После нескольких секунд тихой близости Кристин оставила Брэда онемело стоять и направилась обратно по коридору, в конце которого стояла ее закадычная подруга по универу. Сьерра… вся в белом, руки на бедрах, слезы на глазах.

Мимо своей старой подруги Кристин прошла, даже не моргнув; она ее как будто даже не заметила, словно ее там не было, и быстро зашагала к лифтовому холлу, поднявшись оттуда к себе в номер.

Свою прогулку на природе Кристин начинала больной и разбитой сразу в нескольких смыслах. В таком ужасе от своих «припоминаний», что не оглянулась и не заметила, как из эвакуатора на стоянке вышел водитель и направился за ней следом.

В другой раз Кристин, возможно, заметила бы несколько простых деталей.

Мужчина был белым, среднего возраста. Метр восемьдесят или чуть повыше. Килограммов семьдесят пять – восемьдесят. Каштановые волосы, залысины с боков. Намечающееся брюшко.

Общий вид неприметный. Легко забываемый.

«Невидный во всех смыслах этого слова, – заметила бы, наверное, Кристин. – Черт возьми, – сказала бы она, – по мне, так все они на одну морду».

На своем понедельничном тренинге в Миннеаполисе Кристин Дэк так и не появилась.

А ее «Мазда Миата» через пару недель объявилась в Милуоки.

Диспетчер сообщал о самоубийстве.

Формально офицер Киппи Гимм и ее напарник Дэйв Вабишевски направлялись в таунхаус Форест-Глен для проверки бытовых условий, но в дополнительном сообщении от оператора 911 Гимм все прочла между строк. Жильцом таунхауса был некто Скотт Грейнджер – белый, сорока двух лет, рост 183, вес 81,6 (в досье, кстати, два вождения в нетрезвом виде, последнее еще в производстве). Пьянка за рулем – это ладно, а вот статистика самоубийств среди мужчин нынче была почти в четыре раза выше, чем у женщин, причем в последние годы мужчины среднего возраста стали опережать своих более молодых собратьев, как будто намеренно рвались к максимальным показателям.

Но не статистика и не проблемы с алкоголем, и не то, что Грейнджер не брал трубку, отклоняли стрелку от рутинной проверки. Не за этим они с Вабсом отправились к какому-то заброшенному обормоту, хлебающему за полночь свое крепленое в тоскливых раздумьях об упущенной жизни, непройденных дорогах и в эсэмэсках друзьям, с которыми еще не успел разосраться, о желании покончить со всем этим.

Подлинной причиной отклонения Гимм и Вабишевски стал звонок от соседа Грейнджера. Полуночник Менкен, обитающий через стенку, поднялся на ночной шмон своего холодильника с просмотром ночного ТВ, когда вдруг заслышал какую-то гудящую вибрацию – из гаража, что ли… Неужто он лоханулся и не заглушил свою лайбу, возясь с мешками из магазина? Видно, гамбургеры-фигамбургеры так занимали его ум, что он оставил машину включенной. Менкен кинулся проверять – но это оказался не его «Бьюик Спортбэк». Значит, все-таки не сбрендил. Тем не менее жужжание и вибрация по-прежнему доносились; более того, они стали громче и исходили определенно от соседа. Менкен нажатием кнопки поднял дверь своего гаража и выбежал наружу, где вышел на подъездную дорожку Грейнджера и приложил там ухо к его гаражной двери.

Да, машина внутри определенно работала, причем уже бог весть сколько.

А это означало выхлопы угарного газа. Не в силах поднять дверь соседского гаража (не сдвинулась ни на йоту), Менкен еще минутную вечность тарабанил к соседу в дверь, после чего побежал обратно к себе и набрал 911.

Для Киппи Гимм это был как раз последний день ее годового стажерства в ДПЧ – Департаменте полиции Чикаго – так что, безусловно, надо было это дело после смены чуток отметить. Скажем, пропустить по пивку в «Гэмблерс», для настроения. Возможно, что и посостязаться с Вабсом в дартсе. Гимм с Вабишевски патрулировали по 17-му району, от Олбани-парк до Норт-Пуласки, и с поступлением вызова зажгли мигалку и помчались на Форест-Глен, благо ехать было недалеко.

Перед домом их патрульную машину встретил пухлячок в серых трениках и шлепанцах на босу ногу. Взволнованно маша одной рукой, другой он указывал на дверь гаража Грейнджера. После короткого выяснения с полуночником Вабс поспешил к входной двери, а Гимм, обойдя патрульную машину, достала из багажника пожарный ломик.

– Я волнуюсь за женщину с мальчиком, которые там живут. – Менкен кивнул на жилище соседа.

Киппи приостановилась.

– Грейнджер был женат?

– Не знаю… может, типа подружка. Они здесь с сыном уже с месяц квартируют. – Менкен указал на одинокий автомобиль на подъездной дорожке. – Это «мерс» Грейнджера, так что в гараже у него, думаю, стоит старый «шевик», потому так и рычит на холостом ходу. Эти старые пикапы без конвертеров дают выхлоп еще более ядовитый.

В соседе Грейнджера угадывался фанат шестеренок-карбюраторов не меньший, чем отец Киппи Гимм.

– А на чем ездит эта его подружка?

– Синий «Форд Фиеста», – без запинки ответил Менкен. – И я молю бога, чтобы он не стоял в гараже вместе с тем «шевиком».

Орудие взлома входной двери оказалось уже не нужно: вошедший в образ мачо Вабишевски вломился в дом со второго удара ногой в косяк.

Внутри оба копа проскочили по гостиной и мимо ступенек, ведущих на верхний этаж, забежали в пустую кухню. Центральный остров венчала бутылка «Джек Дэниэлс», почти пустая. Раковина напоминала слоновье кладбище, куда уходят умирать отжившие свое бутылки «Короны». Впрочем, кухня оказалась не пуста: возле острова на полу обнаружился хозяин – Скотт Грейнджер, морской звездой распяленный на полу возле опрокинутого табурета.

– Я к гаражу! – бросила Киппи, вся в мыслях о женщине и ее сыне. Грейнджера она переступила, а над простертой фигурой присел на корточках Вабс.

Гимм рывком распахнула дверь, нашарила клавишу выключателя и, включив свет, кинулась к тарахтящему в гараже пикапу (к счастью, «Шевроле» стоял здесь один). В следующую секунду у ближней стены она заметила щенка золотистого ретривера. Собачонка валялась на груде старых одеял, с приоткрытой пастью и пятнами, по всей видимости, рвоты на цементном полу.

Пока дверь гаража, повинуясь нажатию кнопки, ползла вверх, Киппи не сводила глаз с пикапа. Дернув на себя дверцу, она сунула руку в кабину и заглушила мотор. Беглый догляд показал, что машина пуста. После этого Киппи задумчиво остановилась над кремово-золотистым щенком, свившимся и переплетенным с одеялом.

Безмолвный и квелый, ни дать ни взять свалявшееся полотенчико.

Неподвижный.

Аж сердце сжимается.

За год своей работы в полиции Киппи Гимм довелось пару раз быть свидетелем грабежей на дороге (это ж все-таки Чикаго). Однажды она наложила жгут на руку пятилетней девочки, единственной оплошностью которой оказалось сидеть на заднем сиденье пережидавшей светофор машины, когда рядом на полосе остановились бандиты. Видела она и человека, сгоревшего заживо у себя в кабине, когда пожарные из-за жары не смогли пустить в ход «челюсти жизни»[2]. Был еще случай, когда Киппи Гимм с Вабсом прибыли по вызову в дом престарелых, где сочащийся из-под одной из дверей специфический запах проник в коридор, становясь непереносимым для ближних соседей, которые довели это до сведения управляющего. Это была комнатка пожилой женщины, вдовы, которую не видели уже по меньшей мере неделю и которая, понятное дело, не отвечала ни на звонки, ни на стук в дверь, и тогда все жильцы, включая управляющего, поняли, что все это значит.

Сложилось так, что Киппи Гимм с давних пор была неравнодушна к собакам; с того самого дня, когда отец доверил ей дать имя щеночку бульдога (она назвала его Рокко), которого папа принес Киппи и ее старшей сестре в канун Рождества. Загруженность копа с содержанием домашних питомцев, увы, мало совместима, но Киппи рассудила, что если когда-нибудь выйдет замуж, то в их семейном клане непременно будет один или два четвероногих. Стоит ли говорить, как она обожала заботиться о Зи-Зи и Еве, двойняшках-шпицах ее сестры, когда та с семьей уезжала в отпуск.