка уже упирались остриями в ее грудь.

Она была так изумлена, что гнев сам собой куда-то испарился.

— Как, дьявол вас побери, вы это сделали?! — воскликнула она.

Мэтр Дамлей улыбнулся и ответил с непритворным восхищением:

— Я вас научу этому секрету, Мери Оливер. Но прежде мне надо извиниться за то, что сознательно ранил вашу гордость. Зато вы открыли мне в себе то, о чем я уже подозревал, но в чем до сих пор не мог убедиться. Вы фантастически талантливы!

— Так же талантлив, как мой дядя? — спросила Мери, чувствуя, как рождается в ней сумасшедшая радость победителя.