– Чудак-человек, – хрипло хохотнул мэтр.

– Чёрт подери! – вдруг, вскинулся Веня, – Тоха, я покупаю у тебя этот портрет!

Антон недоверчиво глянул на Вениамина:

– Ты серьёзно?

– Слушай его!.. – вновь повернулся к Антону Казимир Иванович, – оставь-ка лучше рисунок себе, Паладьев, такими работами, не кидаются.

Неожиданно в разговор вмешался тихо подкравшийся к месту «разбора полётов» Христофор:

– А, глазки ей шире? – сладенько пропел он, с прищуром глядя на портрет ирландки, – реснички гуще, горбинку сгладить.

Антон бодливо, словно от зубной боли, замотал головой:

– Сгинь, Христо! Горбинку сгладить… Уйди от греха!

– Не знаю, – не обращая внимания на возмущения оппонента, возразил Христофор, – товар должен сразить клиента. Наповал. Вот тогда он уйдёт. Ты должен поразить её в самую, так сказать, мякоть. Нырнуть под пах…

– Уберите его, – запричитал Антон, – убери его, Веня! За что мне это наказание?

– …И тогда она никогда не забудет и с удовольствием расстанется… – как будто не слыша тошкиных завываний, вкрадчиво продолжил грек, однако, тут же удивлённый, осёкся: к Антону на полных парах подскочил давешний бугай с детским румянцем на щеках. Сунув в руку художника мятую пятидолларовую бумажку, он что-то жалобно мяукнул и бесследно исчез в густой толчее прохожих.

– Эй! Чувак… мистер! А портрет?! – крикнул ему вслед Антон.

– Портрет забери, дурак! – завопил в затылок ирландцу Вениамин, но того и след простыл.

– Надо же! Проснулись… – с натянутой улыбкой, промямлил Венечка.

– Совесть у них проснулась, – хмуро отозвался Христофор, – хотя, какая там совесть… у нас с англами в этом понятия разные!

– Ну что, Венчик, теперь твоя очередь, – устало проговорил Антон, пропустив мимо ушей странный комментарий грека.

– Какая ещё очередь? – сдавленно произнёс Вениамин.

– Покупай. Ты хотел!

– Чего покупать?

– Портрет.

– Ты же его продал! – Вениамин смотрел на Антона тем кукольным личиком, какое делал всегда, когда его ловили с поличным.

– Нет же. Вот он стоит – на тебя смотрит, – прищурившись, сладко проворковал Тошка.

Вениамин осторожно снял с головы широкополую, чёрного фетра, шляпу, ребром ладони рубанул по верху, и, водворив её обратно, вновь глянул на Антона своим круглыми и, как говаривала Ленка,

«бесстыжьими» глазами:

– Не сегодня, – произнёс, солидно кашлянув, – извини. Только из Европы. Потратился в прах. Из Пулково на рейсовом автобусе добирался, представляешь?

– Представляю, – недоверчиво усмехнулся Антон. – Как там, кстати?

– Где?

– В Европах твоих!

– А, у, – сдвинув шляпу на затылок, счастливо запел Венечка, – фейерверк! Амстердам! Париж! Елисейские поля! Работал. Недолго, правда.

– Как там художники? – поинтересовался Антон.

– Мы лучшие.

– Да? А парижанки?

Вениамин закатил к небу глаза.

– Но не ухожены, – сокрушённо вздохнул он, – нечёсаные. А тебя-то самого где носило?

– Да, где меня только не носило, – улыбнулся Антон,

– вот… из хирургии вынесло.

– М… – в нос протянул Венечка, – и чего же теперь в Вас нету, друг мой Антуан?

– Всё у нас на месте, друг мой Вениамин. За нас не волнуйтесь; только стежки накладывали, стежок за стежком: раз-два, раз-два.

– Раз-два? – рассмеялся Веня. – Ох, доведут тебя эти бабы до цугундера, Антуан! На раз-два! А кстати, что там у тебя за история с чернявой герлой? Панель гудит! Ленок кричит: парфюм у девчонки – закачаешься, во всём Союзе ни за какие коврижки не достать.

– Есть такое, – поёживаясь от порыва ледяного ветра, проговорил Антон, – не простая!

– Москвичка?

Художник согласно кивнул головой:

– Ты помнишь, прошлым летом мы с Христофором на Арбате работали. Познакомился я там с одним мужичком. Интересный. Коллекционер. Заказал мне копию. Я написал. Оригинал так себе, но заплатил чувак по-королевски. В общем, на Кутузовском она живёт, в этой самой высотке – несколько раз к нему в квартиру поднимался: прямо у него писал. Там все великие. Случайных нет.

– Ну и за каким тогда чёртом она, вся такая из себя, здесь ошивалась, да ещё одна? – удивился Вениамин.

– Ошиваться-то мы все горазды! – усмехнулся Антон,

– не сами мы ходим – ноги нас носят. Тут главное – сама фартовая, а без копейки денег, и знобило её, будто от марафета. А одета: Франция, Италия. Вот такое чудо! В общем…

– Да, – погладив усики, задумчиво пробормотал Веня

– тайна сия, зело темна есть! Будет нужда – свисти.

– Досвистишься до вас… – пробурчал Антон и, смяв в ладони потухшую сигарету, добавил:

– Мне бы концы найти. Я тут парнишку жду, шустрый – вроде, шанс.

– А слетал бы ты лучше в нашу доблестную милицию, Антуан, – встрепенулся вдруг Вениамин. – Хочешь – я прицепом. А что: так, мол, и так… предъявим паспорт. Объясним. То да сё. Всё-таки, человека украли, не букашку, да ещё в центре, на Невском.

– Ну да: пошёл таракан на птичий двор правду искать!

– усмехнулся      Антон,      невесело      добавил:      –      Только оттуда! По другому поводу, правда.

– И что?

– Обчистили! До дна. Фараоны!

– О, Господи! – расхохотался Вениамин, – вот она, Родина моя! Край мой берёзовый! Вот где жизнь!..

И, как бы в подтверждение его слов, перед друзьями появился коренастый парень в дутой коричневой кожанке, в отливающих синим шёлком, широких спортивных шароварах. Сломанный нос и едва заметная сутуловатость выдавали в нём хотя и бывшего, но ещё практикующего боксёра.

– Кто из вас Антон? – спросил человек, сверкнув рядом золотых коронок.

– Чего надо? – хмуро уставился на него Тошка, и вдруг узнал в стоявшем перед ним незнакомце того самого Лёньку Хомута, который пять лет тому назад секундировал ему на первенстве Ленинграда по боксу. Лёнька лет на шесть был старше Антона, тогда ещё молодого способного сорванца, заряженного небывалыми по существу амбициями.

– Побазарить, – спокойно, как будто не узнавая Антона, сказал Хомут.

– О чём?

– Отойдём?

– Отойдём, – Антон красноречиво глянул на Вениамина, тот понятливо махнул ресницами.

Остановившись у свободной, не занятой художниками колонны Лёнька легко коснулся Тошкиного плеча:

– «Ты меня не знаешь, я тебя, короче, ничего личного», – говорил он тихо, глядя куда-то в сторону, – не в падлу – минуту постой.

Антон утвердительно кивнул головой.

Хомут подскочил к урчавшей у тротуара «Ниве», костяшками пальцев стукнул в запотелое окно. Дверь автомобиля немедленно отварилась, из салона выполз полный, коротконогий гражданин в рыжем дублёном полушубке. Непокрытую лысину человека перламутровой изморозью покрывали мелкие капельки пота.

– Он? – указал пальцем на Антона гражданин.

– Говорит, он.

– Ты тот художник? – с придыханием произнёс человек, вонзая в Антона свои маленькие бесцветные ледышки.

– Не знаю, о чём вы, – Антон вдруг ясно понял: ниточка, связывающая его с Марселиной, оказалась живой, и она только что дёрнулась. Сердце Антона учащённо забилось. – Чего надо?

– Ксиву, – тяжко прохрипел человек. – Ксиву давай.

– Какую ксиву?

– Не тупи. Стельки ксиву. У тебя она.

– Нет у меня никакой ксивы, – Антон пристально смотрел в неподвижные глаза бандита. Прекрасно понимая, что разговор о документах Марселины так просто не закончится, он как бы инстинктивно прижал ладонь к левой стороне груди – там кроме сердца и карманной мелочи у него ничего не было.

Удар по печени не заставил себя ждать: его будто разорвало пополам. Хомут деловито распотрошил на груди Антона куртку, скомкал и швырнул ему в лицо несколько найденных трояков:

– Вот сука! – ругнулся, презрительно цыкнув слюной,

– пустой!

– А я тебя повешу! – ласково просипел присевший к Антону гражданин, – не отдашь – повешу! Ну?

– Сам дурак! – кривясь от боли, процедил сквозь зубы Антон.

– Ну-ну! – с усмешкой произнёс человек. Уходя, бросил через плечо: – Сегодня же будешь висеть!