Однажды в солнечный прохладный день, сидя на краю скалы, обрывающейся в глубокую пропасть, мы с Сашкой вздрогнули от сильного порыва ветра. Не сразу поняв, откуда он дует, мы неожиданно увидели двухметровые распростертые коричнево-бежевые крылья огромного орла, взлетевшего из гнезда, расположенного под нами и, грозно очертившего полукруг у нас над головами. Вероятно, мы спугнули своим присутствием прекрасную орлицу, обдавшую нас воздушным вихрем своих могучих крыльев. Я отчётливо запомнил навсегда горящий желтым огнём глаз этой удивительной гордой птицы, ставшей символом независимости и грозной свободы. Впоследствии, много раз изображая её на российских флагах в своих оформительских работах, я всегда вспоминал нашу первую встречу с этим живым символом в дикой природе, в заоблачных высях легендарного Хунзаха. Разумеется, мы жадно рисовали все, что попадалось на глаза и впечатляло нас. Горцы относились к нам по-доброму, не особенно удивляясь нашему ремеслу, позволяя нам входить в их жилища и дворы.
Пробыв в Хунзахе несколько дней, мы покинули его и выехали в древний лезгинский аул Гуниб, Родину Шамиля, с которым связаны многие события в истории Дагестана, в том числе окончание Кавказской войны и пленение Шамиля генералом Барятинским.
Все та же извилистая горная дорога, но с ограниченным обзором. Нижний и верхний Гуниб – впечатляющее горное селение с древней историей, с руинами крепости, с сверкающей на солнце глиной многочисленных домов-саклей, ступенями, ярусами возносящих себя к небу. Удивительно, как приспособились люди к непростой жизни в высокогорье, где только камень с бьющими из него родниками и необъятное небо. Никаких удобств в привычном понимании. Хворост для очага надо добывать вручную, на собственном горбу или на ослах доставлять его в дом. Воду от родника тоже надо носить на себе в длинных кувшинах. Это обязанность женщин, всю жизнь проводящих у домашнего очага. По воскресеньям – мечеть с взывающим с минарета к намазу муллой, базарная площадка с её пестрой суетой. Что принесла в эти места Советская власть? Очень немногое, но все же что-то принесла, например, кинопередвижку… Но и в целом, и в основе своей, вековечный уклад не изменился… Нравы, обычаи – все те же, что и 200-300 лет назад. Женщина полностью зависима от этих обычаев. Набеги ближних соседей, правда, прекратились…
Сейчас, когда пишу эти строки по прошествии полувека, я могу сформулировать для себя свои мысли о тех изменениях, которые произошли в результате известных тектонических процессов, коснувшихся своей жесткой стороной всех народов, в том числе коренных жителей Дагестана. Как это отразилось на них? В силу устойчивых семейно-родовых укладов и известной религиозности, они оказались более устойчивыми ко всему негативу, принесенному половодьем перемен. Имеет ли место известное раскрепощение?
Имеет, но, полагаю, это, скорее, некая новая форма кабалы. Зависимости от денег, от отравляющего влияния так называемых столиц, в свою очередь, отравленных западом с его культом ложной свободы. Противостоять этому трудно, и хватит ли силы и мудрости кавказских народов отстоять свою идентичность и своеобразие, не клюнуть на эту отравленную приманку? Иногда я встречаюсь в Питере с дагестанцами, молодыми врачами, окончившими российские ВУЗы. Что сказать? Довольно неглупый народ, хорошо говорящий по-русски, живой, мотивированный, многие из них как бы зависли в большом городе, но мечтают вернуться на историческую родину и служить ей. И это правильно. Пополнять собой эксплуатируемую армию обслуги в большом городе или по всей России, по-моему, ниже гордости выходцев из Дагестана. Ну, не торговый это народ! И лучшее, что они получают в России, важно нести в свой многонациональный народ – особенно культуру и образованность…
Но вернёмся на полвека назад в то наше жаркое дагестанское лето 1970 года. Мы молоды, нам по 22. Сильны и выносливы: Саня – перворазрядник по боевому самбо, я как раз научился креститься пудовой гирей, ноги обгоняли наши быстрые мысли и идеи. Но главное – влюбленность в этот многоликий мир, населенный яркими и удивительными людьми, по-своему выразительные черты которых, их быт и труд, хотелось обязательно запечатлеть на бумаге. Это давно стало нашей страстью, нашим наваждением, смыслом нашей жизни… Все остальное служило и подчинялось этой страсти… Много позднее, думая на эту тему, я стал оценивать все сделанное мной за полвека как летопись жизни человечества во всех его проявлениях в неповторимых декорациях жизни. Такая мысль как бы оправдывала мою собственную жизнь, уподобив её жизни вдохновенного летописца… Нет, мы не были банальными туристами-ротозеями, рыщущими за всякого рода необычными объектами и тупо фиксирующими их на фотопленке и в своей безразмерной памяти, мы были именно охотниками за человеческими душами, ловцами этих душ, одухотворявших и придававших смысл всякой телесной скорлупе…
Это мы понимали уже тогда.
Поэтому, особенно не задержавшись в Гунибе, мы, по совету местных горских старейшин, отправились пешком в древний аул Согратль. Почему туда? Красивое название, да и хотелось пожить подольше и поработать более основательно. Мы вышли на рассвете, навьюченные нехитрой поклажей, нам предстояло пройти около 9 километров по горным дорогам, кое-где спрямляя путь, и важно было пройти большую часть пути по холодку.
Был воскресный день конца июля. Надо ли говорить, как красивы совсем не картинные дикие горы Аварии в этот рассветный час. Нежное тепло ласкало наши начинавшие покрываться горным загаром лица. Двигаясь по горному плато напролом, порядком устав, мы были на подступах к аулу Чох. Внезапно я увидел почти сросшееся с камнем плато боевое каменное ядро… Да, это было настоящее ядро, коим наверняка стреляли из пушек, но когда? Судя по его уж очень старому виду, ему не менее 110 лет. Значит, оно лежало здесь со времён кавказской войны 1860-х годов… Вот это находка! Но увезти с собой в Питер точно невозможно, слишком тяжёлая ноша. Подходя к древнему аулу Чох, ещё издали мы увидели поразившее нас зрелище: на склоне горы были видны десятки человеческих фигур в белых одеждах. Подойдя ближе, мы увидели мусульманское кладбище и на нем десятки людей, вероятно, поминающих своих умерших близких… Это было печальное зрелище.
Стоял полдень. Горное солнце пекло невыносимо, и вид у нас был весьма вымотанный, позади остался трудный путь по голому высокогорному каменному плато под жестоко палящим солнцем, вдобавок, очень хотелось есть. Я посмотрел на Санька: лицо его было черным от загара и предельно уставшим. Наверно, так же выглядел и я…
Вдали маячил неизвестный нам аул, как соты, по склону карабкались десятки домов с плоскими крышами, стоящими друг на друге. На пределе сил, измученные долгим переходом по едва знакомой горной местности, голодные и мечтающие о спасительном отдыхе и глотке ледяной воды, мы вступили на каменную улицу аула и, еле передвигая ноги, пошли по ней в надежде отыскать пристанище и отдохнуть. Между тем, аул казался вымершим, нам не попалось ни одной живой души… Неожиданно из каменных ворот одного из домов молча вышел почтенный старик, по виду старейшина, и, когда мы поравнялись с ним, он приложил обе ладони к своему иссохшему лицу и, словно прошептав какую-то молитву, молча остановил нас и таким же молчаливым, но непререкаемым жестом пригласил войти во двор… Вступив вместе со стариком в каменное пространства двора, мы увидели несколько десятков мужчин, в скорбном молчании сидящих за длинным столом, уставленном немыслимыми яствами, от вида которых у нас помутилось в голове… На столе стояли огромные блюда с дымящимся мясом, яркими помидорами и сочной зеленью, там и сям желтели горы золотистого лаваша. Стояли глиняные кувшины с вином. Мы обменялись с Сашкой недоуменными взглядами, не веря своим глазам, когда старик молча указал нам на самое почетное место во главе этого изобильного, как мы догадались, поминального стола…
Большинство присутствующих молча повернулись в нашу сторону. Я уловил на их лицах сдержанную улыбку, притом, что брови их были нахмурены. Кто-то из старейшин поднял свою кружку с вином и, произнеся несколько длинных фраз по-аварски, долго осушал её. После этого поминальное вино пригубили все остальные… Мы тоже припали к своим кружкам с вином… Оно было холодным, терпким, и сразу привело нас в чувство. Беря пример с остальных, скрывая свой аппетит, мы осторожно приступили к трапезе. Ручаюсь, я никогда не пробовал более вкусного мяса… Это была нежнейшая баранина, приготовленная на углях. Её было так много, что мне показалось, что ей можно было накормить весь аул. Мы, не стесняясь, брали большие куски мяса и отправляли их в рот, успевая при этом заедать душистым лавашем и сочными помидорами. Несколько женщин в черном приносили ещё какие-то блюда, убирая тарелки с костями.
