– Чего уж теперь об этом рассуждать, – дипломатично ответил Черкасов. – Мануфактуры растут, как грибы после дождя, и содержат их почти сплошь бывшие крестьяне. Пеняй на это, не пеняй – ничего не изменишь. Нужно думать, как с этим жить, чтобы подобные волнения до невиданных масштабов не выросли. В том, что тогда люди всё вокруг разрушат, я с вами полностью согласен.

Пароход, размеренно молотя лопастями по воде, резал носом речную гладь, приближая путников к Кинешме. Калачов и Черкасов вышли на верхнюю палубу и наслаждались окружающей их красотой. Мимо плавно текли луга, леса и деревеньки с копошащимися по берегам людьми. Тишина и простор отогнали дурные мысли, путники просто смотрели на плывущие по сторонам пейзажи – умиротворяющие, бескрайние. Солдаты, расположившиеся внизу, дымили цигарками. Прохладный ветерок обдавал свежестью весны. Великая река плавно изгибалась у пологого зелёного холма, на вершине которого сиял золотой шпиль колокольни. Из-за холма в Волгу впадал широкий приток, на берегу которого, чуть вдалеке виднелись побеленные фабричные корпуса с высокой дымящейся трубой. Почти у самой воды на пляже стоял мольберт. За ним сидела женщина в нарядном кружевном платье. Одной рукой она придерживала шляпку, норовящую улететь от порывов своенравного ветра, а другой, с кистью, восторженно размахивала, показывая на окружающее их великолепие своему спутнику. Высокий, худой, чернявый мужчина, издалека похожий на вопросительный знак, кивал и терпеливо держал ящик с красками и чем-то ещё.

– Такую красоту и рисовать не грех, – философски заметил Черкасов.

– Да-с. Здешние места Государыня Екатерина Великая своим посещением удостоила. Как раз в усадьбе на этом холме была. Там дальше мануфактура Коновалова. Это – местечко Каменка. Ещё недолго и на месте будем.

Вскоре на горизонте показались красные угрюмые корпуса мануфактур, стоящих вдоль речного берега. Фабричные трубы старательно плевали в голубое небо чёрными клубами дыма, но ветер разносил смог по округе. Там кипела жизнь. Люди, как муравьи, сновали по двору, со стоящей баржи лодками переправляли какой-то товар, лошади тянули телеги с дровами, кирпичом и прочим материалом. Чуть дальше взгляд притягивали золочёные церковные купола. От храма в разные стороны каменными постройками и деревянными избами раскинулся город Кинешма. Пароход пришвартовался, и солдаты споро и чётко выстроились на причале. Колонна вооружённых людей притягивала взгляд. Рядом шла жизнь, привычная каждому: кто-то запрягал коня, отчаянно лаял пёс, квохтали куры, беззлобно переругивались мужички. Горожане, спешащие от торговых рядов по своим делам волей-неволей старались пройти мимо нежданных гостей, чтобы узнать причину их приезда. Солдаты хмурились, пытались выглядеть важно, чтобы как-то скрыть собственную растерянность – не война же и не учения, зачем их подняли?

Мимо ротного, с корзинкой полной куриных яиц на сгибе руки шла молодая женщина. Стая белых горделивых гусей с важным гоготом шествовала рядом. Она с интересом взглянула на командира, который проверял солдатиков. Заметив симпатичную девушку, ротный лихо подкрутил ус и важно подбоченился. Провинциальные барышни таяли при виде офицерского мундира, горделивой осанки и лихого блеска карих глаз. Зарделась и встречная девица. За спиной ротного, хитро прищурясь, стоял Микола – известный полковой шутник. Он невнимательно слушал речь командира, поскольку мог повторить её даже во сне.

На пристань спустился Черкасов, за ним Калачов. Навстречу прибывшим, стуча по мостовой тростью, уже спешил дородный богато одетый купец.

– Вон и Кормилицын, тезинский хозяин. Ишь вырядился. Как бы цилиндр с головы не сдуло. То ли дело лапти и картуз, в них бы ему попривычнее было, – ехидно сказал губернатор, Черкасов лишь хмыкнул.

Микола-шутник, видя, что ротный улыбаясь во весь рот, уже шагнул навстречу девице, чтобы что-то рассказать, присвистнул и шугнул важно шедшего мимо него гуся. Вся стая тотчас расправила крылья и диким гоготом понеслась по набережной. Ротный оказался в самой середине несущейся птичьей колонны. Гуси задевали его крыльями, в воздухе летали перья. Народ на пристани от неожиданности замер. Рота громыхнула дружным хохотом.

– Мыкола, твою туды …, – сквозь гусиный гогот послышался голос ротного.

Кормилицын от неожиданности тоже вздрогнул, цилиндр упал на набережную и покатился. Грузный купец неловко, со второго раза, настиг и поднял его. Бережно сдул пылинки, очистил от прилипших перьев, водрузил головной убор на место и важно продолжил путь к гостям, как ни в чём не бывало.

– Паяц! – прокомментировал чуть слышно губернатор.

– Виктор Васильевич, добрый день. Сердечно рад вас видеть. Как добрались? – Кормилицин, казалось, был готов растаять от учтивости. Увидев Черкасова, он минуту морщил лоб, силясь вспомнить, где уже его встречал. Наконец узнал: – Фёдор Иванович, здравствуйте! А вы какими судьбами?

– Добрый день, Михаил Максимович, – спокойно ответил жандарм. – Что-то бунтовать у вас стали часто. Помимо того недоразумения с бабьими выходными три года назад, слышал, что и прошлым летом у вас волнения были. Нынче опять. Подозрительно. Может социалисты живут под боком, а вы и в ус не дуете? Или, наоборот, потворствуете? Напрасно, господин Кормилицын. Ой, напрасно.

– Господин Черкасов, да вы что!!! Какое потворствуете! Побойтесь Бога! Мне самому от их своеволия жизни нет, потому вас и позвал, – в сердцах сказал купец, глядя на Калачова. – Вас, Виктор Васильевич! А социалистов у меня в селе нет! Есть мужики, которые слишком о себе возомнили! Место бы им указать, чтобы запомнили.

– Ты выводы прежде нас не делай, – стальным голосом сказал губернатор встречавшему их купцу. – Человек из Петербурга приехал, разберётся. И куда следует доложит! Там и решат – отчего это у тебя, Михаил Максимович, что ни год, то бунт! Может статься, что и по твоей вине.

Рота выстроилась во фрунт. Гуси гоготали уже вдалеке, местные жители вернулись к своим делам. Только пёс Шкипер, известный всем любитель побрехать на прохожих, важно ходил перед строем солдат, словно размышляя, на кого бы гавкнуть и за что.

– Воля ваша, расследуйте. Мне скрывать нечего. Только поспешить бы, пока всё село и фабрику не сожгли! Бесчинствует народ. Вот и Степан Иванович, наш урядник, подтвердит, – Кормилицын показал на полицейского, стоящего за его спиной. – Я паровоз попросил приготовить, доедем быстро.

– Сейчас отправляться нет смысла, – вмешался в разговор подошедший ротный. – Во-первых, солдат накормить нужно. Во-вторых, приедем к ночи. Что делать будем? Будь мы на вражеской земле – я знаю, как бы действовал. Но мы у себя дома, господа. Считаю правильным отправиться ночью. Пока люди спят быстро всё оцепим, зачинщиков схватим, а дальше действуйте, как сочтёте необходимым. Завтра вечером в Костроме будем, в казармах.

– Согласен, – после короткого раздумья ответил Калачов. – Распорядись накормить людей, Михаил Максимович. Да и самим отобедать можно. Заодно про обстановку доложите.

Кормилицын дал какие-то указания своим помощникам, незамедлительно появившимся после того, как он подал условный знак. Те внимательно выслушали купца, один сразу куда-то умчался, а второй подошёл к ротному, перекинулся парой слов, и колонна солдат маршем последовала за ними. Причал опустел. Губернатор с купцом, и жандарм с полицейским урядником степенно пошли к ресторану, указанному Михаилом Максимовичем. У дверей компанию встречал лично хозяин. Его заведение слыло лучшим в городе, вся приличная публика, оказавшаяся в Кинешме по каким-то делам, бывала здесь, но сегодня сам губернатор соизволил заглянуть. Огромная честь, а уж разговоров потом будет на зависть конкурентам!

Хозяин устроил важных гостей на самые лучшие места, лично хлопотал вокруг них во время обеда. Повара тоже расстарались – кушанья были выше всяких похвал, Калачов даже одобрительно отозвался и похвалил. Наконец голод был утолён, на столе остались лишь наливки, чай и сладости. Виктор Васильевич и Фёдор Иванович достали сигары, Михаил Максимович со Степаном Ивановичем табак не жаловали.