Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Сергей Алексеев

Обнажение чувств

1

В последний миг он ждал некого откровения, открытия истины или момента перехода из одного мира в другой; готовился к потрясающему и божественному событию, о котором так много говорили на этом свете. Но все произошло обыденно, и так, словно Сударев заснул под шум дождя, и не увидел ни обещанных коридоров, ни тоннелей, по которым улетает душа. Только собака на улице завыла и даже бывшая в спальне Анна ничего не заметила, орудуя утюгом на гладильной доске. Спохватилась, когда на левой, здоровой ноге Сударева, между пальцев вдруг открылась старая рана, полученная еще в отрочестве. Аспирантка кроме всего была военной медсестрой – все филологи проходили курс и получали звание сержанта, не боялась крови, но тут ее аж передернуло от страха: фонтанчик бил вертикально вверх с каким-то неестественным напором. Зажать ранку и перемотать углом простыни не получилось, только вся испачкалась и убежала на кухню за бинтом, йодом и жгутом, который в доме где-то был.

Когда же вернулась, кровь остановилась сама. Но Анна все равно перевязала ногу, затем как-то легко, считая Сударев спящим, перекатила его с боку на бок, благо, что кровать была широкой, чаще называемой «сексодромом». Она перестелила простыню, замыла матрац и пол, причем, делала все это не осторожно, хотела, чтобы проснулся: спать на вечерней заре, голова заболит. Профессор обычно дышал едва слышно, что говорило о здоровом сердце, а тут она вообще не прислушивалась, но запомнила, был теплый и сонно расслабленный. Они жили вместе уже полтора года, приноровились друг к другу, как привыкают супруги, взаимно изучив привычки. Анна снова взялась за утюг, ибо ее ждал ворох постиранного белья. От однообразной работы мысли тупились, и полтора часа она утюжила в голове одну и ту же: почему кровь потекла из левой ноги, когда у профессора ранена правая и на ступне когда-то отняты все пальцы?

Трижды она осматривала забинтованную ногу и ответа не находила. Поэтому залезла рукой под одеяло и тщательно прощупала постель на предмет стекла, случайно попавшей туда, бритвы или чего-то острого. Ничего такого не было!

А Сударев сначала испытал некий сиюминутный провал, будто проскочил сквозь темную комнату, причем, торопливо и с затаенным испугом, как в детстве, затем стал видеть сон – так ему показалось вначале. Будто он еще маленький, шестилетний, снова едет в кузове открытого грузовика по осенней дороге, хлещет холодный дождь и будто его опять возвращают в детский дом. А через плечо у него ноша, связанная веревочкой – промокшая перьевая подушка, подаренная сестрицей Лидой, и узелок, куда бывшие родители сложили его вещи.

Как и в прошлый раз, грузовик остановился перед железными воротами – приют помещался в бывшем женском монастыре, за высокой каменной стеной. И Сударев догадался, что каждая вечная жизнь состоит из многих замкнутых циклов, поэтому бессмертие вполне возможно. Однако следующий этап мог быть совершенно иным, в другом теле, с непохожими мозгами, устремлениями и характером. Он мог вернуться на этот свет вообще другим, неузнаваемым человеком!

Поэтому уходя, он сожалел лишь об одном – не успел написать роман о любви! Столько лет готовился, исследовал свои и чужие чувства, сотни раз выстраивал в воображении картины, завязывал сюжетные линии, сооружал грандиозные треугольники. Отлично зная теорию и литературные традиции, продумывал деталировку героев, событий, неожиданных поворотов, дабы обеспечить захват внимания, и ничего не успел перенести на бумагу! Даже планов, черновиков, записок, зарисовок не оставил – все держал в уме, полагаясь на свое воображение и память. А вдруг на новом этапе жизни писать его не захочется? Вдруг и в голову не придет сесть и сочинить роман? И все наработки, все уже придуманные чувственные коллизии даже не вспомнятся!

Но теперь поздно сожалеть, вот уже впереди нарисовались ворота!

И пусть эти ворота в старый монастырь, где когда-то был приют, но все равно символ перехода! Сейчас калитка откроется, его впустят и все начнется сначала, все пойдет по кругу, а прошлую жизнь он забудет, как только перешагнет порог детдома. Точнее, не совсем забудет – спрячет ее в дальний угол памяти вместе с ненаписанным романом, как спрятал первое усыновление. И станет верстать свое иное существование, с чистого листа. А от старого в новое перейдут вещи материальные, например, перьевая подушка, на которой будет сниться сон о прошлом. Еще возможно, воспоминания двух – трех близких, которые будут рассказывать о его прошедшей жизни.

Стоя перед воротами, Сударев все еще искал, за что бы зацепиться и вынуть из происходящего хоть какую-нибудь истину. То, чего не знал и знать не мог на этом свете. Должно же хоть что-нибудь открыться! Даже обидно становится, ни одной согревающей разум, мысли не приходит. Да и те, что крутятся в голове, кажутся отстраненными, попутными, что ли и не тянут на откровение. Он помнил, что детдом из монастыря давно выселили, отдали церкви, и теперь за воротами живут монахини и послушницы. Да еще где-то во флигеле, за стеной, обитает женоненавистник Аркаша, однокашник по приюту, маститый писатель и лауреат Госпремии.

Он приоткрыл тяжелую стальную калитку и осторожно заглянул сквозь узкую щель. И увидел, что детдома за воротами и в самом деле нет, но и монастыря нет! Открылось совсем другое пространство, и картина была памятная и трепетная: в учительском домике, возле печного зева на клетчатом пледе спала обнаженная молодая женщина! Ее разбросанные каштановые волосы лежали валом вокруг маленькой головки, покрывали плечи и далее растекались потоком по пледу и полу. И это была она, учительница Марина Леонидовна, которую Сударев узнал бы в любом виде, даже по руке, по пряди волос!

Он задохнулся от восторга – вот оно, откровение, которого ждал! И сразу же опалило старую рану между пальцев на левой ноге, откуда ударил фонтан крови! Как тогда, ранним утром на лугу, когда они собирали нектар бессмертия, и он наступил на его каплю, вышедшую из недр земли. Или, скорее всего, на битое стекло, которого было много вокруг стекольного завода, но Марина Леонидовна все же убедила его, что это был нектар, застывающий на поверхности земли.

Не взирая на кровь и опасаясь потревожить спящую учительницу, Сударев замер у калитки, перестал дышать и это его спасло от окончательной смерти. Он не умер, но повис где-то между жизнью и смертью, между этим светом и тем, потому что видел оба мира сразу! И было не понятно, в котором из них теперь обитает любимая учительница и где находится учительский домик?

А этот свет держал еще крепко, потому как шестилетний Сударев отчетливо видел Анну, которая стояла у гладильной доски и механично двигала утюгом. И помнил, что сейчас непременно появится сестрица Лида и поймает его с поличным. Подсматривать за спящими взрослыми тетями было запрещено на этом, и на том свете! Он хорошо это уяснил, однако сейчас потянул калитку на себя, чтобы войти в учительский домик, или вернее, в другой мир, и услышал голос невидимой сестрицы:

– Это безнравственно! Ты слишком рано искусился женскими прелестями.

Голос был родным, милым, узнаваемым, но слова совершенно чужие! Лида не могла произносить таких, и сказала бы грубо, ехидно, даже цинично. Она и тогда не церемонилась, захватив его у чужой двери.

– Ах ты, Подкидыш! – сказала восьмилетняя сестрица. – Сопляк еще, а уже на голых девок пялится!

И было непонятно, хорошо это или плохо, в осуждение сказано или напротив, как отображение его достоинства, поскольку в голосе Лиды звучало не только возмущение – восхищенное удивление и одновременно приговор. Сейчас бы он ответил, что смотреть на обнаженных женщин ему необходимо по зову творческого вдохновения, что рано или поздно он все равно напишет роман о любви. А для глубинного понимания этого чувства надо самому испытать все его нюансы и тонкости, исследовать природу зарождения и развития. Наконец, влюбиться самому, и так, чтоб хватило на всю оставшуюся жизнь!

1
{"b":"736204","o":1}