- Ах, ты, гнидень ушвотый! - выругался тот, поднимаясь и свирепо глядя на меня.

  - Грун, подсоби товарищу, - велел "владыка".

  - Сам справлюсь, - с угрозой произнес Стэш, размазывая кровь по лицу. Грун, сидевший рядом с владыкой, поднялся.

  - Ты покойник, - начал он, однако "владыка" его прервал:

  - Дух не вытряси, иначе монахи нас в холодную сунут и плетей пропишут.

  Противники быстро уяснили, что ни о каком "вытрясании духа" речь идти не может. Грун, в свою очередь, обзавелся сломанным носом и ворочался на полу в безуспешной попытке подняться. У Стэша, к кровоточащему носу добавилась сломанная рука.

   - Кто ты такой, мужик? - пробормотал владыка, окинув меня оценивающим

  взглядом.

  Как будто не видно, что из крестьян, от сохи! Куртку мне оставили, автоаптечку, перед тем, как отправить в камеру, забрали.

  - Оружие? - спросил монах, разглядывая коробочку медицинского прибора.

  - Память от родственника, - ответил я. Монах потыкал в кнопки, но для активировации прибора, надо знать, в каком порядке это делать, он, естественно, этого не знал.

  - Тонкая работа, ни один кузнец не смастерит, - уважительно сказал монах, - разве только ювелир. Освободишься, получишь обратно, если великий магистр не прикажет выбросить.

  Маленький черный цилиндр с кнопкой, мою добычу с базы, монахи не нашли.

  - Обидел ты моих слуг, - укоризненно продолжал владыка, - потому будешь наказан. Думаешь, ты здесь самый ловкий и сильный? Даже ловкому нужен сон, тогда и огребешь.

  - Вдвойне, - со злобным удовольствием добавил Стэш, перепачкавший кровью пол.

  - Без потомства оставим, - прорычал Грун.

  Мне было наплевать на угрозы. У меня имелись три "жучка", каждый из которых мог стоять на страже всю ночь, и, в случае опасности, разбудить. Самый большой был вооружен и мог отправить любого из сидельцев в великое звездное путешествие. Хотя применять оружие я не собирался. Не приведи Творец, тени сгоряча лишат кого-нибудь из сокамерников жизни. Подозрение падет на меня, выкрутиться, на сей раз, вряд ли получится.

   - Обед когда? - как не в чем ни бывало, поинтересовался я.

  - Приятно иметь дело со столь бесстрашным человекм, - сказал владыка. - Но запомни, мои люди слов на ветер не бросают. Знаешь, как поступают с теми, кто не слушает хозяина?

  - Самозванного хозяина, - уточнил я.

  - "Владыку" выбирают всем обществом "Мирового рая". Я отвечаю за порядок перед братией, в том числе, перед монашьей. Ты наш порядок не признал, завтра проснешься без ушей. За то, что слушал, да не услышал.

  - Смотрите, как бы самим уши не потерять, - пообещал я, на что хозяин, звали его Шаб, пренебрежительно скривился.

  - Хватит болтать,- сказал он и обратился к соседу, - Стэш, постучи в дверь, пусть жратву несут!

  Сидельцы могли подсыпать мне в еду сонное зелье, как это проделали двое неизвестных на постоялом дворе. Уши отрезать не так-то просто. Проснется человек и даст сдачи. Могут обойтись без снадобья, если спящего крепко свяжут. Я решил активировать "Жучок". В случае опасности, обработаю обитателей камеры парализатором. Вряд ли тени смогут засечь короткий импульс, все зависит от мощности и частотных характеристик излучения. Даже если засекут, координаты вычислить не успеют. К тому же, толстые стены монастыря ослабят сигнал. Соседи успокоятся, полежат бревнами, а я, как следует, отосплюсь. Так все и получилось. Ночью я проснулся, услышав шепот.

  - Осторожно, ухляба не разбуди.

  - Веревку давай, упакуем, будь здоров, не шелохнется.

  - И кляп не забудь. Чтобы шум не поднял.

  - Кляп готов, и нож, которым уши будем резать.

  Я обработал их парализатором, минимальной дозой. Ближний, с мотком веревки в руках, молча, завалился на пол. Двое других прилегли возле стола. Интересно, где они взяли веревку, наверняка заплатили монахам. Монахи, хоть и святые люди, золотишко мирское уважают.

  Я оставил "жучка" бодрствовать и снова погрузился в сон.

  Глава тридцать вторая

  Утром соседи по камере напоминали хмурые, грозовые тучи. Переглядывались, не в силах понять, каким образом сорвались замечательные планы касательно моих ушей. Один только Курш не выказывал беспокойства. Он не участвовал в ночном предприятии, а крепко спал.

  После завтрака, прошедшего в молчании, я попросил монаха, дежурившего в коридоре, принести лист плотной бумаги, краски и кисточку. Многие монахи в монастыре увлекались живописью, рисуя, в основном, иконы с изображением богов и святых.

  - Зачем тебе? - с подозрением спросил он. Наверняка решил, что сидельцы в камере что-то задумали, то вервку попросят, как бы ни повесили кого, то бумагу, да еще плотную.

  - Рисовать буду, - ответил я, - а лист надо порезать на равные части.

  - Нож не дам.

  - Покажу, как разрезать, сделаешь сам.

  - Лист плотной бумаги обойдется в пять серебряных монет, - сказал монах. - И еще монета, чтобы разрезать.

  - Творец Гелеман тебя не накажет за любовь к презренному металлу? - поинтересовался я.

  - С ним я договорюсь.