Петроград, 26 октября1 1917 года.

– Стой!

Впереди идущий поднял руку, затем снял очки и потёр красные от бессонницы и напряжения глаза. Колонна остановилась.

– Что там, товарищ Антонов? – командир красноармейцев подошёл к провожатому. – Вроде наши?

– Может и наши. Тогда почему они стреляли? – Антонов силился хоть что-то рассмотреть в ночной темноте. Приземистая громада Петропавловской крепости тонула во мгле, сливаясь со свинцовой водой. У ворот горели костры, в их свете были видны силуэты людей. Рядом отбрасывали длинные тени составленные в козлы ружья.

– Матросы… Одеты в чёрное, – рослый красноармеец тоже пытался разобрать кто там у входа, – если моряки – значит точно свои!

– В такой тьме всё чёрное. Проверить не помешает. От того, что свои шлёпнут, радостней не станет. Стереги пленных, а я дойду посмотрю кто там. Пару человек пришли мне для охраны.

– Слушаюсь!

Командир вернулся к солдатам и что-то отрывисто скомандовал. К Антонову подошли два красноармейца. Они тотчас растворились в темноте, хрустя каблуками по ломкому льду. Конвоир задумался не приказать ли арестованным лечь или присесть, чтобы уберечь от случайной пули, но делать этого не стал, авось обойдётся. Он сутки был на ногах и теперь, когда радости и тревоги минувшего дня остались позади, навалилась апатия. Пока Антонов ушёл разбираться, старшой закинул винтовку за спину и закурил папиросу, чудом не сломавшуюся в кармане посреди бурной ночи. С чувством затянулся. После постоянной стрельбы и криков, табак в ночной тишине тлел оглушительно. Воздух наполнился сизым ароматным дымом. Среди солдат послышалось шушуканье, кое-где тоже замелькали огоньки самокруток. Пленные стояли молча.

Вскоре появился один из посланцев, отправленных на разведку. Он передал приказ Антонова вести арестованных к крепости. Там были большевики, опасности нет. Красноармейцы привычно взяли пленных в кольцо и вышли на мост, ведущий к Иоанновскому равелину.

– Там свои, нас ждут, – сказал Антонов, ждавший на мосту, командиру конвоя.

Сапоги гулко бухали по настилу, отряд приближался к крепости, назло всем выстроенной давным-давно царём Петром посреди голого острова, пронизываемого ледяными ветрами. У полинявших от времени ворот было светло от костров. Караульная будка в чёрно-белую полоску пустовала. На булыжной мостовой в замёрзшей луже валялась чья-то серая унтер-офицерская фуражка, затоптанная сапогами. Матросы грелись у огня, некоторые дремали, привалившись друг к другу. Появление арестованных вызвало оживление.

– Братцы, мы министров ждём, а вы кого привели? В какой канаве их подобрали? – спросил самый ближний к прибывшим мужик с лихо закрученными усами. На его бескозырке гордо красовалась надпись «АМУРЪ». Раздался дружный взрыв хохота. Он вальяжно прошёлся перед пленниками, которые и впрямь выглядели плачевно. Одетые дорого, они были перепачканы с головы до ног.

– Кто главный, товарищи? – Антонов вышел вперёд. Голос был устало-командным, требующим лишь чёткого, короткого ответа.

– Кобылин! – вдруг раздался окрик за спинами матросов. – Брось свои шуточки!

Рядом с говорливым моряком появился плотный военной выправки мужик в кожаной тужурке с такой же, как у пришедших солдат, красной лентой на левом рукаве. Он строго глянул на Кобылина, нахально ухмылявшегося в ответ.

– Здравствуйте, товарищи. Я – Павлов, помощник коменданта крепости. Наконец-то! – мужчина крепко пожал руку Антонову. – Что там за стрельба была?

– Я откуда знаю? Сейчас везде стреляют. Вы чего палить начали?

– Думали, нападают на крепость. В темноте не разобрались, вот в ответ из пулемёта и полоснули, – Павлов пожал плечами и посмотрел на пленных. – Доставили? Что-то долго. «Аврора» когда ещё сигнал дала. И мы по Зимнему из пушек бахнули, как приказывали. Только вот не знаю, попали ли куда? Ждём вас с нетерпением.

– Будь вы поудачливее с пулемётом – всех нас прямо с моста на ближайшее кладбище доставлять бы пришлось, – привычно проворчал Антонов. – Министров арестовать – это, брат, дело хлопотное. Сначала по дворцу искали. Комнат уйма, тёмные, пустые, где они сидят – чёрт их знает! Наконец нашли, арестовали, так их чуть на штыки не подняли. Много у людей злобы на министров накопилось. На улице тоже толпа, хотели кровопийц этих в Неве утопить. Но у нас приказ – арестовать и доставить живыми в камеры. Тут вы ещё со своим пулемётом. Хорошо хоть толпу разогнали. Принимай пополнение, Павлов – Временное правительство в полном составе. Почти. Только Керенский сбежал.

– Вот зараза! Улизнул-таки. Я его больше всех ждал, – хозяин с досады стукнул себя кулаком по бедру и плюнул на землю.

Павлов с собеседником бодро зашагали по Петропавловской крепости к Трубецкому бастиону. За ними следовали свергнутые министры в окружении вооруженных людей. Остановились у двухэтажного желтого здания с зарешеченными небольшими окнами. Помощник коменданта вместе Антоновым зашли внутрь.

– Сейчас хоромы вам выделят, – радостно сказал один из солдат. – Заживёте! В тесноте, да не в обиде, как говорится. Зато недолго. А там и на небеса отправитесь! Чуть не застрелили из-за вас, суки! Утопили бы – и никаких хлопот, а так охраняй, возись с вами.

– Чего они грязные какие? Может и не министры это, а самозванцы переодетые? – не унимался Кобылин.

– По нам на набережной из пулемёта кто-то стрелял, вот все на землю и попадали, – ответил рослый конвоир.

– Кто? – удивился матрос.

– Они документов не предъявили. Из автомобиля шарахнули прямо на ходу и дальше поехали.

– Ну дела! – Кобылин почесал затылок. – А это что за солдат? Старый какой-то.

Среди арестованных и впрямь стоял пожилой интеллигентный мужчина, одетый в простую солдатскую шинель, такой же перепачканный, как и его соседи.

– Ты что, товарищ Кобылин? Не узнаёшь начальство? – рослый весело рассмеялся. – Это же господин Кишкин – руководитель обороны Петрограда. Его дружки-министры на эту должность днём избрали, чтобы от нас с тобой город защищал. Не смог, как видишь. Стоит теперь, глаза прячет.

– Ох ты ж… Ну простите нас, господин защитник, не признали. Братцы, только от страха не дрожите! – матрос с ехидством раскланялся перед пленником, вокруг весело захохотали. – Ты зачем в шинель-то вырядился, чучело? Маловата она тебе вроде.

– Шинель мы ему выдали, чтобы не околел, – объяснил конвоир. – У него пальто украл кто-то, пока арестовывали.

– Вот стервецы, вот это революция, вот это я понимаю! – Кобылин оглушительно захохотал. Он вытирал слёзы, выступавшие на глаза и заходился в новом приступе смеха. Толпа вокруг поддержала матроса, стало шумно, словно в цирке на представлении.

Бывший министр государственного призрения Николай Кишкин молча отвернулся и под глумливый смех матросов протиснулся сквозь арестованных подальше от чужих глаз. Рядом с ним оказался высокий статный министр с некогда холёным, а сейчас осунувшимся и посеревшим лицом, который начал проверять карманы дорогого чёрного пальто с богатым песцовым воротником. И песцовый воротник, и добротная шерсть были в бесформенных сосульках замерзшей грязи. Не найдя чего искал, он расстегнулся и судорожно ощупывал карманы костюма. Шарил снова и снова, но пачку папирос, которую отдал в ответ на просьбу закурить старшему конвоя после обстрела, не находил.

– Табачку хотите? – спросил совсем молоденький красноармеец, смотревший на его мучения.

Министр взглянул на мальчишку сквозь пенсне с недоверием и кивнул. Конвоир приставил винтовку к стене, достал кисет, бумагу и протянул пленнику.

– Я, признаться, цигарки крутить не умею, привык к папиросам, – стесняясь, негромко сказал вчерашний сановник.

– Дело нехитрое, – солдатик ловко сделал самокрутку, послюнявил заклеивая, и отдал вместе со спичками. – Табак, конечно, не как вы привыкли, но уж каким богат.