Вскакиваю, вою и рычу одновременно, метаюсь по комнате, а на бедре зияет красная крестоподобная рана, с клочьями уже обуглившейся кожи по краям. След от серебряного распятия.
Все внезапно встает на свои места. Его необычный магнетизм. И этот иммунитет к моему мороку, и его собственный морок. Мы охотимся на людей, а ван-хельсинги охотятся на нас. Они — наш соблазн, их кровь сводит с ума, как и запах, но цена слишком высока. Охотники обладают почти такой же силой и демоническим коварством.
Боль не утихает, но внезапная опасность приглушает мою чувствительность. Слышу, как он поднимается на ноги. Медленно оборачиваюсь к нему лицом. Он смотрит на меня. Между нами повисает долгая тишина. Мы оба понимаем, что из этой комнаты выйдет только один из нас. Он делает шаг к двери. Хочет запереть меня здесь? Каков его план?
Быстро осматриваю дверь и понимаю, что не смогу открыть ее — ручка серебряная, да еще и в форме креста. Нужно как-то заставить его отворить эту чертову дверь. Лихорадочно соображаю как поступить. Еще раз попробую морок, а силу потом, если магия не поможет. Улыбаюсь, стараюсь околдовать врага. Он всего лишь человек. Немного сильнее и проворнее, но человек. Смотрю широко открытыми глазами, с непонимающей улыбкой, а он делает крошечный шаг к выходу.
— Алекс, выпусти меня, пожалуйста.
Мой голос звучит нежно и мягко, но в его глазах ни тени сочувствия. Он двигается еще немного ближе к двери. Быстро шарю взглядом в том направлении. Ничего, кроме пары выключателей на стене. Что он задумал?
— Дверь не заперта, выходи.
Его голос осторожен и почти расслаблен. Он так же собран и готов к драке, как и я. Мы смотрим друг на друга спокойно и почти доброжелательно, но воздух искрится от напряжения. Сощуриваю глаза, пытаюсь просчитать его.
— Я не могу открыть ручку, у меня аллергия на серебро.
На его губах появляется нагловатая ухмылка.
— И на распятия?
Мерзкий охотник. Злость закипает и просит разрядки. Осматриваю комнату еще раз. Пытаюсь придумать план, но распятие в его руках давит и мешает сосредоточиться. Пока я размышляю, охотник делает еще один шаг. И теперь я понимаю, что его интересует не дверь, а что-то другое. Да что же такое? До чего он пытается добраться? Он что, хочет свет включить? Внезапно в голове мелькает догадка.
Свет. Единственное, что моментально убивает вампира, что сжигает нас дотла — это дневной свет. Или искусственный, но того же спектра и цветовой температуры, что и дневной. Поднимаю глаза вверх и столбенею. Два огромных прожектора сейчас выключены. Моментально понимаю, что на самом деле, это два смертоносных солнца. Охотник двигается к выключателям и он понял, что я раскусила его намерения. События ускоряются, ведь всем ясно, что выживет тот, кто успеет первым. Отбрасываю морок и концентрирую все силы на выключателях, делаю огромный прыжок, чтобы опередить Алекса.
Он тоже начеку. Кидает мне в лицо распятие, а сам бросается к выключателям. Не успеваю обдумать, хватаю предмет на лету и обжигаю вторую ладонь.
Впрочем, я не обращаю внимания на боль в руке, бросаюсь наперерез охотнику, потому что он уже у самих выключателей. Слишком поздно. Тело прошивает боль. Чистая, острая, как лезвие, она оглушает, рвет и режет мое тело. Каждая клетка, каждый атом болит, не могу прекратить это. Из последних сил стараюсь дотянуться и выключить мерзкий свет, хриплю, протягиваю руки к выключателям, но боль слепит. Выгибаюсь в неистовых судорогах, слышу хруст своих собственных костей и еще этот странный царапающий звук. Это что, мои ногти? Через силу смотрю на него, умоляю, но в глаза вонзаются тысячи иголок. Горю, просто сгораю заживо. Сил нет, красная боль затопила все. Тону в ней.
***
Лучи утреннего солнца проникали сквозь витражи и окрашивали стены собора причудливыми цветными пятнами. Отец Грегори стоял у алтаря, его глаза были закрыты, пальцы мерно перебирали бусины четок. Звук шагов Алекса разрушил гулкую тишину церкви и священник открыл глаза. Отец окончил молитву, сотворил крестное знамение и направился к Алексу.
Охотник выглядел неважно — бледный, с несколькими свежими ссадинами и синяками. Он держал в руках сверток и когда священник приблизился, Алекс бережно передал ему предмет. Отец Грегори осторожно открыл сверток, внутри лежала керамическая урна. Святой отец спросил:
— Как все прошло?
— Укуса нет, если вы об этом.
Священник удовлетворенно качнул головой и, немного помедлив, задал очередной вопрос:
— Это дочь?
Алекс отрицательно покачал головой.
— Жена.
Медленно загорался день, полумрак собора таял, тихим шелестом звучала молитва святого отца. Он просил о милосердии для потерянных душ и их близких. Алекс вышел из собора, тихо закрыл за собой дверь. Осталось еще одно, самое сложное задание.
