1.2. Видимые и «скрытые» реакции ребенка на развод
Если в дальнейшем речь пойдет о реакциях на развод, то здесь – о глобальных изменениях, следующих за ним. Нельзя получить представление о психологической картине реакции ребенка на развод, исходя только из его поведения или других внешних симптомов. Особенности поведения могут быть выражением аффектов, так называемыми реакциями-переживаниями. Они способны отражать сложное невротическое событие, состоящее из конфликтов между частично подсознательными порывами и специфическими механизмами защиты[30]. Важно и то, что аффекты или психические конфликты вовсе не должны проявляться внешне как некая «ненормальность». Оценивать тяжесть психической нагрузки по заметной глазу симптоматике – ошибка, которую совершают не только ученые, но и многие родители.
Петер и Роза, например, входили в группу детей, у которых родители развелись несколько лет назад. Они жили вместе с матерью и ее вторым мужем, который очень их любил. Четырнадцатилетний Петер постоянно огорчал мать – у него были проблемы с концентрацией, которые мешали учебе, и он был постоянно не уверен в себе. Роза, младше брата на три года, была в школе любимой ученицей, отличалась общительностью и добротой, занималась благотворительностью. Но проведенное специалистами исследование показало, что оба подростка, как и прежде, тоскуют по отцу и у них до сих пор сохраняется агрессия по отношению к матери. В подсознании детей присутствовала установка, что мать выгнала отца из дома. Агрессия была скрыта под внешне любвеобильным и вполне бесконфликтным отношением детей к маме. Подавление агрессии у Петера «ушло» в интеллектуальную сферу и выразилось в страхе перед активными действиями. С тех пор как он начал соотносить себя больше с матерью, чем с отчимом, восприятие себя как мужчины пошатнулось, он стал более пассивным. Агрессивные импульсы он направлял на себя самого (проявлять агрессию по отношению к маме не давали угрызения совести), и под влиянием нормальных проблем переходного возраста все чаще впадал в депрессию. Роза преодолевала агрессию с помощью отзывчивости, уходя от конфликтов, – она была всегда готова помогать другим, вплоть до самопожертвования. Это стоило ей больших душевных затрат, которые в последние месяцы часто проявлялись в виде мигрени. Мать была поражена, когда я поделился с ней своими мыслями о том, что делать с проблемами Петера и Розы. Она думала, что дети не слишком пострадали из-за расставания с отцом. Клиентка рассказала, как дети, на тот момент семи и четырех лет, отреагировали на новость, что папа переехал. Петер только сказал: «Это же лучше, у нас будет больше порядка в доме!» А Роза спросила: «Я буду ходить там в другой садик?» «Дети не выделялись особым поведением, – сообщила мать. – Они стали спокойнее и уравновешеннее. Вот я и решила, что устранение напряженных отношений между мной и мужем благоприятно для них».
ЭКСКУРС: ПСИХОАНАЛИЗ, ПСИХИЧЕСКИЙ КОНФЛИКТ И НЕВРОТИЧЕСКИЙ СИМПТОМ
Классическое психоаналитическое лечение состоит из трехчетырех посещений в неделю на протяжении нескольких лет. От пациентов не требуется ничего, кроме соблюдения основного правила: рассказывать первое, что им приходит в голову, о своих спонтанных мыслях и чувствах, независимо от того, кажется им это важным или нет, подходящим или неподходящим, приятно это или неловко (например, если чувства или мысли направлены против личности аналитика). Вскоре выясняется, что главное правило требует от пациента определенной жертвы, которая тяжелее финансовых и временных затрат, – постепенного отказа от привычного представления о себе. Тот, кто проходит психоанализ, узнает, что по отношению к близким тоже можно испытывать ненависть; что отвергая кого-то, мы можем испытывать страсть (возможно, смешанную с разочарованием); что люди, вызывающие восхищение, могут быть причиной зависти и ревности; что альтруистические поступки бывают продиктованы тщеславием; что желание идет рука об руку со страхом его исполнения; что под внешним самоуверенным и доминантным поведением скрывается большая неуверенность в себе; что близкие, которых мы любим невинной любовью, – такие как родители, дети, люди одного с нами пола – могут быть предметом возбуждающих фантазий и т. д. Словом, в ходе терапии обнаруживаются склонности, о которых человек понятия не имел и иметь не хочет. Это не значит, что первоначальное представление о себе, своих отношениях с людьми было неправильным. Просто психоанализ вскрывает настоящее. Опыт показывает, что душевные процессы в значительной степени противоречивы и амбивалентны: я люблю и ненавижу; я хочу подчиниться и подчинять других, быть большим и маленьким, мужественным и женственным; хочу помогать другим и себе; я прощаю и ищу мести и т. д.
Итак, мы знаем об этих противоречиях. Едва ли существует желание, которое не порождало бы противоречий: я хотел бы утром дольше спать, но не хочу потерять работу; мне хочется порадовать своего ребенка и пойти с ним в кукольный театр, но хотелось бы и спокойно почитать книжку; я могу себе представить, как было бы прекрасно иметь собственный дом, но в ужасе от предстоящей работы в нем; я бы рад съесть этот вкусный шницель, но мне хотелось бы все же похудеть. Это маленькие и большие конфликты повседневности, с которыми мы живем, каждый день делая выбор исходя из того, что для нас сейчас в приоритете.
Существуют определенные ситуации и виды конфликтов, в которых способность разумно поступать подавляется или игнорируется. Когда человек говорит о том, что надо отказаться от желаний, потому что иначе грозит опасность, выясняется, что он не способен на отказ. Такие конфликтные ситуации возникают, регулярно повторяясь, и чаще всего в раннем детстве. Жизнь маленького ребенка характеризуется двумя особенностями – полной зависимостью от присутствия и любви родителей (или других значимых взрослых) и увлеченностью своими желаниями и побуждениями. Фактическая и эмоциональная зависимость требует, чтобы ребенок сохранял расположение родителей к себе, подчиняясь их ожиданиям и требованиям. При этом многое зависит не столько от того, что от него в действительности требуют, сколько от того, что думает ребенок по этому поводу. Если ребенок не выполняет требований, он должен бояться старших, потери их любви или вообще исчезновения. С другой стороны, мы видим детские желания, которые стремятся к удовлетворению и не терпят отлагательств. В подобных обстоятельствах ребенок легко попадает в психические конфликты, которые для него не просто неприятны или постыдны, а в высшей степени опасны. Если маленький мальчик или девочка попадает во власть своих чувственных побуждений, любовных желаний, нарциссических потребностей (признания и ценности) или агрессивных импульсов и фантазий и не видит шанса их удовлетворить, не страшась быть наказанным, покинутым или уничтоженным, порывы, чувства и фантазии вытесняются и становятся подсознательными. Ребенок, который, например, вытеснил свои агрессивные желания по отношению к матери, больше не нуждается в отказе от их удовлетворения, поскольку он их не испытывает. Так конфликт переходит в подсознание.
Вытеснение, однако, не устраняет психические составные конфликта. Став частью бессознательного, желания становятся сильнее и вновь стремятся в обновленное сознательное, ищут удовлетворения. Существует измененная, тонкая форма выражения, способная принести удовлетворение, не вызывая первоначальный страх. Классическими примерами данного вида конфликтной защиты являются: перенос вызывающей страх агрессии с близкого человека на другого, безобидного, или перенос страхов на другой объект, против которого есть возможность лучше защититься, чем против любимых и необходимых матери или отца; превращение желания в его противоположность (презрение, отвращение); отрицание фактов (как в случае фрау Б.); «расслоение» картины, когда ребенок создает одного человека только из добрых частей (перед которыми можно не испытывать страх) и исключительно из злых (которые позволяют быть агрессивным), – причем «продукты расслоения» время от времени сменяют друг друга или их части переносятся на других людей, благодаря чему создаются представления исключительно о добрых или только злых людях; проецирование своих чувств на другого человека и многое другое.
Результатом этих подсознательных превращений (психоанализ в данном случае говорит о механизмах защиты) являются невротические симптомы: повторяющиеся виды восприятия и поведения, душевные состояния. Их вряд ли можно изменить волевым усилием, поскольку они исполняют важную психическую функцию и в известной степени являют собой компромисс между противоположными психическими тенденциями, прямая репрезентация которых для ребенка будет чересчур угрожающей. Невротические симптомы позволяют частично удовлетворить эти стремления в довольно безопасных формах[31]. Однажды вытесненное стремление в большей степени остается табуированным – уже во взрослом возрасте и на всю жизнь. Поскольку подсознательное не развивается вместе с сознательным «Я», в каждом человеке есть слабый, зависимый, увлеченный и боязливый ребенок. Проще говоря, все невротические страдания взрослых – иррациональные страхи, сексуальные проблемы, невротические (истерические) физические недомогания, депрессии, проблемы самооценки и прочее – это анахронизм, результат несоответствия между нашими сознательными взрослыми и подсознательными инфантильными переживаниями, чувствами и желаниями. Поэтому их следует рассматривать как наследие психических конфликтов детства[32].
В ходе лечения ведется поиск этих подсознательных, вытесненных частей личности и механизмов защиты. Цель этого поиска – предоставить их (снова) в распоряжение сознательного «Я» взрослого. Для взрослых конфликты из детства становятся менее опасными, есть шанс преодолеть их, не прибегая к подсознательной защите. Если это получается, симптомы теряют свою функцию (отражение страха) и могут исчезнуть.
