В 2006 году получила премию «Сильчхон мунхак», с которой начала свою писательскую карьеру. В числе написанных ею произведений – роман «Имя девушки, скользнувшей мимо тебя», «Бесконечная песня», «Почему я не умерла», «Доказательство дружбы», а также сборник рассказов «Юла». Чхве Чинён была удостоена премий «Хангёре мунхаксан» и «Синдонёп мунхаксан».

Я пришла в кафе. Когда писала этот роман, я часто приходила сюда перечитать свой текст. Тогда было холодно… Так холодно, что я сидела здесь в трех-четырех слоях одежды. Теперь перечитывать стало нечего, а прохожие за окном были одеты по-летнему. Я бестолково смотрела на них и слушала музыку, пока в наушниках не заиграла «Ma rendi pur contento».

Чувство, будто я кружила, кружила и снова вернулась в те давние времена. Но только чувство, а прежних меня и тебя сейчас уже нет. Когда-то я забыла о себе и целиком отдалась твоему счастью. Я помню, поэтому могу продолжать и дальше жить так же. Если взглянуть на жизнь не как на течение, а как на цельный комок, то можно понять и без лишних слов, что такого, как «узнать слишком поздно», просто не бывает; что все те вещи, которые, казалось, узнать мне не под силу, я не знаю, не потому что ты не говоришь, а потому что сама не слушала их и не видела… Если и мы будем кружить, кружить и снова окажемся где-то поблизости, я надеюсь, ты вспомнишь меня, пусть и смутно. А больше всего я желаю тебе счастья.

Эту историю нужно было написать на одном дыхании. Я придумала имена и хотела называть героев с чувством. Хотелось превратить во что-то осязаемое кусочек дорогих мне и столь ярких воспоминаний о том, что я могу быть собой.

В романе много необъясненных моментов. Я решила оставить недосказанность, и ничего, если пустоты просто останутся такими, как есть. Но будет все же лучше, если читатели сами пофантазируют, и у них будут свои догадки. Работа писателя особенно одинока, хотя, наверное, так можно сказать и о любом другом роде деятельности. Хотя бы таким способом я дала себе возможность на время пересесть на соседнее кресло. Я хочу писать истории, в которых будет много недосказанного.

Когда-нибудь мир рухнет, и все, созданное человеком, в одночасье погибнет. Но даже в такой день люди – я, ты, мы – будем любить. И слова любви, которые оставит после себя человек, будут кружить над затихшей землей, будто призраки или ветер. Любовь уцелеет. Как космос, который всегда будет на своем месте, даже если все вокруг исчезнет.

Вы когда-нибудь слышали о Корее?

Интересно, существует ли она до сих пор.

Я родилась в Корее. Там я встретила Тана и подарила жизнь Хэрим и Хэмину.

Это было очень давно.

Сейчас Хэмин живет в Варшаве. Недавно его жена родила четвертого ребенка. Мне сказали, что девочку назвали Ивонной. Говорят, она совсем крошечная – не больше головы Хэмина. Собственными глазами я не могу увидеть эту бесценную хрупкую маленькую жизнь. Не могу ни прикоснуться к ней, ни обнять, ни приложиться губами.

Хэрим умерла, когда ей было десять. После ее смерти мы уехали из Кореи. Я не пыталась что-либо объяснить сыну, когда мы покидали страну. Хэмину тогда было шесть лет, вопросов в тот период он задавал множество. Хэмин не понимал, почему родители вдруг заставили его расстаться с велосипедом, компьютером, комнатой его старшей сестры, и зачем нужно бежать из дома. Я не знала, как объяснить ему все это. Я не сумела сказать, что теперь мы должны сохранить хотя бы собственные жизни.

Была ночь понедельника. Лежа в спальне, я краем уха услышала полуночный выпуск новостей: передавали, что где-то за границей случилась вспышка странной болезни. Я была занята подсчетом расходов на подарки в тот месяц и параллельно слушала комментарий диктора о том, что вирус эволюционирует, постоянно адаптируясь к новым вакцинам, продолжает распространяться, и до сих пор не удалось установить ни механизм инфицирования, ни надлежащие меры предосторожности. На следующий день вихрь новостей о вирусе уже кружил по улицам города. «Все быстро вернется в норму», – верили мы, ведь беда случилась в какой-то далекой стране, ведь современная медицина и правительственные меры победят болезнь не сегодня, так завтра. Даже слушая вести о том, что в Америке число погибших продолжает расти, люди по-прежнему беспокоились лишь о средствах к существованию, старости и образовании детей.

Внезапно мне сообщили, что Хэрим умерла. Она скончалась в больнице меньше, чем через час после того, как ее привезли из школы на скорой. В то утро дочь проспала. Она умылась, стала собирать волосы и вслух заметила, что у нее горячий лоб. Закидывая рюкзак на плечи, Хэрим безжизненным голосом пробормотала себе под нос, что хочет съесть «воппер» с пулькоги, – будто озвучила какую-то свою давнишнюю мечту. Я достала пять тысяч вон и протянула ей:

– Держи. Съешь после школы.

Хэрим обняла меня за пояс и потерлась щекой о грудь.

– По дороге с работы зайду в аптеку и куплю тебе лекарство, – добавила я.

Это было наше последнее прощание.

По официальным данным, в те сутки в стране погибло больше десяти тысяч человек. На следующий день число жертв выросло почти в пять раз. Мы забрали из больницы брошенное там тело Хэрим и похоронили ее на горе недалеко от дома. Не проронив и слезы, мы выкопали яму. Расставание с дочерью было внезапным, как вспышка молнии: мы даже не успели осознать, что такое смерть. Лишь когда мы уложили ее тело в могилу и начали забрасывать землей, у меня открылись глаза: я спешила оставить собственного ребенка на дне холодной ямы. С истошным воплем я бросилась к дочери и сжала ее в объятиях. Хотелось лишь одного – чтобы меня закопали там же, с ней на руках. Хэрим выглядела так, будто и сама не поняла, что умерла. Она лежала на промерзшей земле, а лицо ее до сих пор выражало лишь предвкушение того часа, когда уроки кончатся, и она сможет наконец съесть свой воппер с пулькоги. Мы не смогли положить его даже в ее могилу, и просто закопали нашу дочь.

Еще более страшная, чем сам вирус, катастрофа случилась, когда разорились банки и крупные предприятия. Мир захлебнулся в грабежах, контрабанде, поджогах, торговле людьми, убийствах, насилии и наводнивших его новых культах. Разлетелись слухи о том, что мужчины, уровень смертности которых был гораздо выше, могли излечиться детской печенью. Правительство исчезло, а вместе с ним рухнул и всякий порядок. В те дни ни оставаться на прежнем месте, ни бежать было невозможно.

Однако некоторые убегать и не собирались. В их числе были люди, которые считали, что теперь, куда ни поедешь, везде будет одинаково; люди, не сумевшие расстаться с прежней жизнью, несмотря на то, что теперь от нее остались лишь бесплотные воспоминания; люди, решившие, что, если уж им суждено умереть, то лучше принять смерть в стенах родного дома. Они держались до последнего, словно благородные герои, словно воины, сложившие оружие. Я же бросила всех, кроме Тана и Хэмина – отца, сестер, их семьи, старых друзей. «Наверняка, они и сами точно так же уверены, что бросили меня. Но, если уж мы все друг перед другом виноваты, ничто не помешает нам встретиться снова, пусть сейчас мы и расстаемся», – наивно обманывалась я.

Оставив все, мы преодолели нелегкий путь до Владивостока, где снова впали в замешательство: а куда ехать дальше? Наше место теперь здесь? Впрочем, просторы впереди были бескрайние. Можно было ехать и ехать. Мы могли сколько угодно скитаться по материку, спасаясь от вируса и бандитов. Могли смотреть на закат не там, где смотрели вчера, а завтра – не там, где сегодня. Могли бежать от настоящего на всех скоростях. Причина бежать пробивала земную твердь, взмывала в небо, точно солнце, и освещала каждый наш день. В тех краях все верили в бога: божий промысел, божья милость и благодать, божий дар, забота Господа, всеведущее око Господа…… Я верила в их бога и страшилась его. Так изменила меня местная природа, пугающе и бессмысленно раскинувшаяся до самого горизонта и как будто заявлявшая, что люди – совершенно никчемные существа.