Я сипел как Дарт Вейдер, привыкая к его толщине. И ровно в момент, когда мне стало казаться, что боль никогда не утихнет, это наконец-то случилось, и ощущение от его плавных движений внутрь и наружу вдруг превратилось в неописуемый кайф. Внезапно мне стало этого мало.

— О черт. — Я вжался грудью в матрас и толкнулся назад, на его большой член. — О боже.

— Да. — Люк навис надо мной и одной рукой взялся за мою поясницу, а второй стиснул плечо. — Какая тесная дырка.

Я издал какой-то неразборчивый звук. Но едва это заметил. Единственным, что меня волновало, было взрывающееся наслаждение, которое с каждым рывком его члена пронзало меня до яиц. Давление в заднице было невероятным, но потом, когда я стал толкаться назад, он начал задевать что-то по-настоящему восхитительное.

— О да, — выдохнул я. — Сильнее.

И Люк дал мне это «сильнее». Он трахал меня, вдалбливая в матрас, до тех пор, пока я не превратился в дрожащее, беспомощно стонущее существо. Мой пульсирующий член терся о простыню, жар в животе говорил о надвигающемся оргазме.

Внезапно он вышел. Я протестующе застонал и после того, как меня бесцеремонно перевернули на спину, сердито уставился на него. Раздвинув ноги пошире, я откинулся на матрас и был вознагражден глубоким вторжением и всеобъемлющим чувством заполненности. Мы трахались жестко. Он, весь в поту, все быстрее вонзался в меня, а я сжимал его изнутри, вырывая из его стоических уст громкие стоны.

Мне хватило лишь одного прикосновения к члену, чтобы взорваться как фейерверк, я залил всего себя спермой, и когда моя задница сжалась, Люк издал громкий вскрик.

Когда он лихорадочно сорвал с себя презерватив и излился мне на живот, мне показалось, что сейчас он и правда произнесет мое имя.

Вот тогда я и понял, что он не знал, как меня звать.

***

Люк

Я рухнул рядом с пацаном на кровать. По моим вискам стекал пот. Спальня была наполнена нашим дыханием и пропахла сексом. Обычно в этот момент на меня накатывал дискомфорт, и я начинал считать минуты и ждать, когда безымянный любовник уйдет. Но сейчас мой мозг был поджарен, и меня хватало только на то, чтобы дышать.

Я повернул голову и, увидев, что за мной наблюдают голубые глаза, снова задумался, сколько ему было лет. Он казался совсем молодым, но после восьми лет службы в армии ему должно было быть минимум двадцать пять. Черты его лица — прямой нос, гладкая кожа, скулы и все остальное — были близки к совершенству. Он моргнул, а потом его припухшие алые губы сложились в улыбку.

— Черт, это было волшебно.

— Угу. — Я перекатился на спину и поднял взгляд в потолок. Надо выставить его вон, сказать, чтобы он уходил. Сейчас. Вот сейчас. Через минуту…

Он лег на бок.

— Кстати, я Доминик. А ты правда Люк или это кодовое имя для грайндра?

— Я правда Люк.

— Круто. — Он помолчал. — Слушай, а у тебя не найдется чего-нибудь перекусить? Я не ел целый день.

Я медленно повернул голову набок. Уж не подстроила ли все это Надя? Но нет. Доминик смотрел на меня искренне. И с надеждой.

— Перекусить?

Он похлопал себя по животу.

— Ну да. Дико хочется есть. Секс, еда, сон. Таков жизненный цикл человека.

— Я не думаю… — Господи, я не собирался сидеть и спорить с этим чертовым парнем. Какой бы упругой ни была его задница. — Уверен, ты сможешь найти магазин и купить себе лимонад и орешки.

Он пропустил мой намек на то, что пора собираться, мимо ушей.

— Можно хотя бы воды попить?

— Хорошо.

Он встал, вытянул руки и с удовольствием покрутился, демонстрируя моему взгляду твердые мышцы задницы и живота. Его нагота успешно отвлекала меня от того обстоятельства, что он не уходил.

— Тебе что-нибудь принести?

Я собрался рявкнуть «нет», но у меня пересохло во рту. Я хотел пить. Плюс из Доминика мог получиться в высшей степени привлекательный мальчик на побегушках.

— Стакан воды.

Он сверкнул улыбкой, и пока я смотрел, как его круглая задница выходит из спальни, у меня шевельнулось в паху.

Как только он скрылся из виду, я закрыл руками лицо и застонал. Его надо было выставить за порог. События развивались вразрез моим правилам — это стало понятно, как только мы начали говорить. У нас не было ни малейших причин узнавать друг друга получше.

Меня охватила внезапная паника, и я резко сел. По моему дому разгуливал абсолютно чужой человек. О чем я только думал? Его одежда была на полу, но он мог сунуть нос в мои вещи или в вещи детей.

Я спрыгнул с кровати, натянул джинсы и, не застегивая ширинку, выскочил в коридор. Двери в детские комнаты были, слава богу, закрыты.

Звуки на кухне побудили меня ускорить шаг. Когда я вошел туда, то резко остановился. Доминик был у кухонной стойки. Перед ним стояли два стакана воды, и он щедро намазывал хлеб арахисовой пастой. И еще он напевал.

Подняв глаза, он сунул в рот палец, испачканный пастой. Потом с влажным звуком вынул его.

— Привет. — Его взгляд опустился на мои джинсы, потом вернулся к лицу, и клянусь, в нем было разочарование. — Надеюсь, не страшно, что я сделал себе бутерброд.

Другие ярко-голубые глаза смотрели на меня сквозь лобовое стекло. Мои дети плакали на заднем сиденье.

Я стиснул зубы и приказал себе не сердиться. Доминик просто был голоден. Он не пытался вторгнуться в мою жизнь. Но это было уже чересчур. То была кухня, где я разговаривал со своими детьми, где утром мы с ними завтракали, а он хозяйничал здесь, как у себя дома.

Уж не знаю, из-за моих габаритов или из-за хмурой физиономии, но обычно парни, которых я трахал, сбегали за дверь, как только я из них выходил. Они обходились без визитов на кухню. Нет, Доминик казался вполне неплохим, однако наша встреча была на сто процентов закончена.

Я сунул ему одежду, которую сжимал в кулаке, и сказал:

— Не страшно, но тебе пора уходить.

Секунду он не двигался с места, но потом все линии его тела словно подсобрались, и в нем впервые с момента, как он пересек мой порог, почувствовался военный. Его спина выпрямилась, лицо посуровело, а глаза стали непроницаемыми.

Я уже скучал по прежнему Доминику.

Он взял свои вещи и, кусая от сэндвича, быстро оделся.

Когда мы дошли до двери, я хотел было открыть ее, но он преградил мне дорогу. Было видно, что он только пытается сделать вид, что все хорошо.

— Тебе дать мой номер? Я был бы не против встретиться еще раз.

— Нет. — Когда он поник, мое сердце дрогнуло, и я сделал нечто невиданное: попытался приободрить его. — Если что, спишемся в грайндре.

На его лице появилась еще одна скованная улыбка, но мне показалось, что он слегка успокоился. Почему я почувствовал облегчение? И почему мне было не все равно?

Он на один шаг отступил.

— Но было ведь здорово, да?

По какой-то причине эта его неуверенность зацепила меня.

Я взял его за подбородок, и он, повернувшись ко мне, чуть не растаял под моим взглядом. Я жестко поцеловал его, и он застонал. Ему надо было убраться отсюда, пока я не оттрахал его прямо здесь, у своей двери. Я отошел.

— Да, было здорово.

— Круто. — Он склонил голову набок. — Ну, увидимся, Люк. — И сбежал со ступенек крыльца.

Быстро закрыв за ним дверь, я запер ее на замок, потом провел ладонями по лицу и волосам. В животе заурчало, и я поплелся на кухню, где на тарелке одиноко лежал кусок хлеба с пастой. Черт. Парень сделал мне сэндвич, а я все равно его выгнал. Я ощутил себя полным ублюдком. Но это не помешало мне прикончить сэндвич за три укуса.

Я сел за стол и сцепил перед собой руки. Далее по расписанию следовал душ, после которого я должен был лечь на диван и пялиться в телевизор, пока не засну, но сегодня мой мозг отказывался отключаться, как это обычно бывало после разрядки.

То ли из-за наивности Доминика, то ли из-за его военного прошлого, но во мне проснулись уродливые воспоминания. Его сверстники не представляли, каково пришлось моему поколению. Теперь правило «Не спрашивай, не говори» было отменено, и пусть геям в армии по-прежнему приходилось непросто, за «неправильную» ориентацию больше не увольняли.